Читать интересную книгу Белая гардения - Белинда Александра

Роуз толкнула полковника локтем в бок, да так сильно, что тот вскочил со своего кресла. Когда он оказался на ногах, ему ничего другого не оставалось, кроме как одернуть форму и протянуть руку жене, приглашая ее на танец. Пройдя вперед, ближе к сцене, они исполнили лихой квикстеп. Зрители зааплодировали. Эрни схватил за руку Дороти, и они тоже пустились в пляс. Один фермер, который пришел на концерт прямо в рабочей одежде, встал и подошел к оперной певице из Вены. Поклонившись, он протянул ей руку. Профессор языкознания призвал на помощь профессора истории, и вместе они принялись сдвигать кресла к стенам, чтобы освободить пространство. Скоро танцевали уже все, кто был в зале, включая и священника. Поначалу женщины не решались к нему подойти, но он так увлеченно пританцовывал и щелкал пальцами, что в конце концов одна девушка из чехословацкой семьи направилась к нему.

Когда зову тебя я танцевать,Не гони меня опять.Эта ночь создана, чтобы мечтать.

На следующий день местная газета написала, что вечер, устроенный Государственной Женской Ассоциацией, затянулся до двух часов ночи и закончился лишь после того, когда прибыла полиция с требованием прекратить шум. В статье также было упомянуто, что президент ГЖА Рут Киркпатрик заявила, что вечер прошел с «потрясающим успехом».

13. Кафе Бетти

Когда я во второй раз попала в Сидней, он изменился. Небеса разверзлись, и проливной дождь изо всех сил барабанил по земле вокруг колоннады, где мы с Ириной ждали трамвая. Лужи воды уже подступили к ногам, забрызгали жидкой грязью наши новые чулки — прощальный подарок Роуз Брайтон. Глядя на каменные стены и массивные арки Центрального вокзала, я подумала о том, что поездка из лагеря в Сидней прошла намного быстрее, чем путешествие из Сиднея вглубь страны.

Засунув под мышку сумочку, я вспомнила о конверте, который лежал в ней. Я очень четко представляла себе адрес, написанный на нем от руки печатными буквами: «Миссис Элизабет Нельсон, Поттс-пойнт, Сидней». Мне ужасно хотелось достать конверт и снова хорошенько его рассмотреть, но я уже давно выучила на память не только сам адрес, но и указания, как туда добраться, которые полковник Брайтон записал для меня на отдельном листе бумаги. Влага, рассеянная в воздухе, могла размыть чернила, поэтому я не стала доставать конверт из сумочки.

Через несколько дней после концерта полковник Брайтон вызвал меня в свой кабинет. Сначала я смотрела на портрет короля, потом перевела взгляд на полковника, а потом на конверт который он пододвинул ко мне через весь стол. Он встал, подошел к карте на стене, потом вернулся обратно к столу.

— У нас с Роуз есть одна знакомая женщина в Сиднее, — сказал он. — Она — хозяйка кафе, и ей нужны помощники. Я поговорил с ней о вас с Ириной. Кухней у нее занимается один паренек, и она вполне им довольна.

Полковник снова опустился на стул и, постукивая пальцами по столешнице, серьезно посмотрел на меня.

— Я знаю, работа официанткой — это совсем не то, к чему вы привыкли, — сказал он. — Я пытался подыскать вам место секретарши, но, похоже, для «новых австралийцев» свободных мест не осталось. Бетти предоставит вам отпуск, если вы решите пойти на вечерние курсы, ну а если подыщете себе место получше, она вас спокойно отпустит. У нее в квартире есть свободная комната, к тому же на первых порах она готова предоставить ним недорогое питание.

— Я даже не знаю, как и благодарить вас, полковник Брайтон!. — вскрикнула я, чуть не вскочив со стула от радости.

Он махнул рукой.

— Не надо благодарить меня, Аня. Мне нелегко будет остаться без такой помощницы, как вы. Это Роуз каждый день не давала мне покоя просьбами что-то сделать для вас.

Я схватила конверт и глубоко вздохнула. Перспектива отъезда и волновала, и пугала одновременно. Да, мы ненавидели лагерь, но жизнь здесь была спокойной и безопасной. Что ожидает нас в незнакомом городе?

Полковник кашлянул в кулак и нахмурился.

— Трудитесь упорно, Аня. Овладейте какой-нибудь профессией. Не выходите замуж за первого, кто предложит руку и сердце. Ошибетесь в выборе спутника — можете испортить себе всю жизнь.

Я чуть не поперхнулась. Это предупреждение было слишком запоздалым. Я уже вышла замуж за первого, кто предложил руку и сердце. И это действительно испортило мне всю жизнь.

— О чем задумалась? — спросила Ирина, вытирая платком шею. — Почему лицо такое серьезное?

Стены Центрального вокзала снова приобрели четкие очертания, и я вспомнила, что нахожусь в Сиднее.

— Я думала, каких людей мы здесь повстречаем.

— Если миссис Нельсон хоть каплю похожа на Брайтонов, даю гарантию, что она такая же сумасшедшая.

— Это уж точно, — засмеялась я.

Раздался звонок, и мы повернулись в сторону приближающегося трамвая.

— Еще, наверное, она будет грустной, — добавила Ирина, поднимая чемодан.

Роуз рассказала нам, что у миссис Нельсон год назад умер муж, а оба ее сына погибли на войне.

От кондуктора ужасно несло потом, поэтому я побыстрее прошла мимо него в самый конец вагона, где было свободное место, Пол был скользким от грязи, которую нанесли пассажиры, и от воды, стекавшей с зонтиков. На стенке я заметила рекламный плакат иммиграционного департамента, который висел между рекламой томатного соуса «Ралей» и скобяной лавки «Нок энд Кирби». На плакате департамента был изображен мужчина в шляпе, который пожимал руку невысокому человеку в старомодном костюме. Над ними была надпись: «Добро пожаловать в ваш Новый Дом». Поверх этих слов кто-то нацарапал красным карандашом: «Хватит терпеть реффосов!» Ирина тоже это заметила. Она уже достаточно много раз слышала слово «реффо», чтобы понять его негативный оттенок, но не стала ничего говорить. Я посмотрела на остальных пассажиров. Мужчины и женщины казались одинаковыми в своих серых плащах, темных шляпах и перчатках, Пока я и Ирина сидели молча, мы были одними из них.

Подруга протерла запотевшее стекло рукой и сказала:

— Ничего не вижу.

Когда мы с Ириной доехали до Поттс-пойнт, дождь почти прекратился. С навесов над входами в магазины струйками стекала вода, над улицами поднимался пар. От пудры и губной помады, которой мы накрасились перед тем, как сойти с поезда на Центральном вокзале, не осталось и следа. У меня отекли пальцы на руках, а у Ирины кожа блестела, будто смазанная маслом, Неприятная влажность заставила меня вспомнить статью о Новом Орлеане, которую я прочитала. В ней говорилось, что человеческие эмоции ярче всего проявляются при жаркой и сырой погоде. В Шанхае так и было. Будет ли так же и в Сиднее?

Мы прошли по улице, которая спускалась к порту. Меня изумило разнообразие деревьев, которые росли из специальных отверстий в тротуаре: гигантские клены, палисандры и даже пальмы. Некоторые дома с фигурными железными решетками на балконах, черно-белой плиткой на верандах и аспарагусами в горшках, выставленных у дверей, казались очень симпатичными, но другим явно не хватало ухода. Когда-то и они были красимыми, но теперь ставни на окнах прогнили, кое-где даже были разбиты стекла. На пути нам попался дом с открытой входной днерью. Меня разобрало любопытство, и я заглянула в темный подъезд. Мой нос уловил смешанный запах опиума и мокрого Копра. Ирина дернула меня за руку и посмотрела наверх. Я проследила за ее взглядом вдоль водосточной трубы до открытого окна на третьем этаже. Из него выглядывал мужчина с бородой, заляпанной краской, и указывал на нас кистью.

— Добрый день, — поздоровалась с ним я.

Он округлил безумные глаза, по-военному отдал честь и выкрикнул:

— Vive la Revolution!

Мы с Ириной ускорили шаг, почти побежали. Но с чемоданами в руках быстро передвигаться по городу было не так-то просто.

В самом конце улицы, там, где она выходила к каменной лестнице, ведущей вниз к берегу, я увидела вывешенное в витрине первого этажа бальное платье. Оно было бледно-кремового цвета с опушкой из лисьего меха. Сама витрина, изнутри задрапированная розовым атласом с нашитыми серебряными звездами, притягивала взгляд. Таких роскошных вещей, как это платье, мне не доводилось-видеть со времен Шанхая. Я посмотрела на золотую табличку на стене у двери: «Джудит Джеймс, модельер».

— Это здесь! — окликнула меня с другой стороны улицы Ирина.

Дом, перед которым она стояла, нельзя было назвать ни красивым, ни запущенным. Как и у большинства домов на этой улице, его двор был огорожен кованой железной изгородью. Рамы окон и терраса имели небольшой скос влево, а дорожка, ведущая к двери, кое-где потрескалась. Однако стекла были вымыты до блеска, а в саду я не заметила ни одного сорняка. Рядом с почтовым ящиком цвела розовая герань, а к окнам третьего этажа тянулись ветви клена. Но мое внимание приковал куст гардении на небольшом газоне у террасы. Он напомнил мне, что я наконец-то оказалась в городе, который поможет мне отыскать мать. Достав из сумочки конверт, я снова посмотрела на адрес, написанный рукой Роуз. Я хорошо его помнила, но все-таки трудно было поверить в такое чудесное совпадение. Гардении, цветущая поздним летом, должна стать для меня хорошим знаком. На втором этаже террасы открылась дверь, и вышла женщина. В углу рта у нее была зажата сигарета, вставленная в мундштук, одна рука упиралась в бок. Выражение ее внимательных глаз совершенно не изменилось, когда мы с Ириной поздоровались и поставили чемоданы на землю у ворот.