Сати слышала, как звучит ее голос: он был таким же ровным и бесцветным, каким только что был у Яры.
— Они использовали даже беспилотные самолеты-бомбардировщики, которыми можно управлять на расстоянии. И посылали их издалека, например из Дакоты. Эти самолеты они прятали в особых шахтах под землей, а потом всего лишь нажимали на кнопку, и эти самолеты сбрасывали бомбы на мирные города. В тот раз они разбомбили наш колледж, городскую библиотеку, многие жилые дома в центре… Погибли тысячи людей. Подобные вещи постоянно случались в период Священных Войн. Пао просто оказалась одной из многих. Многих погибших. Просто еще одна девушка, еще один невинный человек, попавший под бомбы. И меня рядом с нею не было! Я только слышала рев бомбардировщиков…
Горло опять стиснула болезненная судорога, но так было всегда, стоило ей вспомнить тот день. И так будет всегда. И никуда ей от этого не деться. Некоторое время она не могла произнести больше ни слова.
— Ваши родители погибли? — тихо спросил Яра. Сати была тронута этим вопросом. Благодаря ему она вновь оказалась в той временной точке, где уже способна была отвечать.
— Нет, — сказала она. — У них все обошлось. Я потом к ним и переехала. А потом снова улетела в Чили.
Они еще немного посидели в молчании. В глубокой тиши этой Горы, в этих пещерах, полных жизни. Сати чувствовала себя смертельно усталой, выпотрошенной. По землистому цвету лица Яры и по его судорожно стиснутым рукам было заметно, что он тоже очень устал и измучен болью в позвоночнике, непрерывно терзавшей его. На сей раз молчание, которое хранили оба, казалось Сати после всего сказанного вполне заслуженной благодатью.
Прошло немало времени, прежде чем снаружи послышались голоса людей и Сати вынырнула наконец из своих раздумий.
Она различила среди прочих голосов голос Одиедина, и он действительно вскоре окликнул раненого, не заходя в палатку:
— Яра, ты как там?
— Входи, входи, — сказал Яра, и Сати откинула полог.
— Ax! — Одиедин, казалось, был немного удивлен. В слабом свете фонаря его темное лицо с высокими скулами и внимательно глядящими из-под густых бровей глазами казалось маской довольно симпатичного гоблина.
— Мы с Ярой беседовали, — пояснила Сати, выныривая из палатки и с наслаждением распрямляя спину.
— Вы уже закончили? А то нам нужно гимнастикой позаниматься. — И Одиедин опустился на колени, собираясь уже заползти в палатку.
— Он скоро сможет встать? — поспешно спросила у него Сати.
— Пользоваться костылями ему пока вредно… Да и трудно из-за поврежденного позвоночника, — как-то неопределенно ответил Одиедин. — И некоторые порванные мышцы и сухожилия тоже не успели восстановиться. Но мы над этим работаем.
И он исчез в палатке.
Сати уже пошла было прочь, однако вернулась и снова заглянула в палатку. Было бы ошибкой уйти, не сказав на прощанье ни слова после такого разговора!
— Завтра я опять приду, Яра, — сказала она. Он что-то тихо ответил, и она, опустив полог, немного постояла, оглядывая пещеру. В слабом отблеске света, сочившегося из-под соседних палаток, она лишь с огромным трудом различала на темной задней стене очертания Древа, лишь слабо поблескивали два-три маленьких самоцвета в его Листве.
В этой пещере был выход наружу; он находился недалеко от палатки Яры. Нужно было лишь пройти через небольшую пещерку и по короткому коридору выбраться наружу; к сожалению, выход представлял собой такую низкую арку, что приходилось ползти на четвереньках.
Но Сати все же направилась именно туда; выползла из пещеры и решила немного постоять на каменном выступе, сразу надев темные очки и ожидая, что в глаза ей ударит слепящее солнце. Но солнце, которое уже с середины дня скрывалось за плечом Силонг, теперь, видимо, почти село, и свет вокруг был мягкий, рассеянный с легким фиолетовым оттенком. За эти несколько часов успел выпасть пушистый снежок. Широкий полукруг горного амфитеатра казался сценой, когда на нее смотришь от задних кулис; белый снег был абсолютно девственным, ни одного следа до самых внешних границ амфитеатра. Здесь, под прикрытием Силонг, ветер совсем не чувствовался, но за пределами амфитеатра, метрах в ста от того места, где стояла Сати, порывы ветра то и дело вздымали снежную пелену, и она, не зная покоя и свиваясь в легкие белые вихри, парила над землей.
Сати только раз ходила туда, к дальней границе амфитеатра, кончавшейся отвесным утесом, чуть нависавшим над пропастью глубиной по крайней мере в милю. У Сати даже голова закружилась, когда она стояла на краю этого утеса, а ветер предательски подталкивал ее к краю.
А сейчас она бездумно любовалась непрерывной пляской снежинок, вздымаемых ветром, над той сумрачной пропастью, что отделяла Силонг от грозной Зубуам. Склоны Зубуам были видны неясно и казались бледными далекими тенями. Сати довольно долго простояла там, у входа в пещеры, глядя, как умирает свет дня.
* * *
Теперь она навещала Яру почти каждый день, завершив обследование очередной секции Библиотеки и поработав с теми мазами, которые составляли каталог. Оба, точно по уговору, никогда больше впрямую не касались того, о чем тогда рассказали друг другу, но чувствовалось, что именно это служит основой любой их беседы, темным прочным ее фундаментом.
Однажды Сати спросила, знает ли он, почему Корпорация решила вдруг удовлетворить просьбу экуменического Мобиля и позволила одному из его Наблюдателей выбраться за пределы территории, строго ограниченной в плане информации и столь же строго контролируемой в плане передвижения. «Это было испытание? — спросила она. — Или ловушка?»
Ему было нелегко преодолеть свойственную всем государственным чиновникам привычку защищать и приумножать свою власть благодаря доступу к некой «секретной» информации, хотя зачастую никакой секретности в этой информации и не было. Будучи Советником, он наверняка раньше неукоснительно соблюдал это правило и вряд ли смог бы нарушить его и теперь, если бы в детстве не имел столь тесного контакта с Толкователями, которые воспитали его буквально с пеленок. И теперь на лице Яры явственно отражалась мучительная внутренняя борьба, и Сати, видя это, уже начинала жалеть о заданном вопросе. Вынужденный лежать без движения, будучи пленником собственных увечий, пребывая в полной зависимости от своих извечных «врагов», Советник не имел здесь вообще никакой власти, сохраняя ее крохи разве что благодаря упрямому молчанию. Отказаться от этого, выпустить из рук последние — пусть иллюзорные — рычаги воздействия, набраться смелости и заговорить… Это означало бы для него полный отказ от той жизни, которую он вел прежде.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});