Ну что ж, мой сын, учись по книге природы. Возможно, что мы еще не умеем верно разгадывать и читать знамения; скажем, из-за той самой уверенности, что впереди нас ждут трудные времена, мы не замечаем робких сигналов поворота к лучшему. И главное — слишком уж мы сосредоточиваем свое внимание на заботах о том, как пережить непогоду, вместо того чтобы готовить будущее вёдро. Осень в природе — не обреченное ожидание зимы, это налаживание будущей весны. Очевидно, в своем экономическом и политическом мышлении мы делаем ошибку, когда проблему плохих времен формулируем так: выстоять. Вероятно, нам следовало бы спросить самих себя: как подготовить времена лучшие, чем прежде? В книге природы начертано: даже самое суровое время — это время не только самообладания и обороны, по наступления и роста. Новый росток держится за жизнь не только старыми корнями, он держится за нее и бутонами будущего цветенья. Так-то, сынок.
Если бы и мы могли сказать: это что еще за разговоры! Да, мы вступаем в трудные времена, но у нас уже все готово, малыш, чтобы подрасти и окрепнуть; в нас уже много сил для грядущего рассвета; кое-что, наверное, померзнет и посохнет, но никакая утрата не может спутать нашу обширную и хорошо обдуманную программу: стать еще немножко сильнее и жизнеспособнее.
1931
О людях[79]
(рисунки Йозефа Чапека)
I
Люди в доме
© перевод Т. Аксель
«Люди в доме»… — так о жильцах дома не говорят, зато говорят о малярах, водопроводчиках и прочих мастерах, подмастерьях и учениках, которые время от времени вторгаются в наше жилище и переворачивают там все вверх дном под предлогом, что им якобы надо что-то исправить, починить или окрасить.
И тогда человек жалуется своим друзьям и знакомым, что у него «люди в доме».
Придерживаясь старого, так называемого релятивистского, принципа, я считаю, что люди бывают разные! И «люди в доме» тоже разные.
Самое большое впечатление на меня произвели
БЕТОНЩИКИ,
когда они появились однажды, чтобы соорудить в моем саду бетонную плевательницу, называемую бассейном. Точно в десять часов тридцать семь минут подкатила к моему дому грузовая машина, в которой восседали шестеро верзил в комбинезонах. Это было великолепное зрелище! Я был просто потрясен их американизированным размахом и стремительным, современным темпом.
Шестеро верзил немедленно задвигались около машины, сбросили с нее какие-то балки и доски, мешки с цементом, железные пруты и гору песку, грузовик загрохотал, великаны мгновенно вскочили в него, а на месте действия остались двое усатых, запорошенных белым дядек, похожих на старых мельников. Оказалось, что зовут оставшихся Пепиком и Фердой и они бетонщики.
В их обществе я провел много приятных минут, так как работали они без показной торопливости и все время твердили, что бетон должен застыть. Похожи на них
КАМЕНЩИКИ
главным образом по внешнему виду; пока они у меня работали, я проверял по ним часы, — когда каменщик положил свою лопатку, мастерок или молоток, можете голову дать на отсечение, что во вселенной наступил, с точностью до одной тысячной секунды, полдень или уже пять часов дня. Просто поразительно, на чем только не способен лежать во время обеденного перерыва каменщик: на железной траверсе, на груде кирпичей, на оглобле телеги, с молотком или кирпичом под головой; иногда это больше похоже на трюк факира, чем на полуденную сиесту.
Каменщики чаще всего сельские жители; по субботам в одиннадцать часов утра они отряхивают руками пыль со своих брюк, чтобы выглядеть покрасивее, и едут к своим женам; в понедельник рано утром они опять наводняют город; зиму проводят в деревне.
Зато паркетчики, маляры и другие строители, подобно черным дроздам, происхождения и нрава городского.
Во время работы они поют, чего каменщики никогда не делают, потому что, поверьте мне, — хотя это против всех правил фольклора, — гораздо больше поют и насвистывают в городе, чем в деревне.
МАЛЯРЫ
любят петь больше всех, особенно когда красят потолки или верхние части стен; тогда они стоят наверху на стремянках и, видимо, воображают себя птицами, поэтому петь — сплошное удовольствие.
Так как маляры каждую минуту ходят за водой или варить столярный клей, то у них завязываются живые контакты с кухонным персоналом, и они заполняют собой весь дом: когда же спустя неделю маляры собирают свои стремянки, горшки, мешочки с красками, щетки и утаскивают все это, чтобы оккупировать на этот раз уже другое жилище, дом становится словно вымершим. На головах они носят бумажные шапочки, которые мастерски изготовляют из куска газеты (преимущественно из «Чешского слова»[80]).
МАЛЯРЫ-ПОЛИРОВЩИКИ
самые нелюдимые, они выставят вам окна и двери и удалятся с ними на чердак или в подвал, наверное, потому что любят одиночество.
Оттуда слышно, как они насвистывают, часто даже дуэтом. Знайте, что окна и двери прежде всего шпаклюют, потом зачищают и, наконец, покрывают эмалевой краской: на свежей эмали особенно четко видны отпечатки ваших пальцев. Когда маляры закончат свое дело и повесят окна и двери на прежние места, после них останется запах скипидара, и вскоре вы обнаружите, что часть окон и дверей вообще не закрывается, в то время как другую часть окон и дверей совсем нельзя открыть.
МОНТЕРЫ,
слесари и водопроводчики отличаются от всех других рабочих тем, что их повсюду сопровождают ученики. Ученик им несет кожаную сумку с инструментами и во время работы ко всему сосредоточенно приглядывается: иногда мастер бросает: «Славичек, подай мне тот французский». И Славичек подает тот французский. «Пепичек, подай мне паклю». И Пепичек подает паклю, после чего скучает дальше.
Такие ученики бывают большей частью у ремесленников-металлистов. Я еще никогда не видел ученика у каменщика или ученика у бетонщика; там встречаются поденщики и подсобники, но не бывает никаких учеников. Ученик изучает ремесло таким образом; он:
1) должен что-то подать,
2) должен что-то подержать,
3) должен за чем-то сбегать.
Кроме того, он посещает два раза в неделю ученическую школу, пытается говорить мужским голосом и твердит, что ему уже шестнадцать. Мастер или рабочий, сопровождаемый учеником, неразговорчив, не поет и не свистит и вообще сохраняет особое профессиональное достоинство.
«Люди в доме» обычно обедают на месте работы, едят чаще всего хлеб с салом, сидя на земле и опираясь спиной о стену. Потом, надвинув кепку на глаза, они проводят свой час отдыха, не жалуясь на невыносимые условия, мошенничество и прочие общественные порядки. Этим они существенно отличаются от представителей так называемых независимых классов.
1929
Тот, кто переезжает
© перевод Т. Аксель
Того, кто переезжает, вы сразу узнаете по ссадинам на руках, по синякам и шишкам и по какой-то явной усталости — словно человек только что совершил самую тяжелую в своей жизни работу.
Вчера он, взволнованный, то и дело выбегал из дома в ожидании машины со своей мебелью; но машины нигде не было… Тот, кто переезжает, мчится к телефону и звонит экспедитору:
— Алло, машина еще не пришла.
— Ну да, — отвечает телефон, — наши люди сейчас, должно быть, завтракают.
В двенадцать часов дня:
— Алло, машины все еще нет.
— Ну да, — говорит телефон, — наши люди теперь как раз обедают.
В три часа машина наконец прикатила. Тот, кто переезжает, из-за бесконечного ожидания сам еще не обедал: теперь он бежит со всех ног на улицу, чтобы приветствовать первую партию своей мебели, но около машины никого нет. Наши люди ушли полдничать.
Через некоторое время на месте действия появились шестеро сильных, как львы, и охочих до работы грузчиков.
— Так что, будем разгружать? — И первое, что они вытаскивают, — это сломанная ножка от стола.
— Здесь какая-то ножка, — спокойно сообщает специалист по разгрузке. Из соседних окон выглядывают люди, — надо же посмотреть на нового жильца. «Ох, — думает тот, кто переезжает, — вынесли бы сейчас мою прекрасную библиотеку, чтобы соседи видели, кто я». Но вместо этого грузчики вытаскивают из машины всякую ерунду и старый хлам, который валялся где-то на чердаке прежней квартиры. О существовании этого удивительного барахла хозяин даже не знал.
— Это на чердак! — торопливо говорит новосел, но грузчики, как назло, выволакивают из машины полосатые перины, старые коробки, разбитые ящики и прочую ветошь, которая словно нарочно пользуется таким исключительным стечением обстоятельств, чтобы поваляться на солнце, прежде чем исчезнуть опять на чердаке или в подвале.