Читать интересную книгу Дэниел Мартин - Джон Фаулз

А ещё я пришёл к заключению, что, возможно, был не так уж незнаком Джейн, как она поначалу заставила меня думать… во всяком случае, она часто слышала обо мне от Каро. Но так как я понимал, что образ Джейн, нарисованный мне дочерью, нарисован весьма пристрастно, мне очень хотелось бы знать, насколько мой собственный портрет соответствовал действительности. Мне достаточно ясно, хотя и мягко, давали понять, что я не слишком всерьёз задумывался над проблемами дочери. Очень хотелось оправдаться. Но я поборол искушение, сознавая, что тут Джейн стоит на гораздо более твёрдой почве, чем когда рассуждает о политике или о нашем прошлом. Мои суждения о ней изменились во время этой беседы за кофе: мы ещё сблизились; мы вернулись к нашему старому критерию — ощущению, что «так будет правильно». Почти весь вечер накануне она казалась мне совсем «неправильной». Но сейчас я узнавал в ней что-то, что — хотя бы в этом отношении — оставалось неизменным. Она могла таиться и таить, зашифровывать смысл собственных слов, предавая самое себя, но она всё ещё сохранила способность остро чувствовать, что правильно, — это самое странное из беспрекословных чувств, которое может и загнать человека в ловушку, и дать ему безграничную свободу. Было почти так же, как с Дженни, когда ей предстояло изложить свои впечатления об Америке; то есть, выйдя из кафе, я чувствовал себя отрезвлённым, вынужденным пересмотреть свой первоначальный, слишком поспешно вынесенный приговор Оксфорду, его стилю жизни, его нравам. Можно сказать, что это было как бы подтверждением последнего довода Энтони в споре со мной. Не существует истинных изменений помимо изменений в нас самих — таких, какие мы есть. Чистейшей воды идеализм? Возможно, но я больше не был так уж уверен, что это к тому же ещё и провинциализм.

По дороге домой Джейн успела ещё многое рассказать о своей старшей дочери… и сама Розамунд, которую я не видел столько лет иначе как на случайных фотографиях, вышла нас встретить, как только мы поставили машину рядом с её маленьким синим «рено». Высокая девушка — выше ростом, чем мать, длинноволосая, длинноногая и длиннорукая — чуть слишком длинная, на мой вкус, и линия рта чуть слишком твёрдая, что делало её не очень-то привлекательной физически; но была в ней удивительная открытость, которая мне понравилась. Лицом она очень походила на отца — гораздо больше, чем на Джейн. Женщины обнялись и застыли так на долгий миг, потом Розамунд обернулась и протянула мне руку. Я заставил её подставить мне щёку и поцеловал. Она сказала:

— Я так рада, что здесь были вы, — и посмотрела мне в глаза прямым, открытым взглядом: сказала то, что в самом деле думала.

Очень скоро я понял, что Розамунд — самый практичный член семейства: она сразу же взяла всё в свои руки, как хороший ассистент режиссёра на съёмках. Пола должны посадить на поезд — она его встретит в Рединге. Начались телефонные звонки: Джейн было поручено отвечать только на те, которые требовали ответа. Мне вручили бокал с виски прямо на кухне, где две девицы взялись готовить ленч. Запахло жареным: нам предстояло съесть ту самую пару фазанов, которых я отверг вчера вечером. Розамунд говорила не об Энтони — о себе: о жизни в Лондоне, о работе на Би-би-си. Потом наверху, за окнами, проехал серый «ягуар». Я увидел ноги Нэлл и Эндрю. Джейн — над нами — отворила им дверь, и несколько минут они не появлялись.

Когда они вошли в кухню, Нэлл, после обмена символическими поцелуями «в щёчку», пожала мне руку с большей теплотой, чем когда бы то ни было за последние годы. А потом последовало мощное рукопожатие Эндрю и его прежний, изучающе-насмешливый взгляд. Тёмно-серый костюм, галстук выпускника нашего колледжа: только бронзово-загорелое лицо выдавало в нём сельского жителя. Теперь он носил бачки, а шевелюра его изрядно поредела. Пшеничная прядь волос надо лбом, мешки под глазами в свекольной сеточке сосудов и эти глаза — странные, чуть водянистые… типичный продукт слияния англосакса-крестьянина с викингом, через много веков воплощённый в породистой английской физиономии, — так и оставшийся викингом в набегах на условности и англосаксом в своём фундаментальном спокойствии и самодовольстве. Было совершенно ясно, что в Эндрю, как и в исторической реальности, англосакс усмирил викинга. Он привёз магнум — огромную бутыль шампанского «Тэттингер» — и принялся поддразнивать Розамунд.

— Ну что, всё ещё делишь ложе с этим ужасно умным Как-его-там?

— Эндрю, ну пожалуйста!

Нэлл крикнула ей из противоположного конца кухни:

— Дорогая, он просто старается быть тактичным и утончённым.

Я поймал пытливый взгляд Джейн: она старалась определить мою реакцию. Наверху снова зазвонил телефон.

Эндрю меня очень интересовал; хорошо, когда в подобных ситуациях рядом оказываются такие люди, с их манерой поведения, с их рисовкой, с их врождённой привычкой командовать. Единственный из всех нас, он был соответствующим образом одет, но похоронного в нём обнаруживалось гораздо меньше, чем во всех остальных. Он охладил шампанское, открыл и разлил по бокалам; ухитрился заявить, никого не обидев, что вообще-то это прекрасная штука, что все опять вместе, можно языки почесать и солнышко в окно светит. Я никогда раньше не видел его вот так — вместе с родственниками со стороны Нэлл, и немногие ещё остававшиеся у меня сомнения в неразумности этого брака совершенно рассеялись. Разумеется, Эндрю и на четверть не был таким ленивым идиотом, каким притворялся, когда был студентом, просто он жил, сохраняя стиль, к тому времени совершенно вышедший из моды повсюду, кроме окружавшей его компании богатых сынков, чьи отцы занимали высокие посты во времена Ивлина Во186 и никак не могли забыть об этом; он наверняка проанализировал конъюнктуру на рынке невест своего графства гораздо более тщательно, чем кто-либо из нас мог себе представить. Я догадывался, что он, видимо, сумел решить для себя, какие традиции и ритуалы стоит сохранить, а от каких можно и отказаться: нужно жить — как сквайр, работать — как фермер, мыслить — как свободный человек… а вид делать такой, будто ты только сквайр — сквайр до мозга костей. Это сработало. Но должен же был быть какой-то смысл в том, что он взял жену «ниже себя», и я понял какой. Наш более открытый и терпимый мир нужен был ему нисколько не меньше, чем его титул и та роль, которую он всю жизнь играл.

Мы с Эндрю — к нам присоединилась и Нэлл — вышли в сад, пока остальные накрывали к ленчу стол, за которым все только что сидели. Они оба сразу посерьёзнели. Нэлл, вполне в своём стиле, была подозрительна, задавала каверзные вопросы, копалась в деталях. Зачем, почему да отчего, что сказал мне Энтони, что я подумал, о чём догадался… Я избегал прямых ответов. Наедине с Эндрю я, возможно, был бы откровеннее, но Нэлл я решительно не хотел ничего говорить. К счастью, в присутствии Эндрю она не могла слишком далеко углубляться в прошлое. Потом заговорили о Джейн, и обиняков стало поменьше. Да, мы поговорили. Я так понял, что брак был не очень удачным, были проблемы… эта история с католицизмом. А, да-да, она сказала мне про этот «нонсенс» с компартией.

— Это у неё чисто эмоциональное, — сказала Нэлл. — Чтобы ему насолить. Теперь она всё это бросит: он ведь умер. Просто ей отдушина нужна была, вот и всё. Я пыталась ей растолковать. Только она, конечно, совсем к моим словам перестала в последнее время прислушиваться. — Отвечать не было необходимости — Нэлл продолжала: — Этой чепухи в духе «Движения за освобождение женщин» она набралась от Роз. По меньшей мере половина всех завихрений — от неё.

Я улыбнулся:

— Ясно, что не от тебя.

— Ну знаешь, мой милый, мне что левые — в чужом пиру похмелье, — что правые. А я творю добро, никому об этом не сообщая. Когда не работаю одна за шестерых горничных, нянюшку и камердинера его светлости сразу. Я хочу сказать, у меня-то было бы за что бороться: если кто и нуждается в освобождении, так это я! Эндрю, перестань ухмыляться.

Она всё ещё была очень миловидна для своего возраста, всё ещё сохранила живость и остроту; но что-то в ней — когда-то проявлявшееся не постоянно, а лишь раз от разу, какое-то удивительное сочетание незащищённости и бесчувственности — стало более явным. Если её сестра забыла, как играть требуемую окружением роль, Нэлл помнила это слишком хорошо.

Эндрю сказал:

— Да замуж ей надо выйти.

Нэлл скорчила презрительную мину и взглянула на меня:

— Старая-престарая деревенская присказка!

— А это вовсе не довод против, милая моя.

— Но, дорогой, она и так замужем. Она влюблена в кастрюли: обожает готовить.

— Тогда Эндрю, должно быть, прав, — пробормотал я.

— Господи Боже мой! Да разве я против? Честно, Дэн… строго между нами, любая нормальная женщина на её месте бросила бы Энтони давным-давно. — Я чуть было не напомнил ей, что когда-то она приводила в пример этот якобы идеальный брак, чтобы доказать, что наш с ней никуда не годится, но она не останавливалась: — Знаешь, было время, Джейн часто приезжала к нам погостить, и я тогда уже прекрасно знала, что происходит… но… да ладно, всё это уже давняя история. А она всегда была такая, как есть. — Она бросила обвиняющий взгляд на стены домов вокруг: — А всё этот ужасный, вырождающийся город. Ей так и не удалось из него вырасти. Ты не находишь?