Значит, Даль в Малом. Вернулся на круги своя. Начинал там студентом, считал себя учеником Бабочкина (хотя не учился у него). Мы с ним оба сходились в любви к таланту Бориса Андреевича, оба считали его истинно большим актером, часто обсуждали, разгадывали актерскую его природу — то, что разгадать нельзя, но о чем всегда интересно потрепаться в гримуборной перед спектаклем. И вот Бабочкина давно нет в академическом Малом, а неакадемический Даль — в академии… Интересно… Надолго ли? Когда Даль уйдет и как? Поскандалит или тихо-тихо соберет свои пожитки, сложит, скудные, в актерскую котомку, скажет, присвистнув, как Аркашка Счастливцев: «А не удавиться ли мне?» — и айда из Керчи в Вологду…
Все та же Волчек уверяла меня, что Даль нигде не удержится, что у него-де мания величия, что такой уж он и ничего с этим не поделаешь. Я спорил, но вроде оказывается права Галина Борисовна: ушел-таки Даль — сначала из «Современника», потом с Малой Бронной, где мы с ним опять служили вместе и где он так резво начал у Эфроса. Сыграл за два неполных сезона в «Месяце в деревне» — студента Беляева, в «Веранде в лесу» — одну из главных ролей, третью репетировал в пьесе Радзинского «Конец Дон Жуана». Снялся у Эфроса на ТВ в роли Печорина, в «Островах в океане» Хемингуэя плюс главная роль в фильме по повести Андрея Битова «Заповедник». Не слабо! А все-таки ушел Счастливцев-Несчастливцев Олег Даль и от Эфроса…
Что за черт! Как в этом разобраться? Сам Даль никогда ничего до конца не объяснял про свои уходы и приходы. Не считал нужным. Можно было только догадываться. А теперь, значит, в Малый определился. Уйдет — не уйдет оттуда?
Ушел. И ушел теперь уже навсегда. И отовсюду…
Студентом школы Малого театра в начале 60-х Олег снимался в фильме по «Звездному билету». Символично! Сыграл роль Алика Крамера. Ничего уже не помню из этой картины. Память отчетливо зафиксировала только один кадр: Крамер — Даль стоит, по-моему, в плавках у моря на фоне неба. Стоит во весь рост, в профиль, одну худую длинную ногу выставил вперед, худые, длинные руки скрестил на груди, которую мощной не назовешь, голова гордо отброшена назад. Стоит галльским петухом, эдаким еврейским Сирано де Бержераком. Смешно, обаятельно стоит, не просто стоит — с выдумкой…
Слух об Олеге пришел к нам, в молодой «Современник», еще до его показа в театре, после которого Даль вместе со своим сокурсником Витей Павловым был туда, разумеется, принят, и принят с восторгом.
Даля мы называли Даленком. Точно — Даленок! Олененок. Еще не Олег — Олежек. Олег у нас — Ефремов. Но и не Лелик. Лелик — Табаков (покуда не Олег Павлович). Итак, Олежек Даль или Даленок. На втором, заключительном туре показа (у нас тогда практиковались туры, в «Современнике» на площади Маяковского) Даль и Павлов играли первую картину из «Голого короля». Даль — Генрих, Павлов — Христиан. Играли в костюмах из нашего же спектакля с нашими же актерами, которые им подыгрывали: Нина Дорошина была принцессой. Это был один из самых блистательных, изумительных показов, которые мне довелось увидеть в своей жизни. А видел я их немало. Кто только не показывался в «Современнике».
Показ — дело особое, специфическое, чрезвычайно трудное для абитуриента. Поступающий играет, как правило, в фойе театра. Сидит вся труппа (по крайней мере так было в те годы), худсовет, главный режиссер. Показывающийся лишен привычной атмосферы спектакля, лишен беспристрастного зала, естественных его реакций. Он играет перед носом у придирчивых коллег, а на втором туре, по тогдашним правилам, к тому же показывает что-нибудь из репертуара самого «Современника», актеры которого и решают его судьбу.
Помню показ молодого Володи Высоцкого. Он ушел из Театра имени Пушкина от Равенских, поболтался по провинции с Театром миниатюр Полякова и решил пробовать свои силы, придя к своим товарищам по Школе-студии МХАТа в «Современник», где Володя был со всеми на «ты».
Высоцкий, в отличие от Даля, сразу был допущен на второй тур, и ему самому пришлось выбирать для показа роли из тогдашнего нашего репертуара. Он выбрал Маляра из комедии Блажека «Третье желание» и Глухаря из пьесы Зака и Кузнецова «Два цвета». Эти роли с блеском играли два ведущих актера театра — Табаков и Евстигнеев, и выбрать именно их было со стороны Высоцкого, мягко говоря, безрассудством. Куда вернее было бы наметить два слабых звена в цепи актерских ролей и продемонстрировать абсолютное превосходство. Высоцкий, конечно же, это понимал, но ведь надо помнить, что это уже был Высоцкий, и он-то сам об этом знал.
Беда в том, что в те времена, кроме него, об этом не догадывался еще никто или, во всяком случае, очень, очень немногие, наиболее близкие ему люди, да и то вряд ли. Для нас же, решавших его судьбу, это был всего-навсего младший товарищ по Школе-студии МХАТа, не снимавшийся в кино, ничего не сыгравший в театре, за исключением каких-то там ролей у Равенских, в которых мы Высоцкого к тому же и не видели. Ну что мы о нем слыхали? Что пел в студии какую-то блатнягу, а мы, современниковцы, тогда уже бредили Хемингуэем…
В общем, гора не пошла к Магомету и юный Магомет пришел показываться горе. Показался, а вернее — не показался. Что мы увидели? Наглый малый, ростом невелик, красавцем не назовешь, голос хриплый, говорит — жилы на шее надуваются, и не юный какой-то с виду… Ну да ладно! Это еще полбеды. Мы-то ведь тоже не академики, и современниковский первач Игорь Кваша мхатовскому Ершову еле до пупа достает. Но зачем Высоцкий Маляра и Глухаря собрался играть? Вот что странно!
Как бы то ни было, сыграл он в фойе и отечественного хулигана в тельняшке, и чешского алкаша. Сыграл неплохо, но и не блистательно, — это уж точно. До наших ему и впрямь тогда было далеко. Словом, не принял Высоцкого «Современник» в свое святое братство, не по ревности, не по злобе не принял — просто не сумел разглядеть и понять, — и пошел Высоцкий искать свою судьбу дальше. «Я прийти не первым не могу!» — споет он потом в замечательной своей песне об иноходце. «Я скачу, но я скачу иначе… По камням, по лужам, по росе… Говорят, он иноходью скачет. Это значит — иначе, чем все…».
Даленок и его сокурсник Витя Павлов были, как сказано, наоборот, приняты нами на ура. Уже на первом туре, когда Даль показывал что-то из студенческого репертуара школы Малого, мы недоумевали, зачем ему дальнейшие испытания.
— Олег Николаевич! Олег! Ну зачем ему мучиться на втором туре? Парень — блеск! Ты что, сам этого не видишь?
— Парень действительно хороший. Но порядок есть порядок: мы зачем-то-принимали Устав? И потом, второй тур ему только на пользу. Поверьте мне. Такому надо закаляться. К тому же он не один. Есть Павлов. Сыграют на показе Генриха и Христиана из «Голого короля», а потом сразу введем их в спектакль — пусть дублируют Земляникина и Круглого. И спектаклю на пользу, и наш Устав не нарушен. Все должно быть разумно и справедливо.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});