из кустов кусок бересты с вырезанным на нем рукописным знаком и с важным видом продолжал:
— Красиво, не правда ли? Все в восхищении!
— Как изящно! — похвалил Снусмумрик. — А у тебя будет собственный дом?
— Ясное дело! — просиял малютка. — Я уехал из дому и начал жизнь заново! Это так интересно! Понимаешь, до того, как я приобрел имя, я только бегал повсюду и чувствовал только в общих чертах, как события мелькают вокруг меня. Иногда они опасны, иногда неопасны, но ничего не было настоящего. Понимаешь?
Снусмумрик попытался было что-то сказать, но малютка тотчас же продолжил:
— Теперь я сам себе хозяин, и все, что происходит, кое-что да значит. Потому что все происходит уже не в общих чертах, а со мной, касается меня, Ти-ти-уу! И Ти-ти-уу видит вещи то так, то эдак, если тебе понятно, что я имею в виду.
— Ясное дело, понятно, — произнес Снусмумрик. — Это так интересно!
Ти-ти-уу кивнул головой и снова начал рыться в кустах.
— Знаешь что, — сказал Снусмумрик. — Я, вероятно, в любом случае схожу поздороваться с Муми-троллем. Мне почти кажется, что я тоскую по нём.
— О, Муми-тролль? — переспросил Ти-ти-уу. — Ну да, конечно!
— А если тебе хочется, я бы мог немного поиграть тебе, — продолжал Снусмумрик. — Или рассказать какие-нибудь истории.
Малютка высунулся из кустов и сказал:
— Истории? Ясное дело. Может, вечером. Сейчас как раз я немножко спешу, ты меня извинишь, конечно…
Светло-коричневый хвостик мелькнул в вересковых зарослях, чтобы исчезнуть на несколько мгновений; потом чуть подальше из кустов высунулись ушки Ти-ти-уу, и он весело закричал:
— Эй, и передай привет Муми-троллю! Мне надо торопиться жить, ведь столько времени пропало даром!
И он исчез в мгновение ока.
— Снусмумрик почесал затылок.
— Вот так, — сказал он. — Так-так. Таким образом.
Он растянулся на мшанике и стал смотреть в весеннее небо, которое сверху было прозрачно-голубым, а над верхушками деревьев — цвета морской волны. Где-то там, в голове, под шляпой, начала шевелиться его мелодия, в которой затаилось немного ожидания, чуть побольше весенней грусти, а под конец — одно лишь необузданное восхищение тем, что он остался один.
ХЕМУЛЬ, КОТОРЫЙ ЛЮБИЛ ТИШИНУ
Однажды жил-был один Хемуль. Он работал в детском городке аттракционов, однако это вовсе не означает, что жилось ему ужасно весело.
Он проверял билеты у посетителей луна-парка, для того чтобы они не могли повеселиться больше, чем полагается за один раз, а уж одно это может сделать тебя несчастным, особенно если ты вынужден заниматься таким делом всю свою жизнь.
Хемуль все пробивал и пробивал дырочки в билетах, а сам между тем мечтал о том, что он будет делать, когда наконец-то выйдет на пенсию.
Если же кто-то не знает, что такое «выйти на пенсию», то можно пояснить, что это значит — делать в тишине и спокойствии лишь то, что тебе хочется, но только для этого надо стать достаточно старым. По крайней мере, родственники Хемуля объясняли это так.
У него была ужасающе большая родня — целая куча больших, шумных, болтливых хемулей, которые обожали колотить друг друга по спине и при этом громко хохотали.
Парком и аттракционами они владели совместно, ну а помимо этого — играли на тромбоне, метали молот, рассказывали смешные истории и обычно пугали народ.
Но при всем при этом они ничего дурного не имели ввиду.
У одного только Хемуля не было никакой собственности, поскольку он был родственником «по боковой линии», то есть не наверняка, и поскольку он никогда не мог отказаться, был скромным, ему и поручили присматривать за детишками, качать ручные мехи карусели и помимо всего прочего проверять билеты.
— Раз ты одинок и тебе нечего делать, — говорили остальные хемули дружелюбно, — это тебя чуточку подбодрит, если ты немного нам поможешь, и к тому же всё вредя будешь на людях.
— Но я совсем не одинок, — пытался возразить Хемуль. — Я просто не успеваю им быть. Уж слишком их много — тех, которые хотят меня подбодрить. Простите, но мне бы так хотелось…
— Прекрасно, — перебили его хемули. — Все идет как надо. Никакого одиночества и всегда в движении.
И Хемуль опять проверял билеты и мечтал о чудесном, большом, молчаливом одиночестве и надеялся, что ему удастся состариться как можно скорее.
Карусели вертелись, и трубы трубили, и все гафсы. хомсы и мюмлы весело кричали, катаясь каждый вечер на Американских Горах. Дронт Эдвард[117] вышел на первое, место по битью фарфоровой посуды. Одним словом, вокруг мечтательного, печального Хемуля плясали, горланили, ссорились, хохотали, ели и пили, и постепенно Хемуль стал бояться всех, кто веселился и шумел.
Днем он спал в светлой и уютной детской комнате хемулей, а по ночам, когда малыши просыпались и плакали, он успокаивал их, играя на шарманке.
Мало-помалу он стал помогать всем без исключения детям, нуждавшимся в его помощи в доме, полном хемулей, и целый день составлял кому-нибудь компанию. Все вокруг пребывали в прекрасном настроении и рассказывали ему обо всем, что думали, мечтали или собирались делать. Но его ответов никто никогда не слушал.
— Интересно, когда же я наконец состарюсь? — спросил однажды Хемуль, когда все семейство собралось за обедом.
— Состаришься? Ты?! — весело закричал его дядя. — Еще не скоро. Да ты не переживай! Тебе столько лет, на сколько ты себя чувствуешь.
— Но я-то как раз и чувствую себя ужасно старым, — сказал Хемуль с надеждой в голосе.
— Так, так, — забормотал дядя. — Вечером срочно устраиваем фейерверк для поднятия настроения, а потом оркестр роговых инструментов будет играть до самого восхода солнца.
Но фейерверк не состоялся, так как внезапно полил дождь и шел он всю ночь, и весь следующий день, и всю неделю.
Ну а говоря по правде, дождь лил восемь недель подряд, и никто никогда не слыхивал о чем-либо подобном.
Луна-парк потерял краски и увял, совсем как цветок. Он съежился, потускнел, проржавел, уменьшился в размерах и, что хуже всего, мало-помалу отправился в путь, так как постройки его были возведены на песке.
Аттракцион Американские Горы, жалобно вздохнув, покосился и осел; карусели закружились в больших серых лужах и медленно поплыли вниз по течению новых, прорытых дождем речек.
Все малыши — кнютты, скротты, хомсы и мюмлы, и все другие, как бы они ни назывались, — приплюснули свои мордочки к стеклу и глядели, как вместе с дождем уносится от них июль, а вместе с ним — разноцветье и музыка.
Комната Зеркал распалась на миллион осколков, намокшие бумажные розы из Домика Чудес уплывали прочь к полям. И