Читать интересную книгу Разгадка 37-го года. «Преступление века» или спасение страны? - Александр Елисеев

Критики Сталина и здесь обнаруживают полную неспособность дать вразумительное объяснение тем фактам, которые не укладываются в их схемы. Более или менее серьезный анализ выступления Вышинского дал только В. З. Роговин, но и он не сумел обойтись без противоречий себе же. Этот историк, например, уверяет, что «демонстрируя свою приверженность строгому соблюдению юридических норм, Вышинский стремился снять существующее у некоторых участников пленума внутреннее сомнение в юридической безупречности недавних процессов, на которых он выступал государственным обвинителем». Допустим, это так. Но ведь тогда получается, что при этом он ставил под сомнение ту репрессивную кампанию, которая разворачивалась накануне пленума и во время его. То есть выходит, что Вышинский выступал против дальнейшей эскалации репрессий. Правильно, так оно и было. Вот только как тогда быть с обвинениями в адрес «тоталитарного» сталинизма?

Ну, а что касается слов Ежова о ненужности массовых репрессий, то здесь никто ничего путного не говорит вообще. Странно, как это наши разоблачители не смогли приписать Сталину еще одно потрясающее коварство в духе Макиавелли.

Сталинисты, конечно, тоже призывали к борьбе с «врагами народа» и «троцкистами». Тот же самый Ежов выступал за расстрел Бухарина и Рыкова (подобное требование было неизбежным для человека его должности). Они не могли не учитывать того, что революционные настроения далеко еще не были изжиты в полной мере и присущи довольно-таки широким кругам в партии и обществе. Но при этом национал-большевики несколько смещали акценты. Они настойчиво обращали внимание на необходимость демократизации ВКП(б), скорейшего проведения тайных выборов в партийные органы, отмену кооптации.

Регионалы вынужденно соглашались со сталинистами — подобно тому, как сами сталинисты вынужденно соглашались с регионалами по поводу репрессий. Однако они все время пытались перевести разговор на тему поиска врагов. Подчас только реплики Сталина заставляли регионалов согласиться с отказом от кооптации.

О силе регионалов и нежелании идти на демократизацию партийной жизни свидетельствует тот факт, что пленум так и не принял предложение Жданова, который настаивал на скорейшем проведении партийных перевыборов. ЦК поддержал Косиора и Хатаевича, которые потребовали оттянуть сроки окончания выборов в парторганизациях. Вот и верь после этого в байки о сталинском всевластии! Оказывается, ещё в марте 1937 года Центральный комитет мог запросто не согласиться с мнением ближайшего сталинского соратника, то есть, по сути дела, с самим Сталиным. И весьма показательно то, по какому вопросу ЦК полемизировал с «кровавым палачом». Оказывается, этот палач, «великий и ужасный» Сталин, прямо-таки навязывал демократию, а его будущие «невинные» жертвы от этой демократии бегали как черт от ладана. Да еще и требовали репрессий — побольше.

На пленуме были окончательно ослаблены «хозяйственные» наркоматы. По ним били как сталинисты, так и регионалы. Поводом для нападок послужило так называемое «вредительство». Его масштабы раздувались чрезвычайно, с тем чтобы создать впечатление о крайне неблагоприятной обстановке, царившей в наркоматах. Она, конечно, такой и была, но связывать это следовало не с вредительством, а с бюрократизмом и канцелярщиной, царившей во многих ведомствах.

Однако так ставить вопрос регионалы не могли. Они сами были прожженными бюрократами и понимали, что критика бюрократизма ударит по ним же самим. Нужно было все списать на политический фактор, на врагов, деятельность которых якобы и является причиной большей части хозяйственных трудностей.

Группа Сталина с таким подходом была согласна, хотя и расставляла свои специфические акценты, о которых будет сказано дальше. Очевидно, в сентябре 1936 года между сталинистами и регионалами был заключен некий компромисс. Последние обещали поддержать Сталина против Орджоникидзе, а тот пообещал перевести борьбу с ведомственными кланами в плоскость борьбы с вредительством.

Надо отметить, что именно регионалы чересчур усердствовали в разоблачении «вредителей». Выступления первых секретарей — Кабакова, Саркисова, Е. Г. Евдокимова, М. Д. Багирова дают образчик самой разнузданной травли. Порой они доходили до откровенно фантастических утверждений. Так, уральский босс Кабаков утверждал: «В одном магазине встретили такой факт — на обертку используют книги Зиновьева, в другом ларьке обертывают покупки докладом Томского. Мы проверили, и оказывается, такой литературы торгующие организации купили порядочное количество тонн. Кто может сказать, что эту литературу пользуют только для обертки?»

Гораздо более взвешенным было выступление Мо-лотова. Вячеслав Михайлович очень сурово проехался по «вредителям», однако не стал зацикливаться только на них одних. Он обратил внимание на «канцелярско-бюрократические методы», которые плодят многочисленные структуры, мешающие друг другу. Председатель правительства призвал к улучшению организации на производстве, причем назвал конкретные меры, призванные оздоровить ситуацию: установление технических правил, личный инструктаж, регламентация техники и т. д.

Кроме того, Молотов предостерег от излишнего усердия в борьбе с «вредителями». В качестве примера такого усердия он привел несколько фактов. Например, травлю директора Пермского авиамоторного завода Побережного, организованную первым секретарем Пермского горкома Голышевым. Спасло директора лишь своевременное заступничество Политбюро. Молотов прямо сказал, что партийные работники должны заниматься своей работой, а не искать врагов, предоставив это дело органам НКВД. Это был уже явный «наезд» на регионалов.

Результаты пленума были двойственными. Левые консерваторы сумели еще больше наэлектризовать обстановку, сильнее заострить «тему врага». Настояв на аресте Бухарина и Рыкова, они перешли ещё одну важную черту. Раньше не поглядели на заслуги Зиновьева и Каменева, но эти деятели были очень и очень скомпрометированы своей поддержкой Троцкого в 20-е годы. А Бухарин с Рыковым были гораздо более авторитетны, к тому же они в свое время внесли большой вклад в разгром троцкизма. Их арест сломал очередную психологическую преграду на пути к террору. Теперь было ясно, что жертвой репрессий может стать любой человек.

В принципе это совершенно правильный подход — для нормальных государств, обладающих сильной правовой системой. Никто не должен считать себя неподсудным. Однако СССР был государством, травмированным так называемым «революционным правосознанием», и элементы этого правосознания оказывали очень и очень ощутимое воздействие на поведение людей. В такой ситуации всегда лучше не дожать, чем пережать. Это отлично понимал Сталин, которого многому научили уроки коллективизации. А вот регионалы этих уроков не усвоили. Они склонялись к тому, чтобы пережать. И на пленуме победил именно их подход.

В то же самое время Сталин сумел убедить ЦК в необходимости демократизации партии. Секретари вынуждены были признать ненормальной ту обстановку, которая сложилась вокруг выборных органов, чья выборность оказалась фикцией. Были назначены тайные перевыборы партийных органов. Эта кампания нанесла мощный удар по местному руководству.

Сталин наступает

Кампания по перевыборам чрезвычайно оживила политическую жизнь страны. Делегатам партийных собраний и конференций было предоставлено право неограниченного отвода кандидатур, которым они активно пользовались. Порой обсуждение кандидатов затягивалось на целую неделю. Делегаты были склонны не особенно глядеть на высокий статус обсуждаемого кандидата. Так, Маленков, ближайший соратник Сталина, вынужден был около часа отвечать на вопросы участников конференции.

Демократический характер перевыборов очевиден. Это, правда с большими оговорками, признают даже многие историки-антисталинисты. Например, Р. Такер в своей монографии «Сталин у власти. 1929–1941» пишет следующее: «Ясно, почему Жданов (читай — Сталин) высказался на февральско-мартовском пленуме за „внутрипартийную демократию“. Под последней понималось не только тайное голосование при выборах в партийные органы, но и наделение рядовых членов партии правом критики своих партийных руководителей на партсобраниях. Прежде партиец не поднимал голоса против маленького Сталина в Омске ~ т-ща Булатова, или маленького Сталина в Смоленске т-ща Румянцева. Теперь же, призывая членов партии всерьез воспринимать „внутрипартийную демократию“, их мобилизовали именно на это…»

При этом Сталина все равно ругательски ругают. Дескать, он хотел свалить неугодных ему людей, опираясь на недовольство партийной массы. Правильно, хотел. И это, между прочим, вполне нормально. В любой, самой либеральной стране лидер желает подбирать руководство сам — из числа тех людей, которым он доверяет и которых считает своими единомышленниками. Другое дело, что делает он это, опираясь на мнение широких кругов, которые выносят лидерам доверие или недоверие. И Сталин как раз использовал самый демократичный из всех механизмов выявления поддержки — выборы. Они, конечно, сопровождались поисками врагов и обвинениями в государственных преступлениях. Такова была специфика положения СССР, который был весь покрыт родимыми пятнами Гражданской войны. В стране произошел рецидив революционности. Ответственность за это несут прежде всего левые консерваторы, упрямо не хотевшие переходить на новые методы руководства, считавшие, что всего можно добиться путем административного нажима и репрессий. Сталин в первой половине 1937 года еще надеялся на то, что этот рецидив удастся довольно быстро преодолеть, пока он еще не привел к большой крови.