— Кейд, я не знаю, каким образом, но знаю, что ты меня обманываешь. Я просто хочу сказать тебе еще раз: если ты не будешь полностью сотрудничать, то отправишься в тюрьму, и десятки твоих друзей тоже отправятся в тюрьму. А некоторые из вас никогда оттуда не выйдут.
Когда она это говорила, от нее исходило отвращение. Кейд чувствовал, что ей это не нравится. Сэм хотела проводить боевые операции, а не шантажировать людей. Кейд думал о том, понимает ли она, насколько себя выдает.
— Я говорю тебе правду. У меня нет причин тебя обманывать. Я хочу побыстрее с этим покончить и жить свой собственной жизнью. — Он придал отчаяние и гнев своему голосу и своим эмоциям, которые проникали в ее сознание.
Я могу заставить ее мне поверить, понял он. Я могу использовать одну из лазеек… Я могу проникнуть в ее сознание и заставить ее поверить.
Нет. Он этого не сделает — разве что у него не будет другого выбора. Нужно провести черту.
Сэм вздохнула.
— Ладно, пусть будет по-твоему. И не говори, что я тебя не предупреждала, когда дерьмо попадет на вентилятор.
Она снова покачала головой. Она злилась на себя из-за одной вещи. Вещи, которая касалась его.
— А теперь давай обсудим сегодняшний день. Нам нужно вернуться в гостиницу. Ты скажешь, что…
— Минутку, минутку! — прервал ее Кейд.
— Что такое?
— Операция ведь завершена? Я сделал то, что вы велели — я получил приглашение в Шанхай. Кажется, она хочет взять меня в докторантуру. Так, может, я теперь поеду домой?
Сэм покачала головой.
— Нет. Операция не завершена. — Ей тоже это не нравилось. Она пыталась набраться решимости, чтобы сказать ему то, с чем сама не соглашалась.
— Послушай, Сэм… На нас только что напали. Ты сама говорила, что они пытались меня похитить. Тут явно дело нечисто. К тому же ты убила этих типов, и теперь они вычислят, что ты не просто студентка. Что помешает им вернуться? Так неужели для вас будет лучше, если я исчезну? Или если меня убьют?
Он видел, что Сэм это понимает, что его аргументы попали в цель. Они попали в резонанс с ее собственными мыслями.
— Выбора нет, Кейд. Решение принято. Мы остаемся. Мы не должны делать ничего, что могло бы вызвать у Шу подозрения, а твой преждевременный отъезд будет выглядеть подозрительно. — Кейд чувствовал в ее словах неискренность, горечь от того, что она вынуждена это говорить, и мрачную решимость исполнить свой долг.
— Послушай, но ведь это совсем несложно. Мы можем сказать, что я заболел гриппом. Я напишу Шу и дам подтверждение поездки в Шанхай.
— Нет. — Чувство долга все-таки взяло верх. — Я же тебе сказала — решение принято. У нас будет более плотная защита. Ты не пострадаешь. Но мы останемся и продолжим выполнение операции.
Кейд молча смотрел на нее, потом заговорил:
— Я не собираюсь помогать тебе шантажировать этих детей. Я не собираюсь помогать тебе использовать их так, как ты сделала это со мной. Ты не используешь их для того, чтобы подобраться к кому-то другому.
— Тогда Ранган и Илья отправятся в тюрьму. И ты тоже. Сотня с лишним твоих друзей, которые были на той вечеринке, отправятся в тюрьму. Они лишатся работы. Они лишатся стипендий. Их исключат из университетов.
Когда она это говорила, ее переполняло отвращение, но чувство долга все же было сильнее.
— И все это будет на вашей совести, мистер Лейн. Все.
Кейда охватил холодный гнев. Как мог он довериться этой женщине? Неважно, что она сама ненавидит то, что делает. Она все равно это делает. Она одна из них.
— Пошла ты, Катаранес! — Он говорил холодно и отчетливо, давая знать, что он говорит серьезно.
Сэм поднялась на ноги. Ее тоже охватил гнев.
— Нет, это ты пошел, Кейд!
Выходя из комнаты, она бросила через плечо:
— Поднимайся. Через десять минут мы уезжаем.
27
НЕ ЗАБЫВАТЬ О СВОИХ
В дешевой комнате на Кхао-сан-роуд могучий чернокожий мужчина метался и ворочался в тисках кошмара, в тисках воспоминаний.
Они пришли за ним — Корпус, его братья. Он слышал гул вертушек, слышал выстрелы из стрелкового оружия. Они нашли место, куда его поместили, место, где его удерживали, место, где он долго заглядывал в адскую бездну. Они никогда не забывают о своих. Они идут за ним, и да поможет бог тем, кто встанет у них на пути.
Лунара уходила от него. Их сознания все еще были соединены — они приняли нексус всего час назад. Он чувствовал ее страх, он чувствовал ее решимость.
Нет, умолял он. Не выходи туда. Они тебя убьют.
Он знал ее ответ еще до того, как она заговорила, еще до того, как почувствовал его в своем сознании. Она скорее умрет, чем попадет в руки казахской армии. Она скорее умрет, чем снова подвергнется изнасилованиям и пыткам в руках тайной полиции диктатора.
Он это знал. Он чувствовал все, каждый миг ее страданий снова оживал в его воспоминаниях. Он кипел от ярости, кипел от бессилия. Для нее это было жизненным обстоятельством, для него — предательством. Он не должен был воевать на стороне насильников и палачей. Не должен был.
Но воевал.
Нет, умолял он. Я смогу тебя защитить.
Он знал, что это ложь, знал, что не сможет этого сделать. И все равно умолял. Пожалуйста, не ходи. Не умирай.
Прощай, Уотсон. Помни меня. Помни всех нас.
Уходя, она закрыла за собой бронированную стальную дверь подвала. Он почувствовал и услышал, как она снаружи заперла ее на ключ. Дверь, которая не запиралась неделями.
Он упал на колени и зарыдал. Нет, нет, нет!
Снаружи послышалась стрельба. Близко, очень близко. Затем крик. Кажется, это голос Темира?
Он встал. Он чувствовал, что она застыла возле самой двери, что-то мешало ей двигаться дальше. Ружье. Она взяла ружье. Она заряжает его. Нет!
Стрельба уже слышалась внутри здания.
Уотс заревел от отчаяния и засунул пальцы в узкий проем возле края двери. Нет ручки, за которую можно ухватиться, — ничего, он сделает ее своими руками. Он закричал от натуги, сталь прогнулась под его пальцами. Она постепенно подавалась, миллиметр за миллиметром.
Он чувствовал Лунару, которая находилась по другую сторону двери. Ее ружье было нацелено на ступеньки, она ждала, парализованная страхом. Он должен пробиться через эту дверь, должен вытащить ее отсюда. Они оба должны выбраться.
Еще до того, как он это услышал, он почувствовал, как пули разрывают ее тело, еще до того, как они ударили в дверь, почувствовал, как ее пронзает ледяная боль. Пули прошли через нее, как сквозь бумагу. Он слышали крики морпехов. Он чувствовал, как жизнь покидает Лунару. Он чувствовал, как она цепляется за буддизм, который принесла из Монголии ее мать-уйгурка[33], цепляется за надежду на возрождение, чувствовал ее надежду на то, что она улучшила свою карму, на то, что ее следующий приход на великом колесе бытия будет меньше наполнен болью.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});