же даже плодотворные проекты могут иногда вызывать дефицит ресурсов. Этим обосновывается законное опасение, что рост денежного предложения вызовет инфляцию. Но у государства много способов разобраться с такими проблемами. Оно может выводить деньги из экономики за счет налогов, гася тлеющие угли инфляции. Такие налоги могут быть довольно болезненными и рассчитаны в основном на тех, кто более всего способен разжечь инфляцию (то есть обладателей больших денег), или тех, кто более остальных за нее ответственен. Также работают стратегии, ориентированные на определенные секторы. Например, если требовать большой первый взнос при покупке по ипотеке или обложить налогом продажу домов, можно сбить формирующийся пузырь недвижимости. Современная монетарная теория располагает также более общей теорией особенностей инфляции, свидетельствующей о том, что, по крайней мере на ранних стадиях, инфляция запускается определенными товарами и услугами на определенных рынках. Фокусировка на этих областях помогает избежать негативных последствий классических антиинфляционных мер, таких как шоковая терапия Волкера. Также государство может снижать инфляцию, изменяя правила, которым подчиняется создание частного кредита (деньги банковского оборота), в частности требования к банковским резервам.
Другими словами, суверенные эмитенты валюты в своих расходах сталкиваются с ограничениями инфляции, но не с долговыми ограничениями. Инвестиции в ИИ и робототехнику, которые удешевляют товары, повышая ценность труда в профессиональных (или профессионализирующихся) секторах услуг, в целом могут привести к легкому инфляционному эффекту. Но это не причина уходить в дефляционную спираль, обещанную неуправляемой автоматизацией (или одновременным ударом по спросу и предложению, как в случае пандемии COVID-19). Как только уровень роста цен становится пугающим, политики могут вмешаться, чтобы снизить негативный эффект целевой меры.
Этот баланс между тяжелыми и легкими деньгами, необходимостью бережливости и денежного насыщения стал предметом бессчетных споров о валюте. Увеличение денежного предложения помогло запустить современный экономический рост. Но всегда есть те, кто выступает за ужесточение мер и жесткую экономию. Как и золотой стандарт, биткойн по самому своему строению является дефляционным. Когда валюту становится труднее добывать, а потому она оказывается более редкой и дорогой, люди, которые ее придерживают, должны становиться богаче по сравнению с теми, кто ее тратит. Это очень хорошо для тех, кто начал накапливать золото или криптовалюту на раннем этапе, но такая логика, если она станет общим идеалом, обернется катастрофой для экономического роста. Как объяснил Кейнс, рациональное в индивидуальном плане (сбережение денег) может быть вредным в коллективном (сокращение экономического обмена, которое постепенно лишает людей работы).
Как указывает пример Кейнса, некоторые тезисы СМТ были в ходу еще много десятилетий назад, а некоторые из ее часто повторяемых идей еще старше. Кейнсианизм возник на фоне глобальной депрессии, когда безработица стала причиной огромных личных страданий и политических потрясений. Сегодня его возрождение неудивительно, учитывая перспективы глобальной депрессии, вызванной пандемией. Гарантировать наличие работы – значит не просто занять недостаточно использованную рабочую силу, но также задать общий уровень компенсации для работников, который (остальной) частный сектор должен превзойти, чтобы привлечь работников.
В некоторых важных отношениях современная монетарная теория отклоняется от кейнсианской ортодоксии. Одна из причин, по которым Кейнс стал основанием современной макроэкономики, состоит в подчеркнутой нейтральности его учения. Кейнс в шутку говорил, что не важно, как именно государство займет своих граждан работой – например, можно поручить им закапывать и откапывать бутылки или строить новую пирамиду Хеопса. В наше время хорошо известны негативные экологические эффекты массового потребления. Поэтому политический тезис СМТ в наше время не сводится к монетарному стимулированию людей или безусловному базовому доходу (то есть мерам, которые, несомненно, обе в какой-то мере снижают безработицу). Скорее, это Новый зеленый курс, то есть инвестиции в те виды производительной мощности, которые способны декарбонизировать атмосферу (или хотя бы не способствовать ее карбонизации)[614]. Этот содержательный аспект представляет собой значительный шаг вперед в сравнении с классической кейнсианской доктриной. Он признает то, что у Земли есть свои пределы и что мы вскоре переступим через них, а потому должны попытаться возместить ущерб. Учитывая угрозы пандемии, должен также рассматриваться «новый курс госу-64 дарственного здравоохранения»[615].
Как показали массовые вмешательства центробанков в экономику в 2020 г., даже представители истеблишмента перестают беспокоиться о долге, когда возникает чрезвычайная ситуация. Кризис в момент пандемии стал стимулом к неотложным действиям, но он не должен оставаться единственной угрозой, способной запустить неортодоксальную монетарную политику. Для людей, потерявших работу из-за развития технологии, подъем ИИ и роботов – это тоже чрезвычайная ситуация. И она заслуживает соизмеримого ответа.
Конечно, если инфляция (а не уровень задолженности) становится ключевым ограничением государственных расходов, надо будет принимать спорные решения об определении цен и о том, какие цены имеют значение. Например, что имеет значение: общий уровень цен на недвижимость и арендных ставок или надо смотреть на разницы между разными регионами (в частности, на высокие цены в городах)?[616] Агентства, занимающиеся финансированием государственного здравоохранения, пытались решить подобные вопросы, когда принимали решения о том, как должна происходить индексация в соответствии с показателем стоимости жизни – в общем порядке или по регионам. Экономисты или количественные аналитики в целом не должны быть единственными (или даже главными) участниками, имеющими право решать такие вопросы. Критическое значение имеют более общие экспертные знания, в том числе мнение общества. Области с превышением целевых ставок инфляции должны стать потенциальной мишенью для инвестиций в ИИ, чтобы автоматизация могла удешевить товары и услуги в этих областях, что достижимо при прочих равных условиях. Конечно, равными такие условия бывают редко, и это еще одна причина для репрезентативного и инклюзивного участия в технологическом развитии.
После десятилетий оборонительной специализации академические экономические исследования ждут сегодня большие перемены. Из-за умножения методологических оптик экономисты более не могут утверждать монополию на экспертные знания в экономике. Важные идеи есть в социальных и гуманитарных науках, которые отстаивают глубокое и тонкое понимание роли денег в обществе как одного из многих аспектов торговли. Новая политическая экономия автоматизации должна быть построена на этих множественных основаниях без страха содержательных суждений, закодированных в новых законах робототехники.
От большего ИИ к лучшему ИИ
Теоретики прорывных инноваций предлагали «лечить болезнь издержек» путем стандартизации, автоматизации и даже роботизации таких секторов с высокой долей услуг, как здравоохранение, финансы и образование. Эти инновации, начиная с открытых онлайн-курсов и заканчивая роботами – компаньонами пожилых, нацелены на то, чтобы заменить работников (или по крайней мере саму работу) механическими имитациями человеческого труда. Писатели предсказывали странные искажения социальной жизни, которые могут произойти в результате массовой автоматизации. В частности, Курт Воннегут в своем «Механическом пианино» предсказал