Читать интересную книгу Общая психопатология3 - Карл Ясперс

Философствование во всяком случае будет при этом иметь существенное значение; стоит приложить все усилия, чтобы противодействовать в своем мышлении абсурдности, фальсификации, искажению, претензии на исключительность в обладании исторической истиной и слепой нетерпимости. И это приведет нас на путь, где любовь обретает свою глубину в подлинной коммуникации. Тогда в этой любви, в этой состоявшейся коммуникации самые разъединенные по своим историческим истокам люди узрят объединяющую нас истину.

В настоящее время это чувство знакомо лишь единицам. Тот, кто хочет жить в незамкнутом, неорганизованном и не допускающем организации сообществе подлинных людей — раньше это называли невидимой церковью, — тот фактически живет в наши дни как единица, связанная с другими рассеянными по земному шару единицами в союзе, который устоит в любой катастрофе, в доверии, которое не зафиксировано в договорах и не гарантируется выполнением каких-либо определенных требований. Такой человек живет в глубокой неудовлетворенности, но эта неудовлетворенность разделяется другими, и все они упорно ищут правильный путь — в посюстороннем мире, а не вне его. Эти люди встречаются друг с другом, вселяют друг в друга бодрость и мужество. Они отвергают распространенное в наши дни сочетание эксцентричной веры с практикой нигилистического реализма. Они знают, что человеку надлежит осуществить в этом мире то, что соответствует его возможностям, и что такая возможность никогда не бывает единственной. Однако каждый человек должен отчетливо сознавать, какова его позиция и во имя чего он действует. Каждый человек как будто предназначен божеством жить и действовать во имя беспредельной открытости, подлинного разума, истины, любви и верности вне того насилия, которое свойственно государству и церкви, под гнетом которого мы вынуждены жить и которому хотим противостоять.

239

Третья часть. О смысле истории

Что мы понимаем под всемирно-исторической точкой зрения? Мы стремимся понять историю как некое целое, чтобы тем самым понять и себя. История является для нас воспоминанием, о котором мы не только знаем, но в котором корни нашей жизни. История — основа, однажды заложенная, связь с которой мы сохраняем, если хотим не бесследно исчезнуть, а внести свой вклад в бытие человека.

Историческое воззрение создает ту сферу, в которой пробуждается наше понимание природы человека. Сложившееся в нашем сознании (картина исторического развития) становится фактором наших стремлений. В зависимости от того, как мы мыслим историю, устанавливаются границы наших возможностей, открывается перед нами содержание вещей или возникает искушение, которое уводит нас от действительности. Исторически познанное является — даже в своей достоверности и объективности — не безразличным содержанием, но моментом нашей жизни. Когда же исторические данные используются для пропаганды, это воспринимается как ложь об истории. Задача представить себе исторический процесс в целом требует от нас всей серьезности и ответственности.

Можно по-разному относиться к нашему историческому прошлому: в одном случае мы созерцаем в нем близкое нашему сердцу величие. Мы черпаем силы в том, что было, что определило наше становление, что является для нас образцом. Совершенно безразлично, когда жил великий человек. Все располагается как бы на одной, вневременной плоскости значимого. Исторические данные воспринимаются тогда нами как нечто не историческое, а непосредственно присутствующее в нашей жизни.

Но можно и сознательно воспринимать величие прошлого исторически, во временной последовательности событий. Мы ставим вопрос о времени и месте происходившего. Цель — это путь во времени. Время расчленено. Не все всегда было, каждая эпоха обладает своим особым величием. В значении прошлого были свои вершины и спады. Бывают эпохи покоя, которые как будто создают то, что будет существовать вечно, эпохи, которые сами

240

ощущают себя как некое завершение. Но бывают и эпохи больших перемен, переворотов, которые в своем крайнем выражении проникают едва ли не в самую глубину человеческого бытия.

Поэтому вместе с историей меняется и историческое мышление. В наше время оно определяется осознанием кризиса, которое в течение последних ста лет или более постепенно углублялось и теперь характеризует мышление почти всех людей.

Уже Гегель видел закат европейского мира. «Сова Минервы начинает свой полет в сумерки» (31), — говорил он о своей собственной философии; однако у него это было сознанием не гибели, а завершения.

Своей кульминации сознание кризиса достигло у Кьеркегора и Ницше. С этого момента получает широкое распространение идея поворота в историческом развитии, завершения истории в том смысле, какой ей придавали раньше, идея радикального изменения самого человеческого бытия.

После первой мировой войны речь шла уже не только о закате Европы, но о закате всех культур. Появилось ощущение конца человеческого существования вообще, преобразования, охватывающего все народы и всех людей без исключения, которое ведет то ли к уничтожению, то ли к рождению нового. Это еще не было самым концом, но знание о том, что конец возможен, стало всеобщим. Одни воспринимали это с трепетом и ужасом, другие — с полным спокойствием, то с натуралистически-биологических или социологических позиций, то сметафизически-субстанциальных. Настроение Клагеса, Шпенглера или Альфреда Вебера резко отличается друг от друга. Однако никто из них не сомневается в реальности кризиса, беспримерного по своему историческому значению.

Понять, ощушая эту. близость кризиса, себя и нашу современную ситуацию должно помочь нам знание истории.

Одно, как мы полагаем, должно устоять во всех катаклизмах: человек, как таковой, и его самоосмысление в философствовании. Ведь и в периоды упадка — учит нас история — существовало высокое философское мышление.!

Воля к самопониманию с универсально-исторических позиций и является, быть может, выражением подобного непоколебимого стремления к философствованию, которое в поисках своей основы взирает на будущее, не пророчествуя, но веря, не приводя в уныние, но ободряя, Нашему воспоминанию истории не должно быть пределов вширь и вглубь. Значение истории как целого мы, пожалуй, лучше всего поймем, достигнув ее границ. Эти границы мы постигаем, сопоставляя историю с тем, что не есть история, с тем, что ей предшествует и что находится вне ее, и, проникая в конкретно-историческое, для того, чтобы понять его глубже, лучше и шире.

На вопрос о значении исторического целого мы, однако, окончательного ответа не получаем. Между тем уже самый этот вопрос

)

241

и критически углубляемые попытки получить на него ответ помогают нам преодолеть скоропалительные выводы, сделанные на основе мнимого знания, которое сразу же исчезает; преодолеть склонность к неоправданным нападкам на свое время, критиковать которое так легко, к осуждению тотальных банкротств, которые уже кажутся едва ли не старомодными, к претензиям на способность дать людям нечто совершенно новое, основополагающее, что нас спасет, и противопоставляя это всему развитию от Платона до Гегеля или Ницше, которое это новое якобы преодолевает. Собственному мышлению придается тогда поразительно большое значение, несмотря на всю скудость его содержания (мимикрия предельной, но обоснованной структуры сознания у Ницше). Однако помпезное отрицание и заклинание пустоты еще не есть собственная действительность. Сенсация, вызванная борьбой, может служить основой мнимой духовной жизни лишь до той поры, пока не растрачен капитал.

То, что составляет в истории лишь физическую основу, что возвращается, сохраняя свою идентичность, что есть регулярно повторяющаяся каузальность, — все это неисторическое в истории.

В потоке того, что только происходит, историчность выступает как нечто своеобразное и неповторимое. Она являет собой традицию, сохраняющую свою авторитетность, и в этой традиции континуум, созданный воспоминанием об отношении к прошлому. Историчность — это преобразование явления в сознательно проведенных смысловых связях.

В историческом сознании присутствует нечто исконно свое, индивидуальное, значение которого не может быть убедительно обосновано какой-либо общей ценностью, присутствует сущность в своем исчезающем временном облике. Историческое подвержено разрушению, но во времени оно вечно. Отличительная черта этого бытия состоит в том, что оно есть история и не обладает длительностью на все времена. Ибо в отличие от того, что просто происходит, служит только материалом для простого повторения общих форм и законов, история есть то происходящее, которое, пересекая время, уничтожая его, соприкасается с вечным.