Читать интересную книгу Высокая макуша - Алексей Корнеев

— Все бы хорошо, да вот здоровье-то мое. Не помогает мне больница, выписывать хотят. Лучше уж дома, видно. Что будет, то будет…

Год 1944-й

13 января. В последние дни дедушка Матвей все болел, и я работал за двоих. А сегодня из района прислали счетоводку — помочь нам составить годовой отчет. Вечером об этом говорили на заседании правления, обсуждали и другие дела. Затем разговорились, кто о чем. Михаил Яковлевич напомнил, что новый год не простой, а високосный, трудный: или болезни начнутся, или голод, или немцы опять на нас попрут. А Луканин заметил, что високосный не только для нас, но и для немцев тоже, — может, обернется как раз против них. И тогда Митрофаныч сказал, что в нынешнюю ночь, под Новый год по старому календарю, можно погадать, кому какая судьба предназначена. Для этого, мол, надо взять лист бумаги, сложить его гармошкой, сесть в двенадцать часов ночи перед огнем, сжечь гармошку и, не боясь «нечистой силы», смотреть на пепел. Тогда и увидишь в том пепле, что загадал. Допустим, кто погиб или погибнет на фронте, того не увидишь, а кто жив — тот покажется, как в зеркале.

Дома я рассказал про эту шутку матери, а она и поверила. Погадала среди ночи и вроде видела отчима. А отчим-то уж точно погиб, раз похоронку прислали и письмо пришло от его товарища. Вранье все эти гаданья.

14 января. Утром отнес в Чадаево, в сельмаг двенадцать килограммов хлеба, чтобы обменять на соль или керосин. Сейчас проводится такое отоваривание. Сдашь хлеб, а тебе, например, соли или мыла. Это хорошо, люди такой порядок приветствуют. Но продавщица отпустила мне два коробка спичек и… четвертинку водки. Спички, конечно, нужны, а водку зачем дают — непонятно: война ведь идет! Придется обменять ее на соль или керосин.

28 февраля. Получил письмо от дедушки, пишет, что думает приехать к нам на помощь. Я давно уже звал его в деревню — восстановить нашу старую избу. Тем более что колхозный дом просят нас освободить: нужен под амбар для хранения семян. Да и крестная писала мне, уговаривает его на время расстаться с Электропередачей. Наконец-то, кажется, уговорили.

Сегодня ходил в сельсовет, взял справку, что у нас нет дома и требуется лес для строительства. Теперь поеду в район, хлопотать насчет будущей стройки.

4 марта. Еле выписал в райисполкоме первые три кубометра леса для будущей нашей избы. Мало, конечно, до смешного мало. Но лесу, говорят, сейчас не хватает: после оккупации строить надо много, повсеместно восстанавливать разоренные немцами колхозы. А лесов в наших местах очень мало, самые ближние от нас — Гамовский, Карпачевский да Мшищи. Это за три, за семь километров.

1 апреля. Говорят, пришел апрель — никому не верь. А я вот верю. Два или три раза подавал заявление на курсы счетоводов, и каждый раз отказывали — недорос, мол, несовершеннолетний. И вдруг повезло. Отнес недавно в райзо направление от колхоза, и вот приняли меня на курсы в районную колхозную школу. Это за Плавском, есть такое село Волхонщино. Колхоз снабдил меня продуктами, и надо оправдывать такую заботу.

По квартирам расселились в ближних деревнях, кто где. Я остановился в Александровском поселке, у Зяблевой Дарьи Григорьевны. У нее сын Витька, почти мой ровесник, и мы сдружились.

Утром я прихожу в Волхонщино, в контору спиртзавода, где занимаются курсанты, и сажусь за стол, как раньше, бывало, за школьную парту. Изучаем пока текущую политику и колхозный Устав, скоро начнем и счетоводство. Хорошо, что учетчиком работал да заменял иногда дедушку Матвея. А то бы смотрел на это дело, как баран на новые ворота. Ведь наши курсы двухмесячные, обучаемся по ускоренной программе (война подгоняет!).

Курсанты все взрослые — не моложе двадцати, а кому и тридцать. Один я несовершеннолетний, приняли каким-то чудом. Наверно, потому, что в колхозах не хватает кадров. Есть на курсах и бывшие фронтовики. Например, Александр Корягин из Елизаветина. Веселый такой, мы его Сашкой зовем. Бывший танкист, демобилизован по ранению, и все лицо у него в сплошных черно-синих крапинах — от ожога и контузии.

30 апреля. Под воскресенье, выходной день, курсанты разъезжаются по домам. От Плавска попутной машиной ехал я с Сашкой Корягиным. Решил зайти к своим родным Толстиковым, которые жили при станции. Зина, моя двоюродная тетка, и говорит: «Дедушка твой приехал!» От радости я чуть не подпрыгнул: три года с ним не виделся, как уехал из Электропередачи. Значит, не напрасно «бомбил» его письмами.

Домой я не шел, а бежал, семь километров одолел, наверно, за полчаса. Отворяю дверь, оглядываю избу и спрашиваю мать:

— А дедушка где?

— У Чумаковых он, шьет там, — ответила. — Мне да Шурке на платья привез, а тебе на костюм. Сходи-ка к нему.

Я тотчас же побежал к Чумаковым. Вхожу, а дедушка за машинкой своей, старой «Зингеркой», — жмет ногами на педали, и стрекочет она вроде пулемета.

— А-а, кто пришел-то! — оглянулся на меня.

Поздоровались мы, расцеловались, и пошел у нас разговор о жизни.

— Ладно, оживет теперь в деревне-то, — заметила Дуся Чумакова. — Отправим его в Елизаветино, отойдет там на молоке.

Дедушка дошивал уже новый костюм Андрею. И меня порадовал — привез в подарок отрез черного рубчика. Тут уж я на седьмом небе от радости: за все три года, как война идет, ни разу в новое не одевался.

— Это от Люси тебе, от крестной твоей, — сказал. — Давай-ка обмеряю да сошью.

На другой день дедушка дал мне 500 рублей на ботинки, и я отправился на базар. Эх, да что там сейчас полтысячи! До войны наша мать два месяца за такие деньги работала, зато и купила бы на них всего, что надо. Тридцать пудов хлеба можно бы на них купить, а сейчас — полпуда всего. Вот и привез я на все эти деньги рабочие поношенные ботинки, да и то еле выторговал. Ну ладно, а все-таки обут-одет я теперь буду, благодаря дедушке. Пока на базар ездил, он уже костюм мне сшил. Как раз завтра Первое мая, возьму да наряжусь.

8 июня. Приехал сегодня с курсов — закончил. Дали мне удостоверение с оценкой по счетоводству «отлично». Заведующий райзо сказал нам при выпуске, что можем принимать теперь счетоводную работу. Я пошел в правление, а там уже новая счетоводка — та, которая помогала нам составить отчет. Дед Матвей что-то напутал по старости лет, и его заменили, наняли приезжую. Да и рановато мне, сказал председатель, брать на себя такую ответственность: вдруг, мол, запутаешь учет, потом и не спросишь с тебя. Так что буду пока учетчиком, как и работал, а дальше время покажет.

Пока учился на курсах, на нас опять свалилось несчастье: погибла на торфоразработках тетя Нюра. Дедушка не поверил и сразу же уехал в Павлово-Посад, даже мне не сообщил. Оказывается, правда: полезла тетя Нюра под торфяную машину, что-то там не заладилось, а другая машинистка недоглядела да и включила ее. Изуродовало тетю Нюру так, что пролежала в больнице всего одни сутки и скончалась. Похоронили ее, молодую, ни за что ни про что погибшую, — кто тут виноват? Трудились на торфоразработках день-деньской, все спешили, как бы побольше да поскорее сделать — и вот тебе…

Рассказывала об этом мать, а у самой слезы ручьем, лучше бы, говорит, я умерла, больная, никудышная. А дедушка от расстройства, когда вернулся к нам, ушел в Елизаветино к старшей дочери, тете Аксюте — места себе не находит.

Жалко нам тетю Нюру. Вспомнил, как заезжал к ней в общежитие, по пути на каникулы — такая она была здоровая да веселая. Даже не верится, что нет ее теперь и не будет…

18 июня. Второй месяц дедушка живет в Елизаветине. У нас в колхозной избенке, похожей на амбарушко, повернуться негде — две семьи на одну печку. А вчера еще прибавился жилец: приехала к бабушке Дуне дочь-фронтовичка, демобилизовали по ранению. Правление колхоза направляет ее в район на курсы животноводов. А нам предложили поторопиться с переселением: как начнется уборка хлеба, так и засыпят эту избу зерном. Наши однодомцы собираются в Арсеньево переехать — покупают там дом, а мы должны перейти в старую свою избу. Надо сходить за дедушкой, пора уже браться за свою стройку.

1 июля. Хорошо тому, кто рядом с лесом! И дом себе строй, и печку топи сколько влезет. Я уж не говорю про грибы да разные ягоды. А мы что живем? Не только дерева, но и палки-то негде взять.

Еле выпросил сегодня лошадь в колхозе, поехали в Карпачевский лес. Нашли лесника, показали ему ордер из райисполкома. Помялся тот, помялся, а все-таки повел нас в лес, показал, какие можно спилить. Осины, конечно, больше ничего тут не растет, кроме еще березы. Поставили мы подводу в сторонку, взялись за пилу — и пошла работа. Ух, как жахнулась осина, только треск по лесу!

Спилили четыре дерева, вырубили колья из толстых суков — рычаги, как назвал их дедушка, — и с помощью их кое-как взвалили деревья на грабарку, увязали покрепче веревкой. Так и привезли к вечеру домой.