— Очень ценю лояльность в женщине, моя дорогая.
— Он… ведет дневник, — выдавила она наконец. Дориан облегченно выдохнул.
— Не думаю, что его жена согласится показать его нам.
— Бетани с ребенком отправилась навестить мисс Примроуз. Как вы думаете, капитан Тэннер, это будет очень непорядочно, если…
— Ни слова больше, моя дорогая. Это же благородная цель. Можете себя этим успокоить.
* * *
— У твоих парусов волшебные крылья, — похвалил Эштон Чэпина. — Ручаюсь, мы доберемся от мыса Джудит за рекордно короткое время.
— У нас будет достаточно времени, чтобы сообщить обо всем Комитету спасения. Ньюпорт не станет для «красных мундиров» легкой целью.
Они причалили лодку к безлюдной пристани и пришвартовались. Из-за постоянных набегов капитана Уоллеса жизнь в порту замерла. Эштон поднял мокрую корзину с рыбой.
— А это награда за наши труды.
Он засмеялся, довольный, мечтая быстрее вернуться домой к Бетани. А когда обернулся, улыбка исчезла с его лица — перед ним возник капитан Тэннер с шестью вооруженными солдатами.
— Именем короля вы арестованы, — голос капитана напомнил ему полковника Чейзона в Бристоле. — Вы оба пойдете с нами.
Пока тот говорил, один из солдат в нескольких местах продырявил саблей шлюпку, и она медленно погрузилась в воду. Чэпин попытался прорваться сквозь ограждение солдат; сверкнула сталь, и он вскрикнул от боли — кровь хлынула из раны. Стремительным движением Эштон метнул корзину в голову офицера — сильный удар свалил того с ног. Но радость оказалась недолгой: Чэпин упал на колени, зажимая рукой рану ниже уха, удар прикладом пришелся и по голове Эштона.
Почти одновременно с этими событиями, 7 декабря, серым предрассветным утром, британская флотилия беспрепятственно вошла в Ньюпорт — восемь тысяч «красных мундиров» оккупировали город.
* * *
Вильям Багстон, зашторив окна своего дома в Ньюпорте, отослал слугу и в ожидании гостя сел в кресло, с удовлетворением взирая на приобретенную мебель. Старинный французский письменный стол, отделанный кожей, прекрасно сочетался с деревянным резным креслом; над камином громоздилась причудливая картина Ватто, удачно приобретенная у разорившегося ньюпортского судовладельца; высокий деревянный буфет из Франции светился бесценной коллекцией лиможского фарфора. Вильям улыбнулся — люди привыкли называть его, Бага Вилли, никчемным человеком, бездельником, слоняющимся по причалу, а зря: что толку собирать толпы патриотов, нет никакой выгоды угрожать тори, разумнее служить и нашим, и вашим, лавируя между противоположными сторонами, так как нехватки военного времени сделали спекуляцию весьма прибыльным делом.
Осторожный стук нарушил тишину элегантной комнаты. Вилли поднялся на ноги, подошел к двери и впустил гостя. В гражданской одежде и скромном парике Тэннер мало напоминал блестящего английского офицера — одежда изменила его до неузнаваемости. Вилли хорошо понимал, для чего это нужно. Тэннер принял от хозяина бокал мадеры.
— Мы одни в доме?
— Да, кап… мистер Тэннер. Как вы и просили.
— Тогда давайте сразу перейдем к делу. Я долго подбирал человека, который смог бы оказать мне эту услугу.
— Вы нашли того, кого искали. Но, надеюсь, понимаете, что, если бы мне захотелось, чтобы меня не нашли, этого бы не случилось.
Тэннер отпил вина и прищурился, рассматривая хозяина. «Мы одного поля ягода, — подумал Вилли, — ради осуществления своих личных целей готовы отбросить любые сомнения».
— Предлагаю вам инсценировать очень выгодный для вас набег.
— Боже мой, мистер Тэннер, англичане сейчас здесь полные хозяева, им нет необходимости пользоваться услугами спекулянтов.
— Вы меня не поняли, мистер Багстон. Это должно выглядеть как месть патриотов. К следующему четвергу генерал Клинтон вдвое сократит гарнизоны. Вполне естественно, что они могут поднять голову.
Вилли удивленно приподнял бровь.
— Даже удивительно слышать такие слова из уст британского офицера.
— На это есть свои причины.
Вилли задумчиво потер подбородок.
— Рискованно, и будет дорого стоить. Говорите, что вы хотите, Тэннер?
— Вы совершаете погром в поместье Систоун, забираете обычные ценности, скот и то, что можно продать, но пусть он выглядит жестоким, Багстон, — вы это умеете. Большой дом не трогайте, сожгите другие постройки. Мятежники должны выглядеть кровожадными дикарями. — Он холодно улыбнулся. — У меня уже есть пара преступников, которых можно будет обвинить в организации этого злодейства.
* * *
Бетани, напевая, закончила работу на кухне: стушила сушеные яблоки, добавив корицы и кленового сахара; вытерла руки о фартук и заглянула в гостиную — Генри и Глэдстоун, растянувшись на вязаном коврике, крепко спали. Улыбнувшись, она покачала головой:
— Ну и компания. Скорее бы вернулся домой твой отец.
Она нежно улыбнулась, хотя глаза оставались задумчивыми: Эштон отсутствовал уже четыре дня, а ей показалось, что прошла целая вечность. Ее руки нервно теребили фартук — как трудно оставаться в одиночестве! Никогда еще не приходилось с таким нетерпением ждать возвращения мужа. Наверное, теперь у них все будет иначе: Эштон наконец понял, почему она солгала на суде, а значит, скоро поверит в ее искреннюю любовь. Эта мысль пела в ней, даже хотелось танцевать от радости. Конечно, ему бы убедиться в этом с самого начала, в самую первую ночь ее злополучного замужества, но прозрение отодвинулось на целую вечность.
По правде говоря, ее тогдашние чувства не могли сравниться по глубине и силе с сегодняшними: полтора года назад ей, наивной девочке, полной романтических идей, было не дано серьезно осмыслить их значение — Эштон представлялся сказочным принцем, вершиной мужского совершенства. И только мрачные дни замужества раскрыли упрямство, невыдержанность мужа и иллюзорность ее фантазий. Теперь он предстал перед ней таким, каков есть на самом деле: человечным, подверженным ошибкам, имеющим свои недостатки, а ее любовь, не потерявшая своей остроты, превратила юную мечтательницу в зрелую женщину, готовую на его недостатки смотреть сквозь мантию любви. И она, эта любовь, горела в ней, как новая звезда на небосклоне, и так ярко, что Эштону невозможно не заметить ее.
Выглянув в окно, Бетани удивилась — все вокруг было бело от снега. «Быстрее возвращайся, любовь моя, — молча молила она. — Возвращайся домой, ко мне». Страстная мольба и надежда любящей женщины внезапно прервались, стоило ей узнать человека, идущего к их дому: конечно, разве можно было возражать против визитов отца, приходившего повидаться с Генри, но всякий раз они начинали ссориться — из-за Эштона.