— Фу, сударь. — Она дрожала, бледная, как снег. — Как вы говорите с леди!
— Леди! — презрительно фыркнул Род.
— Прирожденной леди! — Это был тоскливый, отчаянный крик. — И ты тоже покинешь меня, ты тоже будешь говорить со мной языком Хлодвига?
— Я, может быть, говорю, как хам, но ты ведешь себя по-хамски. И теперь я понимаю, почему все покидают тебя, ибо хлещешь презрением Логайра, который единственный остался тебе верен.
— Верен! — ахнула она. — Он, ведущий мятежников!
— Мятежников ведет Ансельм Логайр! За сохранение верности тебе старый герцог ныне смещен в пользу своего сына!
Он зло улыбнулся, когда на ее лице появилось чувство ужаса и вины, затем повернулся к ней спиной и шагнул прочь, давая ей понять всю глубину ее предательства. Он услыхал за своей спиной протяжный судорожный вздох — Бром метнулся мимо него помочь королеве. Тут же послышался скрип кресла — Бром заставил ее сесть.
Подняв глаза, он увидел, что лорд-мэр глядит мимо него широко открытыми глазами. Род прочистил горло, взгляд бюргера переместился к нему. Род дернул головой в сторону двери. Мэр, колеблясь, снова посмотрел на королеву. Род поиграл с рукояткой кинжала. Мэр увидел это, побелел и сбежал.
Род снова обернулся к пораженной девушке.
Стоявший рядом с ней Бром бросил на него взгляд испепеляющей ненависти и прорычал:
— Кончено! Ужель ты вонзил нож недостаточно глубоко?
— Еще нет, — стиснул зубы Род. Он снова подошел к Катарине и продолжал холодным голосом: — Этот славный вельможа, герцог Логайр, твой родной дядя, из любви к тебе выступил против всей твоей знати, даже против своего родного сына!
Голос его надломился. Ее глаза вскинулись, полные страха.
— И это именно из-за твоих действий, из-за твоего произвольного законодательства и полного отсутствия дипломатии Ансельм повернул против отца. У него было двое сыновей, и ты лишила его обоих!
Она замотала головой, все быстрее и быстрее, и губы ее произносили безмолвное отрицание.
— И все же он по-прежнему верен! — прошептал Род. — Он по-прежнему верен, хотя они убили бы его за это и были чертовски близки к этому!
Она в ужасе уставилась на него.
Род слегка постучал себя по плечу.
— Вот это плечо приняло кинжал, что пронзил бы его сердце. И даже при этом только чудом и с помощью одной ведьмы, о которой ты едва ли знаешь, я сумел вывезти его живым.
Бром вскинул голову, ища что-то на лице Рода. Тот нахмурился и продолжал:
— Но я вывел его с риском для жизни и привел его обратно в целости. И что же я нахожу? Его должны держать пленником, и даже не так, как подобает знатному пленнику! Нет, не обращаясь с должным уважением и почтением, а как простого карманника, в тесной темной тюрьме!
Он сделал для эффекта паузу, довольно-таки сильно гордясь последним образчиком аллитерации.
Но с этим он малость перебрал, она овладела собой. Вскинув подбородок, она смахнула скупые слезы.
— Перед моими законами, сударь, все равны!
— Да, — согласился Род, — но это должно означать, что с крестьянами надо обращаться как с лордами, а не наоборот!
Он склонился над ней, лицо в дюйме от ее лица.
— Скажи мне, королева, почему это Катарина должна относиться ко всем с презрением?
Это была ложь; она не ко всем относилась с презрением, только к знатным, но в глазах ее появились боль и виноватое сомнение в себе.
И все же она вскинула подбородок и провозгласила:
— Я королева — и все должны склоняться перед моей властью!
— О, они склонялись, склонялись! Пока ты не отвесила им оплеухи — тогда они ответили тем же.
Он отвернулся, упершись гневным взглядом в очаг.
— И я не могу сказать, что виню их, так как ты лишаешь их свободы.
— Свободы? — уставилась на него Катарина. — Что это за речи, сударь? Я стремлюсь дать больше свободы крепостным!
— Да, к этому ты стремишься, — кисло улыбнулся Род. — Но как ты подходишь к тому, чтобы дать ее! Ты берешь все на себя, даже больше. Ты лишаешь их сегодня, чтобы дать им больше завтра!
Он трахнул кулаком по подлокотнику ее кресла.
— Но это завтра наступит после дождичка в четверг, неужели ты этого не видишь? Слишком много болезней в этой стране, всегда будет новое зло, против которого надо будет бороться, и слово королевы должно быть неоспоримым законом, чтобы командовать армией в борьбе против зла.
Он медленно отвел руку, глаза его горели.
— И поэтому он никогда не наступит, тот день, когда ты сделаешь их свободными, в твоей стране никто не будет иметь свобод, кроме королевы!
Он сцепил руки за спиной и принялся расхаживать по комнате.
— Ее есть лишь столько-то на всех, знаешь ли, этой свободы. Если один человек имеет больше, то другой должен иметь ее меньше, потому что один командует, а другой подчиняется.
Он держал руку перед ней, медленно сжимая ее в кулак.
— Вот так, мало-помалу, ты будешь похищать ее до тех пор, пока не станут повиноваться малейшей твоей прихоти. Ты будешь обладать полной свободой, сможешь делать все, что ты пожелаешь, но свободна будешь ты одна. Ничто из этой свободы не перепадет твоему народу. Вся, вся будет собрана у Катарины.
Его рука разжалась и слегка стиснула ей горло. Она уставилась на него и сглотнула, прижимаясь к спинке кресла.
— Но человек не может жить без по крайней мере малости свободы, — мягко произнес он. — Они должны иметь ее или умереть.
Его рука медленно сжалась.
— Они поднимутся против тебя, объединенные своим общим врагом — тобой. А потом они снова выжмут из тебя свои свободы — медленно, медленно.
Катарина рванула его руку, борясь за дыхание. Бром прыгнул освободить ее, но Род отпустил ее раньше.
— Они повесят тебя на воротах твоего замка, — прошептал он. — И знать будет править вместо тебя, все твои дела будут вымараны, и в этом ты можешь быть уверена, ибо так всегда бывало с тиранами.
Она вскинула голову, в глазах ее была боль. Она набирала воздух, чтобы говорить, мотая головой во все более твердом отрицании.
— Нет, не я, — наконец выдавила она из себя. — Не это, нет! Никогда не тиран!
— Всегда тиран, — мягко поправил Род. — С рождения. Всегда тиран. Для всех, кто тебя окружал. Хотя ты никогда не знала этого до сегодняшнего дня.
Он отвернулся, сцепив руки за спиной.
— Но теперь ты знаешь. И знаешь также, что тебе некого винить в мятеже, кроме себя. Ты их толкала и толкала, своих вельмож, все сильнее и сильнее, для блага народа, по твоим словам. — Он оглянулся через плечо. — Но разве этот мятеж также не дает возможность увидеть тех, кто смеет тебе сказать: «нет!», увидеть, кто из них настоящие мужчины?
Ее лицо исказило презрение.
— Мужчины? — Слово это прозвучало неприличным ругательством. — В Грамарие больше нет никаких мужчин, только мальчишки, довольные своей участью игрушек женщин!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});