Я хлопнул его по плечу.
– Как только увидишь край света близко, я тебя сделаю глердом!
Он в изумлении раскрыл рот.
– А вы… адмирал, имеете право возводить в глерды?
– Доплывем, – сказал я таинственным голосом, – буду иметь. Как в глерды, так и в родовитые вельможи. Вплоть до герцогов. Придет время – вы сами получите право возводить в глерды.
Его рот раскрылся еще шире.
– Но… как?
Я ухмыльнулся.
– На новых землях всякий при желании и трудолюбии может стать герцогом!
В полдень ярчайший зеленый луч ударил из глубин моря, пробил волны и достиг низких туч.
Матросы столпились у борта, тыкают пальцами, дивятся, начали гадать, что это значит, однако у всех приметы только для суши, вскрикивали и охали, я сам такое вижу впервые, но сделал вид, что это же обычное дело, на меня смотрят, нужно держать лицо кирпичом, я не просто капитан, я олицетворение нашей победоносной поступи.
Зеленый луч, широкий, как башня, но издали тоньше вязальной иглы, вонзается в темное и быстро двигающееся месиво, а тучи тупо бегут, не замечая, что острый клинок распарывает им внутренности…
– Не отвлекаться, – прикрикнул я, – еще не то увидим. Все приметы, какие увидите, нам на пользу!
На меня оглядываются, но я картинно уверен, и тоже возвращаются к своей работе, хотя и поглядывают, как этот широкий столб трепещущего огня соединяет волны и тучи, единственное, что не двигается в этом непостоянном мире.
Фицрой взбежал ко мне, ясный и выспавшийся, живое доказательство, что человек ко всему привыкает, и потому ему начертаны великие дела.
– Это мне кажется, – поинтересовался он, – или ты начинаешь оживать… можно так сказать?
– Это как? – спросил я.
– Раньше ты был совсем овцой, – пояснил он. – В каменоломне, помнишь, что скажут тебе, то и делал. Даже непонятно, сам ты что-то хотел?..
Я подумал, ответил без уверенности:
– Наверное, это инстинкт стаи?.. Каждый волк что-то приносит в стаю и тем самым крепит ее силу. Моя прежняя стая была настолько чересчурная, что даже не пытался в ней что-то делать. Все равно не заметят, а мои усилия, будь они за или против, ничего не изменят.
Он посмотрел с интересом.
– А хотелось?
– А кому не хочется? – спросил я. – Зато здесь понимаю и даже чувствую свою силу. Нет, не в магических арбалетах, ты правильно сказал!.. Я понимаю, как сделать мир лучше. Ну, как могу, так и понимаю.
Он поинтересовался:
– А не проще было там… на старом месте? Все готово, все есть. Только кое-что подправить…
– Фундамент не подправишь, – возразил я.
– Ого!.. У тебя и размах…
– Я человек жестокий, – признался я. – Можно сказать, бесчеловечный… Потому намерен отменить нынешнее полукрепостное право и ввести демократию, чтобы каждый рвал жопу на работе, упирался изо всех сил, не думая о развлечениях и отдыхе… И тогда такое построим! Человеку нужно дать волю, но держать в узде! И тогда прогресс просто рванется, как сумасшедший.
Его взгляд скользнул поверх моего плеча, я торопливо оглянулся. По небу медленно плывут, едва-едва двигая громадными, как паруса, крыльями, две огромные птицы.
Обе настолько громадные, что я невольно пощупал замок на ящике с винтовкой. Здесь не настолько плотная атмосфера, чтобы такие чудища даже просто парили, что-то не так…
С клотика Понсоменер прокричал:
– Берегитесь, они поворачивают!
– Добычу узрели, – сказал Джонадер зло. – Дуры набитые…
Обе птицы, если это птицы, а не ящеры, в самом деле заинтересовались кораблями, сделали полукруг, на палубе народ в беспокойстве начал торопливо вооружаться.
Когда эти чудовища начали медленно снижаться, я рассмотрел длинные клювы, а как только одна распахнула пасть для пронзительного крика, я похолодел при виде двух рядов острых зубов.
Фицрой вытащил меч, лицо воспламенилось жарким румянцем, а глаза заблестели предвкушением жаркой схватки.
– Что за дуры, – сказал он с чувством, – здесь нас не достать!.. Запутаются в снастях! Я сам до сих пор как в лесу, а я еще та птица.
– Не знаю, – сказал я раздраженно, – не хотелось бы рисковать. Это птеродоны! Не спрашивай, сам не знаю. Птеродоны, и все.
– Какой риск, – возразил он. – Самое большее, порвут пару веревок! Да и то вряд ли.
– Веревки денег стоят, – сказал я.
Замок прочел папиллярные линии на моих пальцах и ладони, нехотя щелкнул. Не отрывая взгляда от медленно снижающихся чудовищ, я на ощупь откинул крышку и вытащил винтовку.
Патрон уже на месте, я присел, опустил длинный ствол на край борта, но так неудобно, Фицрой подбежал, подставил спину.
– Давай!
Я умостил ствол на его плечо, присел, крылатые твари проносятся уже вокруг мачты, тоже поняли насчет веревок и прикидывают, как все-таки прорваться за сладким человеческим мясом.
– Кто с клювом к нам придет, – пробормотал я, – тот по клюву и получит…
Палец дожал скобу, Фицрой охнул и ухватился за ухо. Могучий птеродон продолжал полет, как показалось, но его охватило внезапное пламя, да не просто огонь, а словно расшвыряло снопы искр в разные стороны.
Он пролетел по инерции, зацепил один из канатов и рухнул в волны в двух метрах от борта.
Матросы ликующе заорали, а Фицрой, развернувшись, закричал кровожадно:
– Бей вторую!.. Бей вторую!
Вторая тварь в испуге поднялась выше, сделала широкий круг над кораблем. Я взял ее на прицел, уже почти нажал на спуск, Фицрой застыл в ожидании выстрела над самым ухом, но я убрал винтовку с его плеча.
– Не нападет, – сказал я.
Он изумился.
– Ну и что?
– Пусть улетает, – сказал я.
Матросы смотрели молча и с непониманием, Фицрой сказал негодующе:
– Ты чего? Эта тварь слетает к берегу, принесет и сбросит такой обломок скалы, что сразу затопит и корабль, и нас всех!
– Не принесет, – ответил я. – И не затопит. Во-первых, только люди могут мстить, животные не умеют. Не дано им такое светлое человеческое чувство радости и наслаждения злобным мщением. К тому же эта птичка и свою жопу едва носит, какие уж скалы… Если бы не водород у нее под кожей… или где там у нее накапливается, такая туша никогда бы не взлетела… Ладно, все по местам!..
Фицрой подбежал к борту и с жалостью смотрел на растерзанную взрывом тушу птеродона, что постепенно уходит вдоль борта за корму. В каких-то частях тела водород уцелел, куски будут плавать поверху до тех пор, пока мясо не расклюют морские птицы… хотя да, сюда уже не залетают, ну тогда это хороший корм для рыб. Рыбы все сожрут, они ж рыбы.
– Эх, – сказал он мечтательно, – хотя бы клочок ее кожи!.. Я бы выменял даже не знаю на что!.. Или продал бы за мешок золота.
С клотика раздался устрашенный крик Понсоменера:
– Море!.. Оно… другое!
Фицрой обернулся, кто-то сразу ломанулся на нос, самые смышленые покарабкались по веревочной лестнице на мачту.
Сердце мое дрогнуло в тревожно-радостном ожидании. Вода все такого же цвета, только сами волны уже не волны, а водяные холмы, что передвигаются по морю с астрономической неспешностью, величавые, как герцоги в королевском саду. В каждом та мощь, что не только с легкостью поднимает корабли, но и топит их, словно мелкие щепки.
Матрос на клотике должен следить за такими внимательно, да и капитан обязан реагировать моментально и кричать рулевому что-то типа: «Право руля, держи носом точно на волну!»
И рулевой должен успевать в условиях дикого ветра, брызг и качки развернуть корабль, чтобы волна не ударила в борт, иначе обязательно перевернет, а именно встретить ее гордо грудь в грудь.
Тогда волна поднырнет под корабль, поднимет на самую вершину водяного холма, а потом милостиво даст возможность стремительно и красиво соскользнуть с этой опасной крутизны в широкую ложбину, откуда видно приближение новой водяной горы.
Фицрой спросил потрясенным шепотом:
– Это… что?.. Там конец света?
– Да, – ответил я торжественно, – конец.
– Так чего… туда прем?
– Там Другой Свет, – сообщил я. – Фицрой, мы всего лишь вышли из моря в океан! Скажу по секрету, ты еще не видел настоящие чудеса. А сейчас как, готов?.. В самом деле готов?