Читать интересную книгу Великая Скифия - Полупуднев Виталий Максимович

Достаточно было единодушного крика экклезии, чтобы опасного или нерадивого гражданина продали в рабство, а зазнавшегося богача раздели до рубашки и изгнали навсегда из города.

Заниматься своими делами, торговать или работать, чинно выполнять законы, жертвовать в храмы и почитать богов – вот что требовала от граждан неписаная конституция Херсонеса. Право собственности и личной свободы охранялось полисом очень ревниво, но сам полис в лице совета и народа мог лишить каждого всех благ и имущества, даже жизни, не предъявляя особых обвинений, лишь бы в этом была государственная целесообразность.

5

Херемон окинул мутным взглядом площадь. Толпы народа шумели и кричали, показывая руками на север. Но ни на трибуне, ни около алтаря, отгороженного от площади бронзовыми цепями, никого еще не было. Он направился к дому секретаря совета Дамасикла, председателя коллегии симнамонов, городских писцов-секретарей.

Дамасикл, сын Афенея, из рода Гераклидов, оказался дома. Он встретил Херемона со сдержанной приветливостью, спрятав под усами снисходительную улыбку.

Их связывали общие воспоминания о незабвенных днях юности. Дамасикл был несколько старше Херемона, но сохранился куда лучше его. Он имел вид почтенный и благообразный. Ясные глаза смотрели приветливо и умно. Это был человек высокообразованный для своего времени, умевший привлекать к себе сердца окружающих. В совете он пользовался уважением и авторитетом. Народ любил его. Казалось, старость так же захотела украсить его, как обезобразила Херемона. Он не был лыс. Серебряные волосы мягкими волнами спускались до плеч. Такая же борода пышно падала на широкую грудь. Его движения были неторопливы и полны достоинства.

Греки любили красоту. Для них совершенство внешних качеств человека было божественным. Красота – это дар богов и угодна богам. Уродство, врожденное или приобретенное, – след гнева богов, и носитель его достоин презрения.

Одним из условий для тех, кто хотел занять общественную или жреческую должность, была физическая непорочность. Архонты, иереи, цари и целый ряд других выборных лиц должны были в той или иной степени отвечать этому требованию. Народ отверг бы талант, если бы его носитель был горбат или безобразен. В то же время ограниченный человек, имеющий внушительную внешность, мог быть избранным если не на магистратское место, то хотя бы на должность дежурного жреца, хранителя какой-нибудь реликвии, или оплачиваемого статиста в религиозных церемониях.

Херемон, при всем своем богатстве и влиянии на экономическую жизнь полиса, дальше рядового члена совета и пастуха священных овец не пошел из-за своей непредставительной внешности. На нем была печать злой насмешки богов, этих «бессмертных людей», столь же капризных, сколь и коварных.

Его хвалили за щедрость, с которой он вносил свою лепту в дело городского благоустройства, боялись и уважали, как могущественного богача, но никакая сила не помогла бы ему лично появиться на трибуне вместе с представителями городской власти. Его встретили бы непочтительным хохотом, комьями земли и гневными требованиями уйти прочь. Выбрать в вожди человека физически опороченного – значит погубить весь полис. Боги не простили бы этого.

Дамасикл же был не только внешне представителен, но умен, образован и богат. Этого было достаточно, чтобы занять одну из видных должностей в городе-государстве.

Зная привычки своего друга детства, хозяин провел его в трапезную, где пылал камин, стояли ложа и столики.

Он хлопнул в ладоши. Вошел красивый юноша.

– Ханак, принеси вина, горячей воды, два фиала!

Херемон устроился на ложе. Он кашлял и шумно отдувался. Будин стянул с него мягкие сапоги, выложенные внутри бобровым мехом, как известно, целительно действующим при ревматизме. Раб ухаживал за своим господином, как за ребенком. Прикрыл его босые ноги плащом, снял с головы широкополый петаз и пригладил на затылке остатки волос, напоминающие заячий пух. Потом достал платок и осторожно вытер ему рот и глаза, полные слез от уличного ветра.

Дамасикл с улыбкой наблюдал за этой сценой. В трубе камина гудел ветер.

Будин стал за спиной господина, но тот дернул плечом.

– Выйди прочь!

Раб вышел не спеша.

– Хороший у тебя раб, Херемон, – сказал Дамасикл, продолжая улыбаться, – прямо не раб, а нянька!

– Все они хороши, пока на глазах у хозяина, – проворчал Херемон, прокашлявшись. – Старым становлюсь, все труднее усмотреть за хозяйством… Кха-кха-кха!

– И за собою, брат Херемон?

– И за собою, – согласился тот.

Ханак, быстрый и бесшумный, как кот, скользнул в дверь. Поставил на столики фиалы и налил их до краев дымящейся смесью вина и горячей воды.

Херемон почесался. Ни к кому не обращаясь, пробурчал:

– Комары плодятся от сырости, а вши от тоски.

Ноздри юноши вздрогнули. Он метнул быстрый взгляд в сторону Дамасикла, готовый расхохотаться. Тот сделал строгую мину и приказал:

– Поставь амфору против огня, а сам выйди!

Юноша надул губы, как это делают избалованные дети. На его верхней губе обозначалась тень будущих усов. Дамасикл сдвинул брови. Ханак тряхнул кудрями и вышел, раскачивая бедрами.

Секретарь уселся в кресло рядом со столиком Херемона.

– Говори, – просто предложил он.

Херемон взял фиал, сделал возлияние доброму демону, несколько капель стряхнул с руки в огонь и прошептал обычную формулу обращения к богам. Выпил полфиала, пожевал губами. Вино согрело и подбодрило его. Теперь старик стал дышать более ровно, черты лица его обмякли.

– Итак, – начал он, – месяц назад скифы опять овладели Неаполем, Палакием и Хабом.

– Да, это так, мой друг.

– Две недели назад они уже заняли наши порты – Керкинитиду, Прекрасный порт и Стены…

– Да, и считают, что эти города и порты – их исконная собственность.

– Теперь на очереди Херсонес. Может, и его они хотят объявить своим?

– Все может быть.

– Гнев богов беспределен!.. Мои корабли не возвратились из Прекрасного порта, их тоже присвоили скифы! Заморские купцы поспешили нагрузить свои корабли и отчалили восвояси… Совет готовит запрещение на дальнейший вывоз хлеба, хотя и так уже вывозить нечего. Скажи: значит, мы ждем скорой осады?

– Такова воля богов!

– Какой был урожай – и весь пропал! Хлеб из сколотских селений не вывезен, зерно гниет в ямах!

– Не сгниет. Номады уже узнали, как вкусна пшеничная лепешка с молоком. Это они вместо нас выгребут у хлеборобов пшеницу, будут есть ее сами и кормить ею коней!

– Это возмутительно, клянусь священными овцами! Ведь царь Палак клялся в верности Митридату всего лишь год назад и дал слово не поднимать оружия на Херсонес и не трогать западных портов. Слову варвара верить нельзя, даже если этот варвар – царь!

– Подумай, друг: всегда ли ты держишь свое слово? – усмехнулся Дамасикл. – В торговле с варварами ты клянешься Зевсом и делаешь наоборот!

– Да. Но разве я не понимаю, с кем имею дело? Сам Зевс не обидится, если я его именем приобрету кое-что от нечестивого туземца. А потом ведь, нарушив клятву, я приношу богам искупительные жертвы. Разве одно другого не покрывает? За осквернением следует очищение. В этом суть дела. Жены рождают детей – это осквернение, но без него род человеческий угас бы. Прикасаться к мертвому телу – тоже осквернение, но мы не бросаем трупы умерших на растерзание диким зверям и птицам. Не в осквернении дело, брат Дамасикл, а в том, чтобы не забывать после осквернения очиститься. Я же всегда совершаю обряды очищения.

Он допил вино, причем последним глотком прополоскал рот.

– Знаю, Херемон, твое благочестие, за которое ты достоин стать жрецом, но я не убежден в твоей мудрости. Видимо, и Палак примет очищение перед своими богами после нарушения клятвы. А потом – ты забыл, что древние мудрецы считали скифов справедливейшими из людей. Когда к берегам Тавриды приплыли первые эллины, они нашли скифов простодушными, как дети, не знающими слова «ложь». Мы, эллины, первые дали им урок вероломства. Это мы тысячу раз обманывали их, а теперь пожинаем то, что посеяли! Они когда-то разрешили нам поселиться здесь с условием умеренной дани, а мы присвоили весь западный берег Тавриды с его портами и хозяйничаем среди земледельцев, дани платить не хотим и призвали против хозяев страны войска Митридата!.. Не так ли это?