Завершая сборник, эта ода как бы подводит итог всему, о чем говорил поэт, выделяя главные черты и главные образы нового режима. Присутствуя в каждой точке времени и пространства, Август сумел восстановить и былое процветание, и прежний мир, и старинную мораль.
Впрочем, в 16–13 годах вездесущий принцепс присутствовал в Городе лишь постольку, поскольку его жители помнили, как велик его авторитет. Рим тосковал по Августу, и снова Гораций взял на себя труд выразить нетерпение, ç каким все без исключения ждали его возвращения («Оды»» IV, 5, 1–8):
Отпрыск добрых богов, рода ты римскогоОхранитель благой, мы заждались тебя!Ты пред сонмом отцов нам обешал возвратСкорый; о, воротись скорей!
Вождь наш добрый, верни свет своей родне!Лишь блеснет, как весна, лик лучезарный твойПред народами, для нас дни веселей пойдут,Солнце ярче светить начнет[175].
И вот, наконец, настал день 4 июля 13 года, когда Август возвратился в Рим. К жителям города словно вновь вернулась весна. В «Деяниях» Август вспоминает, с какими почестями соотечественники встречали его приезд:
«Когда в год консульства Тиберия Нерона и Публия Квинтилия я возвратился из Испании и Галлии, успешно наведя порядок в этих провинциях, сенат в честь моего возвращения воздвиг на Марсовом поле Алтарь Августова Мира и поручил магистратам, преторам и весталкам ежегодно совершать на нем обряд жертвоприношения». Освящение алтаря состоялось во время игр, включавших гладиаторские бои и навмахию, и сопровождалось великой помпой.
Освященный 30 января 9 года, этот алтарь в новое время был почти полностью восстановлен, и сегодня его можно видеть практически на том же месте, где он находился изначально — в районе между Тибром и развалинами мавзолея Августа. Это один из самых характерных памятников искусства эпохи Августа и один из самых выразительных символов ее официальной идеологии.
Настало время, когда Август смог наконец устроить свою жизнь с комфортом, какого требовало его пошатнувшееся здоровье. От верховой езды и фехтования он отказался еще несколько лет назад, и эта перемена, принципиальная для всего образа его жизни, словно знаменовала собой ритуал перехода в новую возрастную категорию. Однако вступление в полосу спокойной зрелости свершилось не сразу. До 4 июля 13 года Август постоянно разъезжал из конца в конец империи. В ранней юности он совершил поездку в Испанию, откуда отправился в Аполлонию; затем, в первые годы триумвирата, проделал путь от Рима до Филипп; во времена борьбы с Секстом Помпеем дважды ездил в Сицилию; затем побывал в Далмации, в Акциуме и на Востоке; снова посетил Испанию; еще раз объехал Восток, наконец, совершил новое путешествие по испанским и галльским землям. Одним словом, до той поры он никогда подолгу не оставался на одном месте. Лишь теперь он мог позволить себе осесть и зажить обычной жизнью римского патриция.
Разумеется, это не означало, что он намеревался стать домоседом. Отнюдь нет! Мы вообще довольно плохо представляем себе «мобильность» людей древнего мира, настолько медлительность средств передвижения и связанные с ним неудобства кажутся нам непреодолимыми. Но и Август, и прочие представители высшего римского общества довольно часто совершали поездки в свои пригородные имения, не видя в этом ничего особенно выдающегося. Точно так же, кстати сказать, вели себя и французские короли, которые вплоть до династии Валуа прекрасно знали свое королевство, потому что изъездили его вдоль и поперек. Лишь с приходом к власти Людовика XIV французская монархия сама себя окружила «чертой оседлости», тесным периметром охватившей ограниченный кусок пространства между Версалем, Марли и Фонтенбло.
Итак, отныне жизнь Августа протекала либо на римских холмах, либо в близлежащих Тибуре и Тускуле, либо в Кампании — в Сорренте и на Капри.
Если бы тогда выходили ежедневные газеты, с июля 13-го по март 12 года они сообщали бы своим читателям только хорошие новости. Юлия ждала пятого ребенка; Августу исполнилось 50 лет, и здоровье его не внушало никаких особенных тревог; 6 марта 12 года, после долгожданной кончины Лепида и в результате совершенно беспрецедентной процедуры, напоминавшей плебисцит, принцепс получил сан и должность верховного понтифика; на границах царило спокойствие; эскизы скульптурных панно для украшения Алтаря Мира, представленные художниками, получили одобрение, и мастера уже взялись за работу…
Впрочем, одна неприятность все-таки случилась. Суеверному Августу она вполне могла показаться недоброй приметой. Во время торжественного открытия театра, которому он дал имя Марцелла, под ним развалилось курульное кресло, и он упал на землю. Неужели на ясном небосклоне его судьбы появились первые облачка — знак приближающейся грозы? Впрочем, кое-какие шаги, омрачившие безмятежный покой последних лет, предпринял и сам Август. Торжественное празднование установления мира не помешало ему начать подготовку к единственной в истории его принципата завоевательной кампании, которую он задумал еще во время поездки в Галлию. Он решил, что границу империи следует отодвинуть до Эльбы. В 12 году младший сын Ливии Друз совершил первые вылазки в эти опасные и плохо изученные земли. Мы знаем, что эта мечта так и останется мечтой, а попытки ее осуществления не принесли римлянам ничего, кроме горечи поражений. Но над головой Августа собирались и другие тучи, посланные то ли судьбой, с недоброжелательной ревностью поглядывающей на тех, кто слишком твердо уверовал в свое везение, то ли провидением, которое так любит испытывать на прочность сильных мира сего.
Агриппа покидает сцену навсегда
В марте 12 года в Рим пришла весть о том, что Агриппа, который возвращался домой из Паннонии, по пути заболел и сделал остановку в Кампании. Случилось это в дни, когда город праздновал квинкватрии[176]. 19 марта Август торжественно вступил в должность верховного понтифика и уже в этом качестве присутствовал при ритуальной пляске, исполненной членами жреческой коллегии салиев. Но сообщения о состоянии Агриппы, которые ему доставляли из Кампании, становились все тревожней, и в конце концов он решил отправиться туда лично. Но он опоздал: Агриппа умер прежде, чем Август добрался до Кампании. Принцепс не скрывал охватившего его горя. С ранней молодости Агриппа всегда был рядом с ним, всегда оставался самым верным и надежным другом. Глядя на них, ровесников, со стороны, никому и в голову не пришло бы предположить, что первым умрет не физически слабый и подверженный сотне хворей Август, а сильный и здоровый Агриппа, никогда не ведавший других недомоганий, кроме мучившей его подагры[177].
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});