тексты. Литературно-художественные журналы, таким образом, должны восприниматься как инструменты создания
протолитературы: на этом этапе еще возможна работа многочисленных механизмов культурной селекции, позволявших исключить «вредные» или эстетически чуждые тексты из пространства официальной культуры, предотвратив их проникновение в сферу собственно «советской литературы» уже на стадии появления[1038]. (Это наблюдение вовсе не отрицает факта стремительной эволюции сталинской диктатуры, закономерным результатом которой стало образование спецхранов.) Это означало, что одно и то же произведение могло изменять свои качественные параметры (вплоть до количества и взаиморасположения текстовых фрагментов) в зависимости от того контекста, в котором оно существовало. По логике партийных работников, опубликованный в журнале и, следовательно, прочитанный литературный текст не должен в точности воспроизводиться в книжном издании. В этой связи вопрос о читательской рецепции встает особенно остро, так как впечатление от прочтения журнального варианта текста могло весьма сильно отличаться от полученного при ознакомлении с книжной публикацией того же текста. Власть как бы присваивала себе литературное произведение, не только исключая из него любые намеки на авторское начало, но и определенным образом влияя на его внутреннюю «идейную» составляющую. В позднесталинскую эпоху текст уже не рассматривался как изолированное пространство писательской субъективности (как это было еще в довоенные годы): отныне советское руководство будет куда внимательнее относиться к своим «литературным работникам», которых в разгар культурной войны попросту невыгодно уничтожать. Физические расправы уступят место символическим казням, а единственным способом реабилитироваться, «встать на правильный путь большевизма» окажется переработка не удовлетворявшего власть художественного текста. В противном случае литератора будет ждать опала, сопровождающаяся время от времени возникающими скандалами и «проработками», как это будет, например, с А. Платоновым за публикацию «Семьи Ивановых»[1039].
Сталинские премии по литературе за 1945 год: «Суть не в распределении денег, а в оценке» — миф о советском «художественном качестве»
16 февраля 1946 года в возрасте 71 года в Москве скончался председатель Комитета по Сталинским премиям И. М. Москвин. Он занимал этот пост в течение трех лет, но никаких серьезных изменений в институциональном облике Комитета за период его руководства не произошло. Перед Совнаркомом встал неотложный вопрос о назначении нового председателя, так как вскоре должна была начаться очередная сессия по отбору кандидатур на Сталинские премии за 1945 год. В связи с этим 5 марта 1946 года Маленков, Жданов и Александров направили Сталину записку с предложением утвердить в должности нового председателя Фадеева.
Соответствующее постановление Совета Министров № 737 будет принято 4 апреля 1946 года[1040]. Однако еще до обнародования этого документа Фадеев занял руководящую позицию и приступил к «наведению порядка» в делах Комитета. Далеко не все из намеченных им пунктов реализовались в ходе работы по отбору кандидатов за 1945 год, но часть сугубо административных решений, принятых Фадеевым, во многом определит облик этой институции.
Первый пленум Комитета по Сталинским премиям за работы 1945 года состоялся 11 марта 1946 года[1041], и начался он с почтения памяти прошлого председателя Москвина, обладавшего, по словам Тихонова, «русским характером» и «русским талантом». Отныне Фадеев полностью контролировал процесс присуждения наград и прямо влиял на содержание лауреатских списков. В правительстве выдвинули предложение возобновить порядок присуждения премий в конце каждого года, «чтобы присуждение премий кончалось к 1 октября, а <…> в декабре (это было приурочено к дню рождения тов. Сталина) чтобы Правительство могло публиковать списки награжденных»[1042]. Фадеев обосновал нарушение этого порядка в период войны некими «объективными причинами». К слову сказать, отставание от установленного графика премирования комитетчикам устранить так и не удастся. Комитету по Сталинским премиям предстояло за месяц (до 10 апреля) провести обсуждение рекомендованных организациями кандидатов и по его итогам предоставить в Совет Министров СССР необходимую документацию. Пропорционально сокращению сроков обсуждения происходило усиление роли секций, так как именно в них должны были проходить дискуссии, итоги которых предполагалось выносить на общие пленумы Комитета. Таким образом, эксперты даже не имели представления о некоторых рекомендованных произведениях, чего раньше в практике работы институции мы не обнаруживаем. Кроме того, члены Комитета оставляли за собой право на легитимное выдвижение кандидатур (даже до официальных представлений от организаций), имевших, с их точки зрения, максимальный шанс быть поддержанными на самом высоком уровне. Фадеев, по свойственной ему привычке облекать тривиальные мысли в патетические выражения, сформулировал это право так: «Мы имеем возможность начать присуждение по целому ряду явлений, о которых мы можем сами знать, что эти явления значительные и будут выдвинуты самой жизнью»[1043].
Ил. 9. [Записка Г. М. Маленкова, А. А. Жданова и Г. Ф. Александрова И. В. Сталину], 5 марта 1946 г. // РГАНИ. Ф. 3. Оп. 53а. Ед. хр. 1. Л. 72.
Всем комитетчикам было ясно, что приблизительные и относительно краткие списки произведений следовало получить как можно скорее. В связи с этим встал закономерный вопрос об ужесточении критериев рассмотрения работ уже на начальном этапе. Ни один из экспертов не хотел такой ситуации, при которой Комитет наводнили бы сотни рекомендованных текстов, поэтому и было решено вверить низовым отделениям общественных организаций дело тщательного отбора произведений. По вопросу о выдвижении республиканских кандидатов высказался Чиаурели: «Надо возложить на местные Комитеты искусство, чтобы они процедили все то, что у них в республиках есть, а то у некоторых республик есть жадность иметь побольше лауреатов. Это создает громадные трудности»[1044]. Проблема с выдвижением национальных авторов еще острее обозначилась и в связи с очень ограниченным сроком работы Комитета, о чем на заседании сказал Грабарь:
Вопрос не идет о том, чтобы республики были исключены. Вся беда была в том, что организации задерживают долго, потому что им надо было обсуждать, они спорили и это длилось полгода. Если мы имеем сейчас [рекомендации] по республикам и можно быстро назвать конкретные кандидатуры, не подтвержденные [С]оюзом [советских писателей], то этого достаточно. Я просто по опыту знаю, что такое [С]оюз[1045].
Однако Тихонов, тогда еще руководивший Союзом писателей, выступил с резкой критикой «либеральных» взглядов экспертов, заявив: «В данном положении вопрос снимается, потому что речь идет о произведениях, изданных на своем языке. Ничего за 1945 год не переведено. Таким образом мы просто отказываемся от обсуждения литературы за 1945 год. Крупная вещь ни одна не переведена»[1046]. Это значило, что «массовый читатель» на момент присуждения премий попросту не будет знаком с отмеченным наградой текстом. Между тем, если учитывать опыт прошлых лет, не вызывающий сомнений факт внимательного отношения членов Комитета к репутации литературных текстов оказывается едва ли