Хутор Сарычи, где мы разместились, на самом деле был большим селом, раскинувшимся вдоль реки Хопер.
Меня адъютант Рябов поместил в хате председателя колхоза.
Снегопад и бураны перемели все дороги, сделали их трудно проходимыми для автотранспорта. На новом аэродроме стало не хватать горючего и боеприпасов.
Несколько дней сидим в готовности к боевым действиям, а боевой задачи нам не ставят, нет погоды.
Утром заместитель командира полка по политчасти Куфта зачитал личному составу Указ Президиума Верховного Совета СССР от 6 января 1943 года о введении погон.
Хотя воинские звания офицеров в Красной Армии были введены в 1936 году, а генералов — в 1940-м, введение ношения погонов вызвало в первое время у кого смущение, а у кого и короткий шок. Очевидно, сказывалось впечатление от довоенных фильмов и книг, в которых все золотопогонные офицеры в большинстве случаев показывались как беляки, контрреволюционеры, мучители народа, а солдаты и младшие чины — как революционеры, патриоты и носители лучших традиций правды, чести и свободы.
Летный состав, расположившись на нарах, покрытых соломой, и вокруг длинного стола, обсуждал эту новость:
— А это здорово, что вместо треугольников, кубарей и шпал теперь на погонах будут звездочки, — сказал Рябов.
— За погонами пойдут белые перчатки, денщики, офицерская честь, а потом и до дуэлей дойдет, как у беляков, — мрачно заметил старший техник Белов.
— До дуэлей не дойдет, они были строго запрещены еще в царской армии, а ординарцы у командиров давно уже есть, их надо только узаконить, — возразил Рябов.
— Жаль, что отменили дуэли, а то я бы давно вызвал на дуэль Черепнова, — сказал Рудь.
— Нам с тобой сначала звездочки на погоны надо заработать, а потом уже защищать офицерскую честь, — добродушно огрызнулся Черепнов. — Сержантам «дуелеф» не положено.
— А как же говорят: «Береги честь смолоду»? — не унимался Рудь.
— Не дергайся, тебе пока беречь нечего, — усмехнулся Черепнов.
— Ну, это ты врешь. Чести у меня много. Об этом весь полк знает.
— У тебя много честолюбия, а не чести. Ты рвешься заработать еще один орден да известность. Это мы все знаем.
— А хочешь, я сейчас без дуэли набью тебе морду за такие слова? — сказал Рудь, грозно надвигаясь на Черепнова.
— А ну, петухи, разойдитесь, — приказал Рябов, встав между спорщиками.
Когда все снова улеглись и уселись, штурман, младший лейтенант Чернышов, ни к кому не обращаясь, спросил:
— А что такое все-таки честь?
— Непорочность девушки! — крикнул Монзин.
— Хороший авторитет!
— Уважение!
— Честь-честью провести вечерок.
— Хорошо выполнить боевое задание, с честью.
— Тесть любит честь.
— Честью просить, вежливо, без рукоприкладства!
— Приветствовать, отдавать честь! — выкрикивали со всех сторон.
— Штурман Орлов, ты бывший прокурор, объясни, пожалуйста, этим крикунам, что такое честь, — попросил Чернышов.
— Сразу и не найду определение, но честь — это духовные качества и принципы поведения человека, которые заслуживают уважения у окружающих и которыми можно гордиться. Честь и достоинство каждого в нашем государстве охраняется законом.
— Ну вот, товарищ капитан Рябов, зря вы не позволили мне дать по морде Черепнову для защиты чести, потому что честь надо защищать самому, — выпалил Рудь, обращаясь к Рябову.
— Успокойся, Рудь, Орлов тут в основном правильно рассказал о чести, но главное в воинской чести заключается в личной ответственности каждого за защиту Родины, и такая честь была и до Указа о введении погон, — ответил Рябов.
Когда в землянку вошел и присел у печки комиссар полка Куфта, еще не остывший от предыдущего спора Рудь обратился к нему:
— Товарищ комиссар! Меня Черепнов обвиняет в честолюбии, а я считаю, что быть честолюбивым неплохо.
— Честолюбие, товарищ Рудь, — это желание быть известным и получить почетное положение в коллективе.
— А чего же плохого, если я хочу в боях заработать еще один орден?
— Ничего плохого, товарищ Рудь, в этом нет. Некоторые честолюбцы для достижения своих целей стремятся подчинить себе других и славу получить за счет них, а благородное честолюбие — это стремление подчинить себе себя самого и добыть славу для полка и для себя. А вы, товарищ Черепнов, что думаете на этот счет? — спросил Куфта.
— И я так же понимаю. Только Рудь надеется получить почести и радости в будущем, а я хочу получить хотя бы что-нибудь, но сегодня. В этом и вся разница в нашем отношении к честолюбию, — ответил Черепнов.
Вечером, возвращаясь с Калашниковым из штаба полка, встретили летчиков Рудя, Муратова и Архангельского.
— Куда вы направляетесь? — спросил их комиссар.
— Идем посмотреть, как устроились на новом месте оружейницы, — ответил Муратов.
— Смотрите, молодцы, это же ваши подчиненные! — предупредил их Калашников.
Эти ребята не задумывались, куда могут завести их ухаживания за оружейницами. Как и многие летчики, они глубоко заблуждались, полагая, что на фронте, когда они каждый день рискуют жизнью, они свободны за свои похождения.
Но наши девушки-оружейницы не довольствовались только их дружбой, признаниями в любви и излияниями страстных чувств. Каждая, как женщина, задумывалась о будущем и «плела свою паутинку».
Наконец, горючее подвезли, и нам поставили задачу поддержать наступление наших войск бомбардировочным ударом по скоплению автомашин и живой силы противника в Миллерово.
В середине дня полк восемью самолетами, преодолевая противодействие зенитной артиллерии, бомбил скопление войск у станции Миллерово, уничтожив пять автомашин и один паровоз[122]. Потеряв базовые аэродромы Морозовск и Тацинская, немецко-фашистское командование для снабжения окруженных войск под Сталинградом создало новые аэродромы для транспортных самолетов у станций Зверево, Каменск и Лихая, начало выгрузку снабженческих грузов на этих станциях и перевозку их транспортными самолетами окруженной под Сталинградом группировке.
16 января мы получили задачу сорвать воздушные перевозки противника, для чего в течение дня уничтожать эшелоны и грузы на станции Зверево и самолеты на аэродроме рядом с этой станцией.
Первой взлетела вторая эскадрилья под командованием Гладкова для удара по эшелону на станции. Через час во главе первой эскадрильи вылетел я.
При подходе к цели мы обнаружили два разгружающихся эшелона. Один вагон горел, и несколько вагонов было разрушено. На аэродроме стояло пять транспортных самолетов и три рулили.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});