Фурье перешел к другим гостям, и она осталась одна. И больше никто не подходил к ней, чтобы сказать ей, что она «самая храбрая женщина в Новом Свете». Она чувствовала враждебность. Люди перешептывались у нее за спиной, и не таясь, подталкивали друг друга локтями, указывая на нее. Для них она была «женщиной, которая спала с индейцем», вот и все. Не имело значения, кто она, откуда, насколько она умна, добра или даже богата. Они вынесли ей приговор, и он не подлежал обжалованию. Она взяла у лакея бокал с шампанским, и кое-как справляясь с дрожью в руке, пригубила вино.
У двери появились очередные гости, и Онор с ужасом узнала полковника д’Отвиля, который, держа под руку супругу, миниатюрную женщину, похожую на майского жука, шел прямо на нее с кислой миной на лице, которая должна была обозначать высокомерие благородного сеньора, вынужденного терпеть присутствие низших сословий. Он, наконец, тоже заметил ее, и его лицо вытянулось. Позабыв про свои светские манеры, он ткнул в нее пальцем.
— Что она здесь делает? — Фурье миролюбиво улыбнулся.
— Здесь губернатор. Не хотите засвидетельствовать ему свое почтение?
— предложил он.
— Что она здесь делает, позвольте узнать? — грубо повторил он. — Это какая-то ошибка. Ни я, ни моя супруга, ни уважаемые гости не могут провести вечер в ее обществе. Это унижение для всех нас, — пропыхтел он, задыхаясь от гнева. — Возможно, вас еще не ознакомили с ее подвигами, господин посланник короля.
— Вы преувеличиваете, месье д’Отвиль. Мадам не могла совершить что-то столь неблаговидное, как вы утверждаете. Ее благородное происхождение…
— К дьяволу ее происхождение! Она оставила нас в дураках. Она не на нашей стороне, она помогает дикарям! Более того, я скажу вам…
— Довольно, — взмолился Фурье. — Позвольте просить вас не устраивать скандал на балу.
В Онор боролись желание молча выскользнуть и уйти с желанием шумно возмущаться, доказывая свою правоту. Но Фурье явно оставался в меньшинстве. Гости присоединились к Отвилю. Мало кто из них знал что-то об Онор не понаслышке, но их громкие злые выпады звучали для нее как набат Страшного Суда. Она ожидала осуждения, но не такого же!
Ропот становился все громче. Отвиль подробно рассказывал о ее пребывании в крепости, изрядно приукрашая ее «безумие». Волк в его живописном описании был просто исчадием ада, а Монт невинной овечкой, жертвой собственного великодушия. Онор не выдержала.
— Все это ложь, — закричала она. — Все от первого до последнего слова!
Вы все трусы и лжецы! Оставьте вы все меня в покое!
— Убирайтесь вон! Вон отсюда! — Онор невольно отступила. — Вам не место в приличном обществе, мадам!
— Не орите на меня, я уйду, — закричала она в ответ. — Думаете, я так уж ценю ваше драгоценное общество? Да вы все ничтожества! Тупые ничтожества!
Дрожа от ярости, Онор бросилась прочь. Она сбежала по мраморной лестнице, чувствуя, что ее щеки и даже уши залила алая краска. Досадуя на себя еще больше, чем на своих обидчиков, она оттолкнула от парадной двери важного лакея и выскочила вон. Она не помнила, на чем приехала, и пешком, не обращая внимания на ледяной ветер, бросилась по темным городским улицам. Она не помнила, как разыскала гостиницу, где жила. Как оглушенная, она поднялась на второй этаж и распахнула дверь. Волк все еще был там, и обезумев от обиды и, одновременно, облегчения, она кинулась ему на шею, спрятав лицо у него на груди.
— Я не хотел уходить, не дождавшись тебя, — сказал он грустно.
— Как хорошо, что ты здесь, Волк. Они… все… — она махнула рукой, не зная, как рассказать ему, что случилось, и не задеть его. — Они тупые самодовольные скоты.
— Я не хотел, чтобы ты шла, — напомнил Волк.
— Ты был прав. Мне стыдно за себя.
— Ты такая, какая есть, Лилия. Нечего стыдиться. Скажи, они оскорбили тебя?
— Еще как! Они вышвырнули меня вон. Я не достойна дышать с ними одним воздухом. Вот так.
Она понемногу успокоилась, и желание плакать и жаловаться у нее прошло. В конце концов, свой выбор она сделала, и не в пользу соотечественников. И нечего теперь ждать от них терпимости — ее не будет.
Она перевела дыхание, вздохнула и, словно проблеск солнца среди туч, ее губы тронула улыбка.
— Это было глупо — идти на этот прием. Я получила урок. Полезный урок.
Волк, казалось, огорчился больше, чем она. Не из-за себя, конечно. Ему подумалось, что Онор слишком многим приходится жертвовать из-за него, а ему хотелось не только брать, но и отдавать. Все же ее улыбка успокоила его, и взяв ее на руки, он перенес ее на жесткую гостиничную кровать и осторожно уложил. Она перевернулась на живот и, подложив руки под подбородок, смотрела на него из-под ресниц. Волк присел рядом с ней на краешек кровати.
— Останься со мной, — попросила она.
— Меня ждут, Лилия.
— Подождут. Зачем ты им нужен — ночью? Вернешься утром. Пожалуйста.
Мне одиноко.
— Будь по-твоему, Тигровая Лилия, — ей удалось его уговорить. Онор потянула его к себе, и теплые руки обвились вокруг ее тела. Она приникла к нему, отгоняя навязчивые мысли и страхи. Он с ней. Все будет хорошо…
Неприветливое утро следующего дня Онор встречала одна. Волк ушел. Она стояла у окна в унылом номере постоялого двора, мечтая, чтобы неделя прошла поскорее. Ей не терпелось покинуть город, давший ей такую пощечину.
Но приходилось ждать, ничего не поделаешь.
В дверь постучали. Она неохотно отперла ее и выглянула.
— К вам гость, мадам, — вслед за хозяином появился Фурье, со смущенной улыбкой на тонком лице аристократа, он стоял, держа в руке шляпу.
— Можно?
Она посторонилась, впуская его.
— Я хотел извиниться перед вами, мадам. Я не могу спать спокойно.
Прошу вас, поверьте, что мое приглашение было искренним. Никак не предполагал, что получится столь безобразная сцена.
— Я не виню вас.
— Но это был мой прием, и я в ответе за то, что случилось. Мне чрезвычайно стыдно.
— Пустяки. Мне не следовало приезжать. Я сама виновата, — она обезоруживающе улыбнулась.
Но Фурье был безутешен.
— Не говорите так, мадам. Я виноват, что допустил подобный конфуз, и мне нет оправдания. Я могу чем-нибудь хоть частично загладить мою вину?
Он держался так мило и непринужденно, что Онор растаяла.
— Разве что вы покажете мне город.
Он просиял.
— С радостью!
Неделя пролетела незаметно. Онор-Мари, довольная и в отличном настроении, мысленно прощалась с унылой гостиницей. Утром Волк будет ждать ее в условленном месте, и они смогут наконец жить своей собственной жизнью, строить свой, им одним принадлежащий мир. Она прекрасно осознавала, какие слухи ходят сейчас по городу, и невольно забавлялась всеобщей уверенностью. Ее имя связывали с именем Фурье — и пожалуйста.