Читать интересную книгу Новый Мир ( № 10 2007) - Новый Мир Новый Мир

Да почему именно и только молодежь так произрастала? Все поколения и все слои общества так произрастали. Но комсомол и молодежь нужны автору для сюжета. А до сюжета читатель должен пройти сквозь тамарисковые заросли орнаментальной аксеновской прозы. Что-то вот захотелось Аксенову прикинуться Катаевым или уж вовсе Буниным (по наследству от Катаева) — южные пейзажи пописать. Океан, пляжи, скалы, волны, куча красивых названий. Биарриц, где поселен alter ego автора. Атмосфера — некая такая пляжная расслабленность, герой, Базз Окселотл, который по жизни — писатель, никак не может приступить к очередному роману, поэтому наблюдает окрестности и ждет, когда на него накатит потный вал вдохновения и его потянет к компьютеру.

Вдохновение как-то очень долго не накатывает, романный механизм крутится вхолостую, в текст вставляется безумное количество “списков” (это я по аналогии с гомеровским “списком кораблей”, потому что поэтика и задача одни и те же). Например, это списки улиц Биаррица, поселков вокруг него, и время от времени забываешь, чтбо читаешь — роман Аксенова или путеводитель от “Мишлен”.

Ну как не заснуть на этом вот месте: “Скатываясь в своем „рено кангу” по Виктору Гюго к центру города, я видел в конце этой улицы титанические волны, атакующие наши утесы. Центр шикарного Биаррица вообще-то напоминает фрагмент Елисейских полей или какую-нибудь рю Риволи, с той только разницей, что его поперечные улицы открываются на редко спокойный, но нередко бушующий Океан. Повернув с Гюго на Клемансо, что переходит в Эдварда Седьмого, я доехал до величественного Отеля дю Палэ, свернул налево и дальше покатил в обратном направлении уже вдоль Большого Пляжа <…>”.

На Большом Пляже вроде некий герой образовывается — тринадцатилетний мальчик-англичанин, выдающийся серфингист и вообще уникальное во всех смыслах существо: “Выскочивший из моря приближался. Он был похож на эллинского героя или даже на юного Адама, как того представляли себе некоторые живописцы”.

Но говорит этот юный Адам каким-то суконным языком: “Прости меня, Лярокк! — воскликнул он, подходя. — Меня вдруг пронзило острейшее, просто непреодолимое желание присоединиться к вашей компании. Надеюсь, не прогоните?”

В этом романе вообще что-то случилось с аксеновским языком. Он, впрочем, и раньше не был особым стилистом — брал свое на сюжетном уровне, но здесь, где сюжет развивается вяло, стали наглядны чисто стилистические огрехи. Иногда, читая, думаешь: может, это написано сначала на английском, а потом на русский это перепирал какой-нибудь голодный студент? Надо же было так описать внешность героя: “<…> лицо его головы не содержало ни единого „пирсинга” в том смысле, что ни единого колечка не замечалось ни в ухе, ни в носу, даже ни на одной из его бровей”. С лицом у Аксенова вообще какие-то странные проблемы: “Из-за подголовника правого переднего сиденья выглянул профиль Ашки. Он с улыбкой смотрел на меня, словно женский портрет Пикассо”. Пикассо Пикассом, но я как-то ежусь, представляя себе “лицо головы” или “профиль”, который “выглядывает”, да еще и “с улыбкой смотрит”. Как-то я еще не готов воспринять кубизма в языке, да еще если этот кубизм попадается мне в самых необязательных, “служебных”, соединительных тканях текста.

Ну ладно, о стилистике, может быть, еще вспомним. Но Аксенов где-то к сотой странице продрался-таки сквозь орнаментальные тамарисковые заросли к сюжету, то есть в расслабленных мозгах Базза Окселотла что-то такое забрезжило. Честно говоря, прием Аксенов использовал нехитрый и давно известный — автор и его герои живут в одном пространстве, и непонятно, кто кого выдумывает. Герои то следуют авторскому замыслу, то капризничают, вовлекая автора в собственные авантюры с непредсказуемыми последствиями, идет этакое взаимное перетекание творческой энергии.

Фильм такой есть, очень симпатичный, “Обыкновенное чудо”, который Марк Захаров снял задолго до перестройки. Там Олег Янковский играет Волшебника, который сначала придумал историю, а потом в нее сам ввязался. Вот так и Базз Окселотл.

А про что история? Да, собственно, про восхождение и падение Михаила Ходорковского (в романе его зовут Геном Стратовым). Автор может сколько угодно говорить, что он не имел в виду никого конкретно, что он пишет про “комсомол”, который странным образом сумел воспитать в своих недрах будущих блестящих олигархов 90-х, но против текста не попрешь — там явный Ходорковский, хотя на окраинах романа появляется и некий Одорковский со сходной биографией.

Вот тут полный провал. Сколько ни навязывает Аксенов разнообразных волшебных бантиков на этот тупой и всем известный сюжет, все равно получается так, что добрая половина беллетристического “мяса” в этом романе прямо отсылает к прогремевшей некогда “Большой пайке” Юлия Дубова, нынешнего эмигранта и лондонского жителя. Фильм “Олигарх”, снятый по этому роману, Аксенов явно посмотрел. Да и “экономические триллеры” Юлии Латыниной наверняка почитывал. Другое дело, что Дубов и Латынина не для детей писали и не было у них заботы — к какой такой ракете-носителю пристроить, чтоб ее в космос запустить, очередную волшебную историю с преображениями, чудесами и размышлянцами на предмет усовершенствования мироустройства. Понятно, к какой — к большому бизнесу, миллиардам, дорогим курортам, “джетам”, охранникам, “хаммерам” и голубым вертолетам, которые прилетают туда, куда автору нужно по сюжету. А также много-много модной одежды, которая именуется Аксеновым подробно, с детским восторгом начинающего фарцовщика: костюм от такого-то, туфли такие-то, нижнее белье от еще кого-нибудь.

У Дубова в “Большой пайке” — компания “Инфокар”, которую, естественно, гнетут темные силы в лице бывших или не бывших гэбэшников. Компанию, разумеется, разрушают и раздирают. У Аксенова — компания “Таблица-М” (даже неграмотный поймет, что это “Таблица Менделеева” — периодическая система элементов Д. И. Менделеева), где есть внизу этакая сплоченная группочка “редкоземельных элементов”. Вот этими чрезвычайно дорогими элементами компания успешно торгует, но на пути ее встает, конечно же, некая теневая структура МИО (“скрытно-большевистская”). Самое скучное, что есть в книжке, — это тонны беллетризованной публицистики и дешевой конспирологии. Аксенов что, и правда думает, что у нас могут быть какие-то более или менее рациональные заговоры? А простого и наглого трейдерства ему мало?

Да нет, он просто играет.

Юлий Дубов, хотя ему далеко до писательского уровня Аксенова, написал вещь драматическую, сам в сюжете поучаствовал и до сих пор отвечает за последствия. Аксенов написал фарс “по мотивам”, где до неприличия любит себя и даже нечто вроде мании величия обнаруживает. Беседует он (не он, его представитель в сюжете), к примеру, со своим американским другом, а тот спрашивает — небось пишешь опять что-нибудь вроде того, из-за чего на тебя обозлилась вся Америка? Базз Окселотл приятно и притворно удивляется: “Вся Америка? На меня? Разозлилась? Да кому я нужен в этой Америке?” Так за что разозлилась-то? Так вот: “За то, что пишешь на свой манер, Базз, как-то не прогибаешься. Как-то не объясняешь публике, о чем пишешь, заставляешь догадываться. А она любит все сразу понимать, любит жевать разжеванное. А ты плетешь свою метафору и не очень заботишься о публике”. Ну, такой нонконформист! Хотя разжевано так, что дойдет до последнего олуха.

Так вот получается — сюжет из животрепещущей российской действительности (в газетах, правда, подробнее), герои однозначны, как герои комиксов или компьютерных игр, в композиции автор путается, для чего в конце романа ему приходится страниц этак на пять остановиться в связи с осмыслением слова “летоисчисление”, что связано, вообще говоря, со стремлением спасти распадающийся текст от полной энтропии.

“Большая мысль”, собственно, ровно одна: ну надоело Аксенову нынешнее человечество. Некачественное, некондиционное. Детей нужно зачинать в жерле вулкана, в окружении редкоземельных элементов. Эти дети, может быть, станут основой новой расы, которая преобразит мир. Очень забавно читать последние страницы романа, где Аксенов пытается с достоинством выбраться из того мировоззренческого хаоса, в который сам себя загнал. Там у него идут длинными абзацами рассуждения о вечности, бесконечности и прочих интересных вещах, но я бы сказал, цитируя полузабытого ныне поэта Александра Межирова, что это “непереваренный Ницше”. Процитирую, чтобы вспомнили:

И непереваренного Ницше

В животе приталенном неся,

Ты идешь все выше, то есть ниже,