Читать интересную книгу Ночной поезд в Мемфис - Элизабет Питерс

Джон проспал еще с полчаса. Когда он открыл глаза, я бодро крякнула: «Доброе утро!» Освободившись от моего вялого объятия, он сел и уткнулся головой в колени.

— Не помню, говорил ли я тебе, что одна из наименее привлекательных черт твоего характера — это то, что ты так отвратительно бодра с утра пораньше.

— Ты сам бываешь достаточно отвратительно бодр и прыток с утра.

Джон поднял голову:

— В том случае, на который ты намекаешь, у меня были весьма веские причины, чтобы...

— Прекратите, — приказал Фейсал. — Давайте позавтракаем, чем богаты.

Мы были богаты зачерствевшим хлебом, апельсинами и яйцами, сваренными вкрутую. Даже если бы у нас были чай или кофе, мы не имели никакой возможности вскипятить воду, но их у нас и не было. Пережевывая черствый хлеб, я изучала окрестности: под ногами — каменная пустыня, вокруг — поднимающиеся уступами скалы. Ни травинки, ни деревца, даже высохшего. Белый известняк утеса напротив сверкал, как сахарная головка, в солнечных лучах.

— Ну, хоть дождя нет, и то хорошо, — пошутила я. Джон окинул меня взглядом, в котором смешались насмешка и раздражение. А вот Фейсал ничуть не веселился.

— Молите Бога, чтобы дождя и не было, — сказал он. — Дожди здесь идут нечасто, но уж если идут, то такие ливни, что все эти вади заполняются водой, а такой потоп означал бы для нас конец.

— Скажите что-нибудь приятное, — попросила я.

— Стараюсь изо всех сил, — угрюмо ответил Фейсал. — Ладно, давайте определим, где мы находимся. — Расчистив и разровняв ладонью площадку на песке, он достал из кармана ручку и ее обратным концом начертил приблизительную карту. — Вот река, вот вади, в котором мы находимся. А вот — то, к которому нам предстоит ехать. Оно тянется вдоль Хатнабских каменоломен и выходит прямо на равнину близ Амарны, возле южных гробниц.

Я с сомнением изучала карту:

— Но эти два вади не соединены дорогой.

— Согласно официальным картам — нет, но в принципе есть возможность проехать на машине из одного в другое, — сказал Фейсал, поскребывая свой заросший подбородок. — Во всяком случае, пять лет назад была. Я не могу объяснить подробнее, потому что это трудно описать словами, но если со мной что-то случится...

— То же самое случится и со всеми нами, — ровным голосом перебил его Джон. — На данном этапе ты — наименее бесполезный член экспедиции. Ты для нас дороже сокровищ, дороже...

— Злата, — подхватила я. — Очко в мою пользу.

Джон широко улыбнулся, вернее, попытался улыбнуться. Фейсал закатил глаза:

— Я бы сказал, вы друг друга стоите. Можете вы наконец сосредоточиться на существенном?

Смех — одна из двух вещей, делающих жизнь стоящей. Это была сентенция, которую Джон изрек в то утро, когда продемонстрировал всю важность другой жизненной ценности и сбежал. Он был абсолютно прав в обоих случаях. Бывают обстоятельства, когда приходится смеяться, чтобы не закричать, и если я попадаю в такие обстоятельства, то предпочитаю иметь рядом человека, который шутит даже неудачно, а не устраивает драматические сцены.

— Если что-нибудь случится, — повторил Фейсал, — двигайтесь строго на запад.

Джон стер карту с песка:

— Не думай об этом. Мы сможем туда добраться сегодня?

— У нас нет другого выхода, — отрывисто сказал Фейсал. — Если повезет, мы будем там во второй половине дня. И здесь возникает следующий вопрос. Мы ведь не хотим предстать перед толпами туристов, гидов и охранников средь бела дня, правда?

— Нет, — согласился Джон. — Давайте назначим расчетное время прибытия на девять часов вечера, когда все будут ужинать или смотреть телевизор.

— Но мы упустим Шмидта, — сказала я.

Мой голос вроде бы звучал спокойно, но Джон неожиданно ласково произнес:

— Не беспокойся о нем, Вики. У меня ощущение, что мы оба сильно недооцениваем старика. И даже если его поймают, ему не причинят вреда, пока мы на свободе.

— Надеюсь, что ты прав.

— Я всегда прав, — убежденно ответил Джон. — В любом случае нельзя говорить о том, что мы его упустим, пока мы не знаем, где он и что собирается делать. Моли Бога, чтобы он отправился прямо в Каир. Если ему удастся убедить кого-нибудь из влиятельных лиц обыскать корабль, мы будем вне подозрений.

— Но корабля там еще не будет, не так ли? — сказала я, промокая рукавом вспотевшее лицо.

— Наверное, нет. Но будь уверена, Бленкайрон поторопится. Он погрузит добычу и отправится в путь как можно скорее, а «Царица Нила» способна развивать весьма приличную скорость. Если они будут плыть днем и ночью, а Бленкайрон использует все свое влияние, чтобы их без задержки пропустили через шлюзы, она может дойти до Каира за несколько дней. Мы или Шмидт должны оказаться там до ее прибытия.

Он небрежно засунул руку в карман и извлек из него нагрудное украшение Тутанхамона. Тускло отсвечивая золотом, бирюзой и кораллами, оно лежало у него на ладони, покрывая всю ее поверхность. Огромный голубой скарабей в центре композиции держал в вытянутых клешнях сердоликовый солнечный диск.

У Фейсала перехватило дыхание:

— Это из коллекции Бленкайрона? Очень предусмотрительно, Джонни. Этого будет достаточно, чтобы...

Джон потряс взлохмаченной шевелюрой:

— Этого, разумеется, будет достаточно, чтобы привлечь внимание музейных властей, именно поэтому я... э-э-э... позаимствовал его. Но если Бленкайрону удастся выехать из страны и вывезти коллекцию, я едва ли смогу доказать, где именно это взял. Допустим даже, что обнаружится подделка некоторых других музейных экспонатов, но в этой части мира дела делаются долго, да и в любой его части бюрократы не любят ничего предпринимать. А пока они будут обсуждать, согласовывать, препираться и раздумывать, нам придется прозябать в тюремной камере. Это, конечно, в лучшем случае.

— Мне больше нравится, когда ты шутишь фривольно.

— А мне нет. — Фейсал встал. — Пора ехать.

Даже зная, какие здесь дороги, я не верила, что понадобится шесть часов, чтобы преодолеть менее тридцати миль. Думаю, все еще обошлось хорошо: никого не укусили ни скорпион, ни кобра, и джип не развалился, если не считать потери одной дверцы, которую Фейсал, впрочем, привязал снова. У нас облысели только две покрышки. По всему пути следования от основного каньона ответвлялись маленькие «аппендиксы», и порой было очень трудно отличить главное направление от тупика. Один раз мы проехали по такому боковому каньону около мили, прежде чем Фейсал понял, что ошибся. Пришлось выбираться назад. По мере того как солнце поднималось все выше, его лучи все больше проникали в каньон, и жара становилась все сильнее. Мы все взмокли, пот катил с нас градом. Когда же добрались до конца первого вади, то обнаружили перед собой крутой склон, полностью заваленный камнями.

— Здесь есть какой-нибудь объезд? — спросила я.

Мои спутники повернулись и молча выразительно посмотрели на меня. Фейсал снял рубашку; пот стекал у него по лицу и застаивался в углублениях над ключицами. Жаль, что я слишком изнемогала от жары и усталости, чтобы по достоинству оценить открывшуюся картину: у Фейсала действительно была великолепная фигура. Джон предпочел свою не обнажать.

— Нет, моя дорогая, — подчеркнуто сдержанно ответил на мой вопрос Фейсал, оскалившись всеми своими восхитительными белыми зубами. — Это и есть дорога. Единственная. Должно быть, после того как я был здесь в последний раз, произошло землетрясение или наводнение.

Он обошел машину и стал рыться в ржавых инструментах, кучей наваленных под задним сиденьем. Я больше не задавала вопросов. Выбор был ясен даже для меня: либо мы бросаем джип и идем дальше пешком, либо расчищаем проезд, достаточный для того, чтобы в него могла протиснуться машина.

Работа была бы нелегкой, даже если бы у нас имелись необходимые приспособления, а погода не была столь изнуряющей, но имея лишь гаечный ключ в качестве рычага, температуру воздуха под сто градусов[53] и катастрофически уменьшающийся запас воды... Помню, я с глубоким сочувствием подумала о Сизифе, том бедном парне, которого, согласно греческой легенде, боги обрекли вечно толкать в гору огромные валуны. Причем, как только он достигал вершины, камень снова скатывался вниз.

Когда мы остановились немного передохнуть, Фейсал вытер лоб грязной тряпкой, некогда бывшей белоснежным носовым платком. Теперь солнце чуть сдвинулось к западу и появилась крохотная полоска тени. Мы, передавая друг другу бутылку с водой, отдуваясь, устроились в этой тени. Даже Джон слишком устал, чтобы шутить. Его рубашка промокла насквозь, причем пропиталась она не только потом. Наверное, снова открылась огнестрельная рана. Он почувствовал на себе мой взгляд, поднял голову и тяжело посмотрел на меня, словно запрещая говорить на эту тему. Я промолчала.

Спустя несколько минут Фейсал сказал:

— Еще немного, и будет достаточно.