Читать интересную книгу В окопах времени - Борис Орлов

А бойцы Отряда со всей пролетарской ненавистью гасили зажравшуюся чистенькую беломазую сволочь. С классовых, так сказать, позиций… понятно, на чьей стороне была победа!

…На площади к капитану Лехе, который, отбив горлышко, заливал себе в луженую глотку «Вана Таллин», осторожненько покашливая, приблизился невысокий мужчинка в черной кепеле…

«Ой, я таки извиняюсь… это ви будете командир? Да? И я вам должен верить? Ну ладно, ладно… но скажите, я не знаю, о чем вы думаете — но. Погромы таки будут?!»

Капитан Леха задумался, а потом, рыгнув, авторитетно предположил: «Будут!»

…Человек с пейсами печально посмотрел на Леху взглядом спаниеля, забытого хозяевами на опустевшей осенней даче…

«Ви таки знаете, я почему-то сразу решил, что погромы будут… ведь это же фашисты! Вы посмотрите, что они в своих газетках пишут — что во всех их бедах виноваты опять же исключительно мы. Советскую власть провозгласили мы, советские войска пригласили мы, колхозы организовывали снова мы. Даже воду в унитазе — им известно, кто ее выпил… и я таки говорю: надо. Надо ехать…»

В этот патетический разговор вмешался Исфандиярыч, который немилосердно, пинками гнал из мэрии уже привычно желейно дрожащего щеками главу и отца города…

Дорогие шведские брюки главы и отца были разорваны сзади и мокры спереди.

Глава и отец идти не хотел, и Исфандиярычу приходилось поддавать ему ускорение через каждые пару шагов. Причем делал это сын степей с видимым огромным удовольствием.

Увидев главу и отца, капитан Леха очень оживился, а ребе деликатно отошел в стороночку — мало ли что.

«А-а-а, привет, ворюга! — радостно осклабился капитан. — Как там бассейн на твоей даче поживает?»

«Какккой бассеееейн?» — осведомился глава города.

«А у тебя их что — два? Тогда тот, который под крышей, с подогревом — который мы из материалов для реакторного барботера тебе построили… и как там твой подельник, Кривохижин? Все пьет? И пьет, и пьет… всю Россию пропил, гад толстопузый… ничего, и до него доберемся…

А знаешь что? Раз ты, свинота, так купаться любишь… мы ведь тебе рядом с твоим кабинетом в твоей мэрии-херии сауну оборудовали, чтобы ты со своей секретуткой там парился… так? Вот и попарься… А ну, ребята, тащи его назад в мэрию! Сейчас на нем мы будем ставить научный экскремент!»

…Щелкнул выключатель — и уютную сауну, вход в которую находился буквально за спинкой роскошного, по тогдашним понятиям, производства скандинавской компании «IKEA» кресла и был задрапирован эстонским флагом, озарил теплый свет шведской лампы…

На оббитом вагонкой полке лежало могучее тело, заботливо прикрытое байковым халатом… тело принадлежало старшему матросу Небийбабе!

«Ты как сюда попал?!» — с изумлением спросил я его…

«Да, когда мы мэрию взяли — я вот с Эллой познакомился…» — застенчиво произнес Небийбаба. Результаты знакомства были налицо — вся шея, грудь и живот старшего матроса были покрыты чернеющими следами укусов и пылких лобзаний, и спину и ее нижнее выпуклое продолжение покрывали уже чуть подсохшие следы от когтей. Картину довершало имя ELLA, выкусанное у Небийбабы на волосатой груди.

«А потом она меня спасла…»

Сама спасительница стояла в дверях, и ее глаза светились голодным маниакальным блеском…

«Пойдем отсюда, сынок… да на что она тебе нужна, блядь старая!»

«Каккая же я стааааррая?» — возмутилась секретарша.

«Аааа, возмутился мэр, — так вотт ты кудааа все время пропадаааалллааа? Пряммо у меняяя за спинноооой… измееена!»

«Не измена, а советский патриотизм! А ты, гражданин начальник, о себе подумай!»

Мэра усадили на полок, покрепче привязали и включили регулятор температуры на 100 градусов. Пущай пропотеет!

…Когда мы вышли на улицу, то мелкий дождик, моросивший с утра, сменился нежарким уже солнышком, пробивавшимся сквозь свинцовые тучи. Свежий ветер с Балтики полоскал вывешенные на балконах белые простыни — отчего Балтийск стал напоминать Берлин сорок пятого…

Гордые эстонцы дисциплинированно складывали у ног бронзового Ильича оружие… а самые дисциплинированные собственными языками отмывали с памятника красную краску, которой его вымазали…

От мэрии донесся протяжный вой. На этот раз Исфандиярыч тащил уродливую, похожую на карамору барышню, с черной анархистской повязкой на грязных, давно не мытых, жиденьких волосишках…

«Вот, паньмаешь, в падвал сыдел, в меня сытыры-лять хотел — но по бабьей своей дурости нэ знала как!»

«Ты кто будешь, красавица? Местная?»

«Я из Киеву… хай живэ вильна Украина!»

«Та нихай соби жеве… ты как здесь-то оказалась?»

«Я сторонница учения батьки Махно, специально приехала на помощь эстонским борцам с русопятской тиранией! Я буду убивать, убивать, уби…»

Бац.

Барышню быстро расклинило, и она жалобно заныла… я ведь женщин не бью, вы же знаете. Только вот разве это существо — женщина? Урод какой-то.

«Да, суду все ясно… наказать бы ее, а, Исфандиярыч?»

«Хоп майли, начальника! Сейчас мал-мало накажем…»

«И тебе… не противно?»

«Вах, зачэм так говоришь? Я маладой бил, в пэсках барашка мал-мал лубил… канэшна, маладой барашка куда как приятней, чем этот вонючий каза… но патер-плю! Пашли, сладкий мой… Цоб-цобе!»

…А на площади уже дисциплинированно выстроилась очередь из евреев, желающих покинуть гостеприимную эстонскую землю… как в старые проклятые времена.

Надо было что-то решать…

— … «Так, девушка, дайте-ка мне Тель-Авив… Алло, это Тель-Авив?

— Вай, Телави, да… гамарджобар, генацвали, тибе кито нужэн?

— Ты, овца бландинистая, дай мне Израиль, срочно… как нет связи? А с кем есть? С Хельсинки? Давай Хельсинки…

— Hallo, it is help? Connect me to state Israel embassy, urgently… Hallo, this embassy? With whom I speak?

— Im the military attache Roman Pole… а по-русски Вы говорить не можете, а?

— Слушайте сюда, Рома… тут у меня на руках полторы сотни аидов, которых нужно быстро-быстро…

— Шо ви мине голову морочите… Ви где?

— В Палтиски….

— Ой, ну я вже понял, шо не в Эйлате… где именно в Палтиски?

— На переговорном пункте, это…

— Спокойно, ми знаем, где это. Как вы выглядите?

— В форме, старший лейтенант…

— Ждите, товарищ старший лейтенант. Сейчас к вам подойдут… И, это? Какая, к примеру, у вас там погода?»

…«Шолом, это вы звонили в известное вам место, в Хельсинки?» — и лейтенант Коля сделал хищное лицо…

«Ой, вот только не надо! Не надо. Что вы на меня так смотрите, словно, извините, антисемит какой?»

Лейтенант Коля внимательно прищурил глаз…

«Ну хорошо — уже ухожу, ухожу. И вообще, я дипломат. Почетный консул. По нечетным — цивилизованный кооператор… человек тихий! Мы только своих заберем, и все…»

«Интересно, как это вы их заберете, в карман, что ли?»

«Зачем в карман? Для этого Хейл Авир есть…»

«Хх-ехх, это же Палтиски! Прикрыт с воздуха непробиваемым стальным щитом!»

«Ой, та на что нам его пробивать? Мы тихонечко, по стеночке… так, будьте любезны, помогите доставить беженцев вот в этот квадратик…»

…Когда последний еврей — им оказался пейсатый ребе — поднимался по рампе С-5А и уже приветственно помахал нам рукой, агент мирового сионизма ласково взял меня за рукав и проговорил интимным голосом: «Вы знаете, есть такая сказка… приходит к одесситу одна такая маланская мамаша и говорит — это вы спасли моего сына Моню, когда он тонул на Ланжеронском пляже? Большое вам спасибо, конечно… но где его панамка?

В Москве эпопея с ГКЧП благополучно гавкнулась. Что вас ждет? Трибунал? Если вы так думаете, то глубоко заблуждаетесь… и вас, и ваших людей продадут эстонским фашистам. И умирать вы будете дольше, чем мэр…

Слушайте, вы спасли наших — и зачем вам помирать? Грузите ваших людей…»

«Про ГКЧП… это верно?»

«Держите Общую Газету, передана по фототелеграфу из Москвы…»

«Да… доигрались, сволочи. А куда же я людей погружу?»

«Так на этот случай еще два борта уже летят… собирайте людей к посадочному пункту».

Да. Все прекрасное — недолговечно. Мы победили.

Но эти тупые ублюдки украли у нас нашу победу. И впереди нас ждала позорная смерть…

В последний раз гордо проехав по улицам освобожденного города, провожаемые восхищенными взглядами из-за проволочного забора Пентагона, мы сосредоточились на поле возле Киилга-Яхт.

И самолеты прилетели.

И — непобежденные — мои дорогие бойцы взошли на борт, и закрылись рампы — и самолеты поднялись в воздух.

А мы — остались… остался я, остался лейтенант Коля… Остался Левицкий и Володя-Росписной, Исфандиярыч и Небийбаба, остался русский патриот Фима Хайлис…

Это наша земля. И нам некуда с нее уходить…