Читать интересную книгу Серая мышь - Николай Омельченко

Этот молодой человек, лет двадцати пяти от роду, при виде меня вдруг смешался и даже покраснел, и я понял, что ему уже все известно. И подумалось мне: очевидно, их организация и послала Джемму на Украину, но откуда у них такие деньги? Хозяин дома отрицал свою причастность к происшедшему, однако тут же бахва-листо заявил:

— Вы должны гордиться своей дочерью, она вполне достойна вашей прошлой борьбы; когда Джемма вернется, мы встретим ее, как героиню.

— Вы уверены, что она вернется?

— А почему бы и нет, она же не первая выполняет подобное задание, она не шпионка, она просто украинская патриотка. После возвращения мы ее введем в наше руководство. Человек, побывавший в лапах КГБ и выживший, достоин больших почестей и высоких постов…

«Дурачок ты», — хотелось мне сказать, но я смолчал — мешала моя извечная деликатность, которую у меня не отшибли ни житье-бытье в лесах среди вояк УПА, не скитания по свету, ни въевшаяся навсегда в мою душу смола, которой я почти тридцать лет заливал аккумуляторы.

Этот молодой человек угостил меня прекрасным кофе, который наливал в дорогие чашечки из китайского фарфора. Он был богат, его отец — владелец одного из процветающих украинских ресторанов, неизвестно, на какие деньги приобретенного, — после смерти оставил ему хорошее наследство. Мы пили кофе; молодой человек все говорил и говорил, много и велеречиво, как покойный Вапнярский, и все на ту же тему о самостийности Украины, о том, что украинцы — одна из величайших наций мира, помазанники божьи, родоначальники древнерусского государства. За все то время, пока я сидел у него, я задал ему лишь один вопрос: каким он себе представляет государство «Украина»?

— А каким себе его представляли вы, борцы за самостийность?

— «Мы» — не знаю, могу сказать лишь о себе: я не очень-то раздумывал об этом, ибо никогда не верил в так называемую «самостийность», — откровенно признался я.

— Вот, вот, потому вы и не победили, — мало кто из вас верил в окончательную победу. А мы, молодежь, верим и боремся! И ваша Джемма тоже. Она настоящий боец.

Мне горько было за Джемму, сжалось сердце, когда упомянули о ней, но искренне жаль стало и этого молодого человека, верившего в ту несуразность, о которой он говорил. Не хотелось с ним спорить, убеждать его в обратном, — его излечит время, меня оно уже окончательно излечило. И все же я повторил свой вопрос:

— Так какой все же вы представляете себе «свободную самостийную Украину»? Какой в ней будет строй, какой класс будет править?

— Строй совершенно свободный, демократический, как, например, в Канаде или Штатах.

— А заводы, предприятия кому будут принадлежать? Земля чья?

— Отдадим умным хозяевам и тем, кто сражался за свободу Украины.

— Все понятно, — сказал я. — А мы еще обижаемся: почему нас называют на Советской Украине не просто националистами, а буржуазными.

— Кто же это обижается?

— Да были такие люди… — ответил я. Мне вспомнился Вапнярский и его слова о том, что нынешние молодые люди — обыватели. Но вот передо мной тип несколько иного рода. Хотя это тоже лишь поза, игра в борьбу. Это простительно такому буржуйчику, как сей молодой человек. Но Джемма, она ведь художница!..

Уже можно было идти в Дом УНО, к этому времени там собирались завсегдатаи. Я ехал троллейбусом, затем трамваем, потом шел пешком. Поднялся на второй этаж; прямо перед лестницей — дверь библиотеки. Она еще закрыта, зато была широко распахнута дверь редакции мельниковской газеты «Новый шлях», выходящей в Торонто. Там за столом кто-то шуршал бумагами, близоруко склонившись над ними. Я не знал этого человека, кто-то из новеньких, молодых. Да и сердит был я на газету — она все реже печатала мои материалы, а если и давала, то кое-что вычеркивала или приписывала от себя. В коридоре на темноватой, неопределенного колера стене висели большие групповые фотографии тех, кто закончил курсы украинознания при Доме УНО; среди них и моя Джемма, совсем девчушка, но такая серьезная, с независимым взглядом, никак нельзя было поверить, что подобный человек может поступиться самым главным в своей жизни.

В буфете уже были люди, оттуда тянулся сигаретный дым и пахло кофе. Я вошел, поздоровался, уселся за столик и заказал чашечку кофе. Трое давно знакомых мне мельниковцев наверняка еще не знали о моей беде — они лишь кивнули на мое приветствие, продолжая свой разговор.

— К сожалению, в последние годы замечается все большее равнодушие родителей к тому, как обучают их детей украинскому языку, — говорил преподаватель украинского языка при Доме УНО. — Заметно уменьшилось число учеников не только у нас, но и в школах, на курсах, у нас все больше детей, которые совсем не говорят на родном языке.

— Да, положение угрожающее, — заметил журналист из нашей газеты, — надо внушать родителям святую необходимость обучения родному языку, бороться за увеличение количества учебных часов. Единственный выход — одновременное посещение ежедневных и субботних школ, взаимодействие родителей, церкви и всей нашей общественности. Мы хотим накануне начала учебного года напечатать в газете обращение к украинской громаде Торонто за подписью Президиума Комитета украинцев Канады и школьного совета.

— Все это хорошо, — сказал сидевший ко мне спиной незнакомец, — но если родные не будут разговаривать с детьми дома только по-украински, те никогда не научатся родному языку.

«Это правильно, — думал я, — но удастся ли нам так сделать, повернуть вспять необратимый процесс, который неумолимо прогрессирует, — таких, как мой Тарас и Калина, становится все больше, а таких, как Джемма, все меньше. Для большинства детей нашей диаспоры, в каких бы школах они не учились, родным языком все чаще становится английский».

Пока я думал об этом, разговор за соседним столом перешел на другую тему; теперь говорили о военных преступниках, о том, что организованы специальные центры по выявлению и передаче их той стране, где они совершали преступления.

— Штаты считают, что у них скрывается не более тысячи таких, что избегают суда, — сказал преподаватель. — А у нас в Канаде генеральный прокурор определил, что их не более сотни…

— Канадский еврейский комитет возмутился: мол, это заниженная цифра, — сказал журналист, — и обижается на канадское правительство за то, что оно укрывает еще многих, не считая их преступниками… В январе Комитет отправил по этому поводу меморандум генеральному прокурору и министру юстиции, но и до сих пор не получил от них ответа.

— Говорят, Комитет обратился к Советскому Союзу, чтобы тот дал какие-то документы о военных преступниках…

— Ну, это уж зря, — бросил недовольно тот, что сидел ко мне спиной, — Советы представят такие документы, где все сфальсифицируют, свалят в одну кучу с нацистами и нас, националистов, которые боролись против коммунизма…

— А разве мы не расстреливали евреев и поляков, разве наши не ходили в карателях? — не вытерпел я.

Мои слова прозвучали, как взрыв бомбы. Все четверо вперили в меня взоры, полные ненависти и негодования. Только давно знавший меня журналист произнес с насмешливой снисходительностью:

— Не обращайте внимания, Панове, это пан Курчак, его уже давненько кто-то перекрасил в красный цвет.

Я поднялся и вышел. Мне неинтересно говорить и спорить с ними.

32

Томас, брат работника канадского консульства в Москве, сообщил на следующий день о том, что Джемма Курчак за свой поступок объявлена персоной нон грата и выдворена из СССР.

— Позор, — сказав нам об этом, добавил Томас. — Художница связалась с какими-то подонками.

Выдворению Джеммы из Союза предшествовала пресс-конференция; на ней присутствовал и канадский корреспондент, кое-какие кадры он заснял и записал. Я увидел их, и они больно ранили мое сердце. Моя гордая Джемма униженно созналась в своей вине. Волнуясь, она сбивчиво говорила:

— Я не совсем понимала, что делала. Мне нравится Украина и ее гостеприимный народ. Я в какой-то мере тоже украинка и обещаю, что больше никогда ничего подобного не совершу.

Она говорила, как нашалившая школьница. Конечно, ей простили, дело не пошло дальше выдворения из страны, но вряд ли кто-нибудь из сидящих в зале верил ее словам. Мне казалось — а я как никто другой знал свою дочь, — что все это сказано только ради того, чтобы ее отпустили, не наказывали, скорее бы лишь окончилась эта процедура, а там будет видно…

Был снят и такой кадр: поднимается девушка, корреспондент молодежной газеты, примерно одного возраста с Джеммой, даже чем-то похожа на нее, может быть, тем, что она тоже волнуется, выступая перед такой большой аудиторией. Девушка-корреспондент спрашивает на прекрасном, певучем украинском языке:

— Вот вы уже второй раз у нас на Украине. Скажите, пожалуйста, во время первого приезда вы тоже пытались связаться с так называемыми «диссидентами» или преследовали иную цель?