Там мы будем в безопасности.
Безопасность? Что теперь это слово значит для меня? Спрятаться от всех, добровольно заточить себя в неволе и отсиживаться? Раньше я такого и представить себе не мог, теперь же воспринимаю в порядке вещей. Как сильно изменились рамки восприятия того, что для меня хорошо и безопасно. По силе влияния на мою жизнь последние события сопоставимы с войной. Изменилось отношение ко всему: к людям, друзьям, деньгам. Может, этого я и хотел?
– Что ты стоишь? – спрашивает Оля, идя к входной двери.
– Я не могу так ее оставить, – беру лежащее в прихожей пальто и накрываю безжизненное тело. Еще раз смотрю на лицо Вероники. Как живая. Иногда кажется, что она даже тихонько дышит. Я мог сделать ее счастливой девушкой. Лучше не думать ни о чем.
20
В одном Паша был прав. Клуб – порождение дьявола. С тех пор, как переступил его порог, я стал приносить людям только несчастье. Меня всюду преследуют боль и страх. Но Паша забыл сказать, что дьявол – это он сам, несмотря на его попытки примерить маску бога.
– Оля, с тех пор, как ты вступила в клуб, твоя жизнь сильно изменилась? – спрашиваю.
– Ты в своем уме? Конечно, изменилась. Я полностью отказалась от прошлой жизни…
– Я не в том смысле, – перебиваю. – Тебе не кажется, что тебя постоянно сопровождают несчастья?
– Мое несчастье было родиться сестрой чокнутого брата.
– Мне кажется, что я теперь проклят.
– Глупости, – усмехается она. – Хочешь поговорить о категориальных концептах? Нашел время! Ну что же, тогда тебе стоит усвоить, что только мы сами определяем свою судьбу. Все остальное – это оправдание, чтобы на кого-то списать свои неудачи. Мы не замечаем, как говорим то, что нам навязывается обществом. В большинстве случаев наши убеждения не являются реальными отражениями наших желаний. Большинство из нас живет в рамках собственных иллюзий. Клуб дает возможность раскрыться сущности человека. Он снимает ограничения.
– То есть все девушки, по-твоему, склонны к проституции, а мужчины – закоренелые кобели?
– Нет, но иные даже не посмеют появиться в клубе, а один раз побывав на представлении, больше не вернутся туда никогда. Таким намного сложнее освободиться от предрассудков.
– Свобода в грехе, по-твоему?
– Да. Хотя я не верю в грехи. Это тоже выдумка.
– А семья? – спрашиваю я, но Оля уже не слушает меня, сконцентрировав внимание на зеркале заднего вида. Я инстинктивно оборачиваюсь, чтобы понять, на что она так пристально смотрит. Ничего не замечаю. Оля разгоняется. Черный джип «Форд» также ускоряется и следует за нами через один автомобиль. Резко поворачиваем направо. Джип за нами. Я пытаюсь рассмотреть номер. Но из-за резкого вождения и плохой видимости цифры и буквы сливаются в кашу. Лобовое стекло тонировано, и водителя не видно. На крыше автомобиля расположен ряд дополнительных фар. Меня еще никогда в жизни не преследовали.
– Это Паша? – взволнованно интересуюсь я.
– Откуда мне знать?!
Водитель джипа даже не пытается скрыть, что едет прямо за нами. Он мигает. Что будет делать Оля? Она сворачивает на заправку и останавливается.
– Что с тобой? – пугаюсь я.
– Если это Паша, то он не отстанет, а водит он получше, чем я. Здесь много людей. Не думаю, что он выкинет что-то прилюдно.
– Только не открывай пока окна.
Черная машина останавливается позади нас. Проходит пять секунд. Из нее выходит парень. Я узнаю его:
– Это Дима.
– Да, похож на него. Какого черта он здесь делает? Я думала, он больше не общается с Пашей.
Дима идет к нам. Смотрит в боковое окно. Лицо его выражает серьезность и озабоченность. Стучит костяшками пальцев в стекло. Пытается выдавить улыбку. Волнуется? Мы сидим, не двигаясь и не понимая, как действовать дальше.
– Приоткрой окно, – говорю я Оле.
– Сам открывай, – отвечает она, диким взглядом посмотрев на стоящего за окном человека.
Да, глупо было предложить такое девушке. Надо исправляться. Я открываю дверь и выхожу. Холодный ветер ударяет в лицо. В нос врезается запах бензина и какой-то гнили. Чувства обострены. Оглядываюсь в надежде, что нас окружает много людей. Но все сливается в какую-то серую массу: стоящая рядом «девятка», бегущая женщина, дождь. Только один Дима четко и строго стоит передо мной.
– Ну, привет, – говорит он мне. – Пришлось изрядно за вами погоняться.
– Что тебе надо?
– Ну, ну… Спокойнее, не надо горячиться, Сереж. Я хочу помочь вам.
– Паша уже помог.
– Паша? Я так и думал, что он что-то сделал. И поэтому стал сам разыскивать тебя.
– Долго ищешь. А теперь лучше убирайся.
– Не горячись. Когда я узнал про твой случай, я обратился в органы и был удивлен, что на тебя у них ничего нет. Когда ты скрылся, тебя объявили в розыск, и то в качестве свидетеля. Я хотел сообщить тебе, но ты пропал.
– Слушай, расскажи это все своему другу. Оставь меня и Олю. Забудь о нас, если ты хочешь жить. Клянусь, убью. Мне терять больше нечего.
– Послушай, Паша сошел с ума. Я был дома у него. И видел. Я знаю, что вы заходили туда. Я наблюдал за домом, ждал его… Отлучился в магазин, когда вы подъехали. И пришлось гоняться за вами по городу. Веришь ты или нет, мне плевать. Но я хочу остановить его. Он нуждается в помощи. Его переклинило на этом клубе. На сестре. А потом – на тебе. Я не знаю, почему.
– Потому что он долбаный псих! Как ты, его друг, этого мог не понять? – я на эмоциях сделал круг вокруг автомобиля.
– Да потому, что ему постепенно становилось лучше – до тех пор, пока не появился ты. И я уверен, что причиной была Оля. Он ее так же любит, как и ненавидит!
– Пошел к черту, – я направляюсь обратно в автомобиль. Осточертело слушать его. Очередной идиот на моем пути.
– Сергей, нам надо остановить его. Пока он не навредил еще кому-то.
– Так обратись в полицию. И останови. Какого черта ты наблюдал за домом, в котором лежит труп?
– Потому что я думаю, что таким образом Паша хочет подставить меня. Когда вы исчезли, мы с Вероникой пытались отыскать вас.
– Откуда ты ее можешь знать?
– Она нашла меня. Через его страницу в «Фейсбуке».
– Что за бред? Зачем ей тебя искать?
– Если ты хочешь разобраться, давайте все вместе сядем, я все расскажу, и тогда ты уже решишь, доверять мне или нет.
– Нет. Довольно историй.
В этот момент выходит Оля:
– Пусть расскажет. Мне интересно послушать разные точки зрения. Но, Дим, если ты соврешь,