— Давай, ты, — говорит она Фрэнки и дает ему кость. — Иди и займись вот этим. С ней все будет в порядке.
Я тяжело всхлипываю, так сильно, что издаю что-то вроде отвратительного гудка, а Фрэнки наклоняет голову и бьет меня лапкой по голени.
Бриджит тоже соскальзывает на пол и протягивает мне стакан с алкоголем. Я делаю большой глоток, а затем еще один.
Она кивает мне, как это делают медсестры, наблюдая за тем, как пациенты принимают лекарство.
— Выпей, — говорит она, снимая одну из бигудей, и длинный локон падает ей на плечо, как будто мы живем в другом веке. — И расскажи мне, что, черт возьми, происходит.
***
— Я не могу с этим справиться, Бриджит, — уже в который раз говорю я подруге. — Не могу быть с человеком, который так злится.
Бриджит поджимает губы, достает тарелку из одного из ближайших шкафов и снимает одну за другой бигуди, складывая их в тарелку, расположенную у нее на коленях.
— Я не могу оставить тебя здесь одну, — говорит Бриджит. — Я ни за что не пойду к маме и папе, когда ты в таком состоянии.
Я упираюсь лбом в колени.
— Я в порядке. Я буду смотреть «Очень странные дела» и плакать, пока не засну.
Даже этот сериал теперь будет напоминать мне о Джимми.
Этот ребенок с зубами — мой герой.
— Бриджит, я так сильно влюбилась в него. Как я могла быть такой глупой? Я его даже не знаю.
По кухне разносится звук телефонного гудка. На мгновение мне кажется, что Бриджит, должно быть, звонит Джимми, чтобы, как всегда, вмешаться и устроить беспорядок там, куда ей лезть не следует.
Вот только отвечает ее мама.
— Тебе лучше побыстрее сюда приехать, дорогая. Твой отец кружит над начинкой, и ты знаешь, что я не могу его удержать.
Мое сердце болит... Из-за начинки, которую я никогда не сделаю для Джимми, из-за пирогов с орехами пекан, которые я никогда не увижу, как он ест, из-за тыквенных пирогов, которые я никогда не сделаю для него. Я была так близко к тому, чтобы иметь это, но теперь все потеряно.
— Найдется место для еще одного человека? — спрашивает Бриджит.
— Не говори мне, что у тебя спустило колесо, и ты встретила мужчину. Снова, — говорит ее мама со своим странным резким австралийским акцентом.
— Мама! — Бриджит рычит. — Один раз. Один!
— Дважды, Бриджит Шоу. Дважды.
Бриджит раздувает ноздри.
— Это Мэри. Она в дерьмовом настроении, и я не могу оставить ее одну.
— Какого черта ты не сказала, что это Мэри? — спрашивает ее мама. — Конечно, мы ей рады. Конечно! Но поторопитесь, девочки. У меня здесь голодный мужчина, и он хочет вернуться к своему футболу. Скажи, Мэри, ты все еще встречаешься с этим ловким квотербеком?
Я тихо плачу.
Глава 50
Джимми
Пока Энни спит, я снова и снова пытаюсь дозвониться до Мэри. После шестой попытки во мне поднимается пламя гнева, и я бросаю свой телефон через диван. Что неудобно, потому что, если я решу позвонить ей в седьмой раз — а определенно так и будет — мне придется переместить Энни.
Поэтому я решаю просто ни о чем не думать хотя бы минуту. Начинается новый эпизод «Как это сделано», и, конечно же, поскольку я тот еще везунчик, в нем речь пойдет об ароматических свечах, замороженном апельсиновом соке, макаронах и... боксерских перчатках.
— Просто прекрасно, — шепчу я в экран, отчего Энни шевелится в моих объятиях. Я чувствую себя чертовски ужасно из-за произошедшего. Никогда в своей жизни я не бил кулаком в стену до сегодняшнего дня, пока этот ураган по имени Майкл не взорвал мою жизнь.
Ладонью я касаюсь лба малышки, чтобы проверить, не горячий ли он. Ей жарко — во сне Энни, как и мне, часто жарко, и теперь она похожа на горячий маленький комочек, — поэтому я снимаю с нее одно одеяло, а затем другое.
Мне все еще трудно уложить в своей голове происходящее. Я столько времени в разъездах, что у меня нет даже комнатного растения. А теперь у меня есть ребенок.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
У меня есть ребенок.
Энни моя.
Бл*дь.
Всевозможные мысли — детали, идеи, планы, юридические формы — заполняют мою голову. Первое и самое главное — это законно усыновить её. Майкл ни в коем случае не заберет ее обратно, не будет дергать ее. Он причинил достаточно вреда. Вероятно, нужно как можно скорее обратиться к детскому психологу. Если есть хоть какой-то шанс минимизировать вред от ужасного воспитания моего брата и того факта, что ее бросила сначала мама, а потом папа, то чем скорее Энни начнет говорить об этом, тем лучше. А была ли она у обычного врача в этом году? Делали ли ей какие-нибудь прививки, все ли нормально у нее со здоровьем? Майкл никогда не кормил ее досыта, сколько бы денег я ему ни давал. Ублюдок.
Однако ничто из этого не является сейчас более важным, чем Мэри. Я знаю, что смогу позаботиться об Энни, но не хочу делать ничего без Мэри рядом со мной. И у меня никогда не будет другого шанса, если я потеряю ее сегодня.
Я откидываю голову на подушки дивана.
— Рабочий дважды прошивает швы боксерских перчаток...
Укачивая Энни, я протягиваю руку, чтобы взять свой телефон. У меня разбивается сердце, когда я вижу, что Мэри все еще не написала и не позвонила мне. Я увидел страх и ужас в ее глазах, когда вытащил руку из стены. Я помню, что она говорила мне за ужином о насилии и гневе. О ее бывшем. Я помню, как сказал: «Тебе не нужно беспокоиться об этом со мной». Но я солгал, сам того не желая. Гнев. Гребаный предохранитель Фалькони. Я так старался сдерживаться в течение стольких лет. Я выпиваю максимум две кружки пива из-за гнева. Я медитирую из-за гнева. Это дерьмо следует за мной повсюду, как пресловутый черный пес. Это часть меня, и я знаю, как с этим справиться. Но не сегодня, сегодня я не справился. А это значит, что я единственный, кто будет виноват в потере Мэри.
Я не могу позволить себе так думать. Не могу. Ещё нет. Сейчас я должен сосредоточиться на том, что передо мной, то есть на Энни и на завтрашней игре. Христос. Поэтому я беру телефон и звоню Вальдесу. На заднем плане слышится хаотичный шум, люди смеются и чокаются бокалами.
— Счастливого Дня благодарения, чувак! — говорит Вальдес.
— Медведь, мне нужна услуга.
— Андале, конечно. Что нужно?
Мысленным взором я вижу его маму. Пухленькая, хорошенькая леди с мягким голосом, которая однажды приготовила мне на день рождения четыре дюжины эмпанад. Мария Дель Кармен.
Мария.
Мэри.
Бл*дь.
Возможно, все вокруг будет вечно напоминать мне о ней.
— Мне нужно знать, сможет ли твоя мама присмотреть за Энни в эти выходные. Мне нужен кто-то, кто бы смог присмотреть за ней и немного побаловал, — говорю я. — Мне нужно знать, что она в безопасности.
Вальдес даже не спрашивает об этом маму.
— Конечно, бро. Конечно. Для нее это будет честью. Слушай, ты не хочешь приехать? Мы собираемся играть в «Парашюты и Лестницы».
Волна печали накатывает на меня из-за большой семьи, которая у него есть. Любовь. Хаос. Жена…
— Нет. Но спасибо.
— Ты в порядке? — спрашивает Вальдес.
Нет, это не так. Определенно, бл*дь, нет. Но я говорю, что да, и заканчиваю разговор.
Подхватив малышку на руки, я прижимаю Энни к груди, пока делаю для нее что-то вроде домика из одеял. Я укладываю ее внутрь и убеждаюсь, что ее голова снова лежит на подушке. Крепко спящая, она подносит большой палец ко рту. Я сажаю ее жирафа рядом с малышкой и накрываю ее. Оказавшись на кухне, я стараюсь не смотреть на индейку, булочки и жалкое подобие сладкого картофеля, которое я собирался попробовать приготовить. Вместо этого я достаю двухфунтовый пакет куриных наггетсов в форме динозавров и раскладываю их на тарелке. Засунув ее в микроволновку на тридцать секунд, я сажусь за стол и впадаю в задумчивость. И тогда я замечаю пирог, который оставила Мэри. Прекрасный пирог с горстью орехов пекан, расположенных сверху в виде сердца.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})