Читать интересную книгу Новая Россия в постели - Эдуард Тополь

А второе печальное обстоятельство было то, что я не носила бюстгальтеров. А тогда бюстгальтеры были очень красивенькие и на пластмассовых застежках, которые можно сзади раскрыть, просто оттянув их линейкой или указкой. И вот мальчишки, которые сидели на партах позади девочек, постоянно этим занимались. Особенно классно это было на контрольных работах, когда тишина безумная, только шуршание списывающих мальчиков и девочек, и вдруг три звука, знакомые всем: блямс! хи-хи! можно выйти? И грохот смеха, потому что девочка вылетала, демонстративно держа себя за грудь, словно она у нее вывалится сейчас. А чему там вываливаться в таком возрасте?

Но мне этого удовольствия никогда не пришлось испытать, у меня не было никакого бюстгальтера, я маечку под формой носила. И вот я бросала контрольную работу, сидела и думала: какие они все развратные, нарочно выпендриваются, будто у них там не знаю какая взрослая грудь! А потом спохватывалась — ой, контрольную завалю! Я этого ужасно боялась, потому что моя мама говорила: если ты будешь отличницей и за неделю не получишь ни одной четверки, в субботу пойдешь на дискотеку. А что у меня было? У меня понедельник был шикарный день — литература, русский язык и история, то есть три пятерки запросто. Но зато во вторник на физике — ни фига! Хоть ты разбейся, хоть умри — пятерку не поставят ни по физике, ни по алгебре, ни по геометрии. Четверку с натяжкой — да и то если Лешка, Сережка и Васька подскажут. А моя мама в конце недели говорила: смотри, какая может быть дискотека, если у тебя по математике четверка и по физике… И только когда мне удавалось как-то отсидеться или проболеть, я вырывалась на дискотеки. Хотя зачем ходила — неизвестно. Девочки танцуют, а я помнусь, помнусь, никто меня не приглашает, я ухожу и реву.

А потом у меня появился мальчик — Витя Курин. Очень красивый и взрослый. Ведь в том возрасте, когда девочки уже начинают формироваться, мальчики задерживаются, у них прыщи и прочее. Мне мальчишки моего возраста внушали презрение и пренебрежение. А Виктор был второгодник, и он мне очень нравился, потому что он был старше всех в классе. Опять же с бюстгальтером мне помог. Я сидела на первой парте, а за мной сидели два мальчика и вечно толкали мне линейку под бюстгальтер, которого не было. А они все старались, пока я не вставала и не била их. А когда я, кокетничая, Виктору на них пожаловалась, он сел позади меня и не позволял никому трогать мою спину. То есть и этого удовольствия я лишилась.

Но особенно сильно я комплексовала на физкультуре. Потому что мы там раздевались, у девочек были бюстгальтеры и сверху комбинашки шелковые, а у меня была только маечка. И я приходила домой и говорила: мам, ну купи мне хотя бы комбинашку! А она: ты знаешь, детка, мне не жалко денег на комбинашку, но там вытачки, тебе будет еще хуже, ведь это будет еще смешнее. И она покупала мне красивенькие беленькие маечки, а я их ненавидела смертным духом.

И вдруг в десятом классе я стала преображаться. Причем моментально, за полгода. Раз — и все, я стала хорошенькой. Потом красивенькой. И на дискотеке у меня уже не было отбоя, на меня все старшие мальчики внимание обращали. Я с ними танцевала, а потом они шли меня провожать. И, зная это, я с подружкой убегала с дискотеки пораньше. Мы бежали домой, а они на мотоцикле за нами. А нам нужно было посмотреть — за мной или за ней. Мы прибегали домой и садились за калиткой, изнутри и смотрели, ищут здесь или возле ее дома. Вот такого рода была игра и все — больше ничего не было. Я не красилась, пить не умела, даже не умела матом ругаться и в любой компании была изгоем, потому что я не могла к ним подладиться.

Но разве не из таких тихонь получаются самые развратные женщины? Я пропустила целый период перехода из девочки в девушку, зато потом бросилась наверстывать упущенное…

Вы, наверно, думаете: ага, сейчас начнется про потерю девственности. Но это на самом деле далеко не простой процесс. Вот первый мужчина, в которого я влюбилась девчонкой, — почему он не сделал этого?

Я помню соревнования по шахматам. Это было зимой. Тогда я была уже достаточно хороша. Наш тренер — это был первый еврей в моей жизни, звали его Финкельман — был маленького роста, с большим носом, бывший спортсмен-велосипедист, но с травмой, хромой и всегда меня опекал. Мне это было странно, потому что он старый совсем, у него даже волосы седые. А он меня на секцию приглашал, какими-то баснями кормил, на соревнования брал. А я девочка неспортивная, я в шахматы только дома играла, выигрывала у папы и больше ничего. А тут мы приехали на взрослый турнир. Там были женщины старые, сорокалетние, а я с бантиком. Но сижу и потихонечку играю. И вдруг я вижу потрясающего в моем понимании мужчину. Красивый майор и похож на Микеле Плачидо. Высокий, стройный, слегка седовласый, он поражал меня своим спокойствием. Даже фамилия у него была красивая и спокойная — Лебедев. А меня всю жизнь раздражает, когда мужчины мельтешат — бегают, суетятся, суетливо ухаживают, суетливо пытаются дать конфетку. А Лебедев был совершенно спокоен. И когда он был рядышком, я почему-то очень легко выигрывала. Стоило ему подойти к моей доске, я чувствовала его дыхание и просто ради него выиграла. Как я могла не выиграть? Для меня это было невозможно. И он мне грамоту вручал. Это уму непостижимо — я турнир выиграла. Ради него! И я вдруг поняла, что меня к нему тянет. Но я не могла с ним поближе познакомиться. Я помню, как я крутилась там, крутилась, а он на меня — ноль внимания. И тогда шахматы стали для меня игрой номер один. Я на всех турнирах — мужских, женских, подростковых, юношеских — была из-за него. А он был как айсберг, такого нордического типа. И с тех пор у меня этот комплекс остался — мне всегда такие нордические мужчины нравились. Если я вижу, что они меня не хотят, я на них завожусь и липну к ним, как муха на мед. И влипаю, конечно.

Но это — потом, во взрослости. А тогда…

Тогда на меня стали обращать внимание друзья моего старшего брата. Он уже учился в престижном летном училище. И я помню свой первый поцелуй. Мой брат женился, это был сентябрь, я уже две недели была студенткой педагогического института. И день его свадьбы был первый взрослый день в моей жизни. Брат и его друзья в голубых шинелях, при параде, а мне сшили потрясающе красивое платье, сногсшибательное для того времени, с такой басочкой. Оно так красиво мою фигуру облегало! И у меня там было сразу два жениха. Причем один был красивый, длинные волнистые волосы, и даже кличка у него была Волос. А второй был из Одессы, он на гитаре играл великолепно. И в тот вечер я кайфанула от всей души! Мы пели, цыганочку плясали, я была по-детски весела и по-взрослому хороша. И пока мы с Волосом танцевали, я все думала, кого мне выбрать — того, который мне на гитаре играл и пел «Свечи» Розенбаума, или этого, который покрасивей? Я мучилась. А решилось все одним жестом. Я до этого вечера ни разу ни с кем не целовалась. А свадьба — в огромном ресторане с колоннами. И за колонной Волос меня поцеловал. Куда мне еще отвертеться? Выбор был сделан! И мы с ним за ручку стали по залу ходить. Но моя двоюродная сестра пошла к моей маме и рассказала, что я с ним целовалась. И мама сказала ему: не сметь! не подходить! все! Потом мы с ним еще переписывались, но это было недолго, потому что 4 ноября я влюбилась по-настоящему.

Это была безумная первая любовь. Настоящая и осознанная, поскольку к семнадцати годам я очень повзрослела в смысле сексуальном. С нуля — прямо в плотское ощущение своей самкости, женственности.

К зиме мы с девчонками начали ездить на танцы в престижное военное училище. Там у меня очень быстро появились поклонники. Если раньше я молила, чтобы был хоть один — только не у стенки стоять! стыдно! — то теперь я была в элите из элит. Потому что в училищах такая градация девчонок: первая категория — это «колхозницы», которые ужасно одеты, глупые и смешные. Вторая категория — «морковки», то есть почти все остальные. А третья категория — их курсанты называют «девочки для себя». И я сразу в эту категорию попала, девочки нашей категории никогда не стояли. Даже если ее парень в наряде, друзья обязуются с ней танцевать. Ну а поскольку я в армейской элите, то и мечты у меня — о женихе-офицере и ни о ком больше.

И вдруг — я безумно влюбляюсь. Я его увидела на улице, он ко мне подошел в такой шапочке вязаной, в спортивной курточке, и мы с ним гуляли весь вечер, я впервые в жизни домой вернулась в полдвенадцатого ночи. До сих пор помню, как это было: я захожу, ботинки насквозь мокрые, я разулась. У нас линолеум в коридоре, а в комнате большой ковер. Захожу, моя мама перед телевизором, там циферблат показывает 23:38, а я прохожу и мокрыми лапами на ковре слежу. И глаза безумные — моя мама увидела и ошалела, подумала, что я пьяная. Так оно и было. А я прошлепала в комнату и села. И мама поняла ситуацию, она не набросилась на меня орать или бить, хотя я раньше никогда позже девяти не возвращалась, даже с танцев. И вот она на меня смотрит, а у меня вся рожа в улыбке, я говорю: «Мам, я влюбилась!» То есть я не собиралась говорить ей об этом — в 17 лет, черт-те что, надо было как-то скрыть, томиться. Но это было нечто всеобъемлющее, это просто вырвалось из меня, выстрелило, ведь я была влюблена! Тут моя мама расхохоталась и вместо скандала сказала: «Черт подери, как хорошо! И кто же это такой?» Я говорю: «Он не курсант, он штатский». «Но ты же мечтала выйти замуж за курсанта». Я говорю: «Да, это, конечно, престижно в нашей области. Но он — все!» Она, конечно, смеялась безумно.