Не все, — сказал он, глядя на меня, как на реликвию в гробнице. Внезапно я испугался, что он захочет прикоснуться ко мне, и отступил на шаг.
— Я скоро присоединюсь к ним, — сказал я. — В любом случае, почему ты не можешь воспринимать историю такой, какая она есть, вместо того, чтобы взбивать ее, как треклятый крем...
— Заварной крем?
— ...и превращать в религию, миф? Вы все меня удивляете. Это были реальные люди, они жили и дышали. Это не символы, не уроки для вашего морального совершенствования. Вы заставляете меня задуматься, не прав ли ректор, желая, чтобы вся рукопись была брошена в огонь.
— Конечно, он не прав! — воскликнул молодой человек, дрожа всем телом. — Значит, это правда, что вы ссоритесь с ректором? Действительно ли он пытался подвергнуть цензуре отдельные части Путешествия? Зачем, зачем ему это делать?
На первый вопрос я ответил, что мы с ректором никогда не ссорились. На второй: да, он пытался. На третий: потому что он бесхребетный человек, который не хочет, чтобы эта священная школа была охвачена скандалом или даже полемикой. Трус, вот что он такое. Человек, которому есть что терять, кроме самоуважения, которое было безвозвратно утрачено еще до того, как он занял свой нынешний пост.
— А теперь, всего хорошего. — Я потянулся, чтобы приподнять шляпу, но потом вспомнил, что забыл ее, так как из-за изменившейся формы моего черепа она стала неудобной. Я пошел дальше, но молодой человек гарцевал рядом со мной, размахивая этими неопрятными страницами.
— Вы должен защитить это от него, — сказал он. — Ни в одном другом рассказе нет такой мудрости, такого смысла, такой жгучей правды об ушедшем мире. Профессор, признайте это! Мои друзья и я все равно догадались об истине. Вы рассказываете утраченную историю нашей расы. Герои, они наши предки, те, кто основал нашу нацию и наш народ, благословенное семя, из которого мы произошли!
Я покачал головой, но он проигнорировал меня, упиваясь своими словами:
— Пусть все будет рассказано! Пусть мир выпьет их мудрость — выпьет до дна и почувствует угрозу Роя, черный огонь эгуара, тысячу красот Уларамита! Рассказ должен быть опубликован во всей своей красе! Он должен увидеть дневной свет!
— Если он тебе так дорог, — сказал я, — почему ты меня грабишь? Глава об Уларамите еще даже не закончена. Ты видел украденную копию, ты, отвратительный маленький червяк.
Его рот широко раскрылся. Мое обвинение застало его врасплох.
— Я не червяк, — сказал он, — и, с вашего позволения, только благодаря так называемой украденной копии — неужели это воровство, профессор, на самом деле? — я сегодня здесь. Я принес вам предупреждение. Вы совершили ужасную ошибку.
— Ошибку? — спросил я. — Откуда ты вообще можешь знать, допустил ли я ошибку? Кто ты такой, во имя всех дьяволов?
— Я говорю, — сказал он, приложив руку к груди, — от имени Общества Самосовершенствования Грейсана Фулбрича.
Я моргнул:
— Студенческий клуб? Что-то вроде шутливого братства?
— Я президент Общества.
— Ты — птица-кукушонок.
— Мы — Сыны Фулбрича, — сказал он. — Он истинный и законный Герой, и мы это знали с самого начала. Из всех ваших товарищей по кораблю только Фулбрич никогда не дремал, никогда не ждал, что что-то случится с ним. Он творил историю. Он взял дело в свои руки. Когда Таша прониклась к нему симпатией и отвергла Пассива Паткендла, мы зааплодировали. Мы знали, что ей и Фулбричу суждено было стать отцом и матерью для всех нас.
Я протиснулся мимо него, поморщившись, когда наши плечи соприкоснулись. Не было никакой надежды убедить его словами.
Он легко поспевал за мной:
— Вы читали эпопею под названием «Выборы Юного Фулбрича»?
Идиотский вопрос. Моя первая опубликованная рукопись была и остается окончательным опровержением этих Выборов.
— Эта чушь, — прошипел я, ускоряя шаг, — была написана два столетия назад, чтобы польстить деспоту. Фулбрич умер две тысячи лет назад. Автор не имел ни малейшего представления о том, какими были жизнь и смерть этого мальчика — да и не особо интересовался. Это не запись о нашем пребывании на «Чатранде». Это куча плохих стихов, написанных на службе фанатичной власти и обману, а не откровению или знанию.
Он был явно подавлен. Я прищелкнул языком:
— Ты возражаешь — против чего? Против того, что я был свидетелем, что я был перемещен во времени?
— О, нет.
— Что твой герой умер? Питфайр, чувак, как ты думаешь, кто такой Фулбрич? Приезжий полубог? Ангел Рина?
Сумасшедший покачал головой:
— Вы его убили в вашем рассказе, все в порядке. Мы знаем, что он был смертным, хотя его аура, его сущность — неважно, сэр, это может подождать. Но смерть, которую вы описываете в третьей книге! Недостойно, сэр, недостойно. Грейсан Фулбрич не мог встретить такой конец. Вы не хотите пересмотреть ваше мнение?
— Пересмотреть? Не понимаю твоей мысли. Это утверждение не имеет никакого смысла.
— Или, может быть, — сказал юноша, внезапно подмигнув, — вы планируете вернуть его обратно? Возможно, его смерть была иллюзией?
Я начинал чувствовать себя тонущим человеком.
— Итак, вы украли копию четвертого тома, — медленно произнес я, собирая фрагменты, — надеясь прочитать, что Фулбрич... вернется?
— Или никогда не умирал, никогда не умирал! Адский Лес был местом иллюзий, не так ли? Скажите это, профессор! Вы можете мне доверять, я не пророню ни слова.
— Арунис сломал ему спину и оставил в резервуаре с гриб-кислотой. Затем мальчик-длому вонзил меч Герцила прямо ему в живот. Он умер.
Юноша поник там, где стоял. Он рассеянно уставился на мою грудь. Почти неслышно он пробормотал:
— Те последние слова, которые он произнес, по-вашему. Они, конечно, тоже фальшивые. Из-за них он кажется слабым, подлым и испуганным.
Он встряхнулся, потом рявкнул на меня:
— Злодей, вот во что вы его превратили. И это ложь! Бездеятельный Паткендл — кто он такой? Удачливый дурак, болван. Фулбрич — Воплощение Воли. Оживите его, вознаградите его! — Он помахал листами бумаги у меня перед носом. — Профессор, мы, члены Общества, написали четыре возможных финала «Путешествия Чатранда». Мы выстроили их в ряд по-правдоподобию, для вашего удобства, но любой из них был бы приемлем при условии... Ой!
Моя трость сделана из крепкого железного дерева, и я сильно ударил ею по его