Читать интересную книгу Мы - истребители - Владимир Поселягин

Отъехав от поста, я поинтересовался:

— Какие у меня полномочия? Не может быть, что вас не просветили на этот счет.

Лейтенант блеснул глазами:

— Товарищ майор предупреждал, что вы зададите этот вопрос. Он велел передать, что довольно широкие.

— Ага, это хорошо. Есть чем прикрыться в случае чего.

— Вы чего-то опасаетесь? — сразу же насторожился лейтенант.

— Да. Дочка моего погибшего… — быстро рассказал все про Семеныча и его трагическую гибель, закончив на письме. Чего-либо утаивать смысла не было, парень должен был знать причину поездки, в случае чего это могло помочь.

— Письмо с вами?

— Да.

— Можно прочитать? Хочу изучить его.

Достав из внутреннего кармана в несколько раз сложенный листок бумаги, я отдал его Павлову. После довольно продолжительного изучения он согласно кивнул:

— Что-то с ним не так. Так и тянет от него отчаянием.

— Я тоже это почувствовал, но списал на боль от потери отца.

— Возможно и это, но не думаю. Одна фраза чего стоит: нельзя пройти по улице, постоянное напоминание о случившемся с отцом тяжело переносится нами.

— Односельчане травят? Мол, предатель, в плен попал и все такое? — поворачивая и съезжая на боковую дорогу, поинтересовался я. Судя по дорожному знаку, двигались мы правильно.

— Вряд ли. Если бы он был врагом народа — тогда да, возможно, но не в этом случае. Тут что-то другое. Однако вы правы, они, возможно, в беде.

— Угу.

— Слушай, лейтенант… — Задумавшись, что сказать Павлову, я проехал мимо столбика с названием поселка.

— Да, товарищ майор?

— Знаешь… Как бы объяснить?

Павлов внимательно посмотрел на меня, с интересом ожидая продолжения:

— Вы что-то хотите?

— Можно сказать и так. Видишь ли, я не хочу, чтобы семья Морозовых видела вас. То есть поняла, что я под охраной. Могут возникнуть некоторые неудобства.

— А, так это не проблема, товарищ майор. Мои люди опытные в охране, приходилось и с вами работать.

— Что? Но я вас не видел?!

— Может, и видели, просто внимания не обратили. Я вас понял, не волнуйтесь, на подъезде к дому мы с вами разделимся. Сразу скажу, что не нужно нервничать, мы всегда рядом. Если увидите кого-нибудь из моих людей, не нужно смотреть на них с удивленным видом и отпавшей челюстью.

— Что, и такое бывало?

— Бывали прецеденты.

— Но чтобы на кого-нибудь так смотреть, мне нужно их увидеть. Я, кроме вас, никого не видел в лицо, — хмыкнул я.

— Это дело поправимо. Остановите у магазина, там, где очередь, они выйдут, вот и запомните. Я, кстати, вас тоже покину.

— Понял, не дурак. Дурак бы не понял.

Хохотнув незамысловатой шутке, лейтенант распахнул дверцу и вышел. Громко сказав спасибо, он энергичным шагом направился в магазин. Толпа безмолвно пропустила его внутрь помещения.

Подчиненных у Павлова оказалось трое — два парня лет по двадцать пять на вид и девушка моих лет. Одеты они были фактически неотличимо от людей, толпившихся у магазина, разве что присутствовал некий городской лоск. Это не было особо заметно, просто чувствовалось.

Газанув, я стронулся с места и направился дальше. Теперь нужно найти улицу, где проживали Морозовы.

Маршрут по заснеженным улицам мне показала словоохотливая бодрая толстушка-хохотушка с сумкой в руках, из которой торчал рыбий хвост. Видимо, рыба была такая большая, что даже не помещалась в довольно объемистую сумку. Это доказывало, что в селе голода пока не было. Тетка меня узнала и, видимо, поэтому, стараясь не отпускать, вывалила все местные новости. Скорее из любопытства, чем из-за чувства благодарности или жалости, я продолжал стоять рядом с ней и с легкой улыбкой слушал, всем видом показывая, как мне интересно.

На самом деле я действовал по привычке все знать. Вроде как прибыл на новое место и изучаю зону полетов, чтобы ориентироваться на местности.

Слова толстушки, что к старшей дочке Инги Васильевны ходит молодой командир госбезопасности, насторожили меня.

«Это еще кто? Ухажер? Или Никифоров клинья подбивает, посылая своих людей? Да нет, не похоже на него. Нужно выяснить», — решил я, продолжая слушать говорливую женщину.

Дом Морозовых находился фактически на задворках поселка, огородом упираясь в сосновый лес. Посмотрев на избу-пятистенок, крытую дранкой, только покачал головой. Хозяйство было добротным, а отец Семеныча жив. Судя по легкой снежной пыли, поднимавшейся над забором, он сейчас работал во дворе. «Опель» двигался с небольшой скоростью, а когда в открытых воротах показался старичок, тащивший за собой на веревке большую бадью, набитую утрамбованным снегом, я притормозил, с интересом рассматривая его. Семейное сходство было видно невооруженным взглядом.

Отец Виктора Семеновича, Семен Алексеевич остановился и, подслеповато щурясь, посмотрел на машину, остановившуюся около его двора. А когда я вылез, охнул в изумлении — он меня явно опознал.

— Здравствуйте, Семен Алексеевич, — громко сказал я. То, что старик плохо слышал, знал прекрасно, Семеныч как-то обмолвился об этом: мол, последствия контузии в германскую войну.

— Здравствуйте, товарищ Суворов, — ответил он, пожимая мне руку.

Мы стояли и рассматривали друг друга.

— Не нужно официоза, называете меня Севой, ваш сын Виктор Семенович именно так меня и называл…

«Но редко, я для него всегда был „командир“. Только пару раз он окликнул меня как все… только пару раз!»

— Хорошо… Сева. Проходи в дом… Ох, радость-то какая, однополчанин в гости приехал! Машину во двор загоняй, я Нюшу в конюшню сейчас отведу.

Подтянув штаны с потертостями на коленях и оставив бадью, дед шустро засеменил валенками во двор, к стоявшей у яслей с соломой лошади.

Как и говорил Семен Алексеевич, машина неплохо уместилась во дворе, расчищенного места хватало вполне.

Пока загоняли «опель» и доставали из кабины и багажника вещи, разговорились. Кроме старика, дома никого не было. Ирина Марковна, мать Семеныча, ушла в магазин. Жена на почту, ну а дети — на снежную горку. Война войной, но дети оставались детьми. Было бы очень плохо, если бы это изменилось. Анна, старшая дочь, ушла с ними для пригляда — Нине восемь лет, а Олегу пять, так что без взрослого никак.

В доме мне понравилось. Беленые известкой стены, чистые выскобленные полы. Большая печка на входе, на которой, судя по овечьей шкуре, спал Семен Алексеевич — я заметил, когда он снимал тулуп, овечьи ворсинки у него на спине. На кухне, куда мы прошли, стоял большой стол, на стенах полки с тарелками, чугунками, большой комод старинного вида с вензелями. Готов побиться об заклад, из какого-то разграбленного поместья. Небольшое оконце с занавеской из красной материи тоже привлекло взгляд.

Из кухни двустворчатая дверь вела в большую залу с круглой печкой для подтопки. Две комнатушки, отделенные от зала тонкой дощатой стеной. Печка стояла так, что грела и их тоже.

Еще раз осмотревшись, я сделал вывод, что тут живут довольно простые люди, колхозники, работящие. Нужды не было, но и достатка тоже особо не видать, хотя дом добротный. Война меньше года идет, не успели обноситься или распродать вещи. Посмотрел на гору подарков, сваленных в углу. Поинтересовался:

— Как у вас тут вообще? Не голодно?

Старичок хмыкнул. Деревня. Хотя продовольствие сдают как положено, выжить можно. Нормативы с трудом, но выполняют. Спасали старенькая лошадь и молодая дойная корова, у которой недавно появился теленок. И еще то, что Семен Алексеевич заранее позаботился о возможных проблемах с едой, так что запасы были немаленькие. Одних сушеных грибов поели на двадцать процентов да столько же отдали продовикам. Первую зиму они пережили на старых запасах, но что будет дальше?

— Тяжко, конечно, с мылом плохо, да соль сейчас не везут, но живем. Вы, главное, поскорее войну эту закончите, — вздохнул Семен Алексеевич.

— Это не скоро будет. Года два-три потерпеть придется, — в ответ вздохнул я.

— У соседей вчера на сына похоронка пришла… — печально сказал старик.

— Бывает.

— Не пропал без вести, очень тяжело ждать. У нас приходила, только девять дней назад уже похоронка пришла. Марфа, наша почтальонша, принесла.

Мы немного поговорили о Семеныче. Я в подробностях рассказал про нашу встречу, как он помогал разведчикам составлять карту нахождения тяжелых орудий немцев. Как погиб, не рассказал, соврал, что во время перестрелки шальная пуля попала прямо в сердце. Смерть была мгновенной.

— Не мучился, значит?

— Нет… не мучился.

— Пьешь?

— Бывает, но редко. Сейчас буду.

С кряхтением ссутулившийся Семен Алексеевич сходил за занавеску, закрывавшую часть угла на кухне. Вернулся он с пятилитровой бутылью самогона. Внутри в чистой как слеза жидкости плавали какие-то листочки, травки и зеленый перец.