В последующие дни он больше не встречал Эльвиры. Король, недовольный исполнением любовных песен во время крестового похода, сказал об этом Маргарите, и, разумеется, она к нему прислушалась. Да и тяготы плавания, теснота и неудобства подвигали скорее к молитвам, чем к сладкоголосому пению. Впрочем, плавание омрачила только одна-единственная буря, потопившая один корабль, в остальном оно протекало мирно. Погода стояла ясная, Средиземное море напоминало шелк и лишь слегка мурлыкало, словно кошка, которая просит ласки. Рено большую часть времени проводил на носу, где, опершись о деревянную решетку, наблюдал, как разрезает их корабль с округлыми боками ярко-синюю зыбь, по-детски радуясь каждому всплеску радужных брызг и клочку белой пены. В несказанной красе моря, которое он видел куда менее милосердным, когда плыл из Рима, Рено виделось обещание их побед на Святой земле и рая в загробной жизни.
Дни сменяли друг друга, и юноша все с большим нетерпением ждал прибытия на остров Кипр и надеялся быть первым, кто заметит его в подернутой дымкой дали.
О Кипре он знал только то, что прочитал в рукописи Тибо: земля эта необыкновенно красива; его бабушка, прекрасная Изабелла Иерусалимская, чей портрет ему удалось сберечь во всех своих мытарствах, принесла туда свою корону, выйдя в четвертый раз замуж за Амори де Лузиньяна; его мать, Мелизанда, родилась на Кипре, и находится этот остров совсем недалеко от Сирии, куда с таким нетерпением стремился Рено.
Но не Рено первым увидел Кипр. Случилось это ночью с 17 на 18 сентября, и заметил его дозорный, наблюдая за морем из гнезда на мачте, о чем и оповестил всех радостным криком. Все мигом кинулись на нос, рискуя нарушить равновесие корабля. Порт, к которому приближался корабль, именовался Лимасол, и располагался он в южной части острова. Но, кроме огня на башне, который трепетал в ночном небе, и туманных очертаний крепости, ничего различить было невозможно. Но если глаза ничего не видели, то нос ощущал запахи рая. Ночной ветерок доносил ароматы острова, который древние посвятили богине любви Афродите и который, по их представлению, отличался обилием чудесных запахов. Пахло то миртом, то нардом, то корицей, миррой, ладаном, лавандой… Пряные запахи достигали корабля и заглушали запах моря и неизбежное зловоние кораблей, перегруженных людьми и животными.
Из-за горизонта появилось солнце, и в его лучах стал виден белый город, окруженный эвкалиптовой рощей и виноградниками, синел порт, а вдали – горы, поросшие кедрами и кипарисами. Лимасол лежал, как на ладони, с крепостными стенами, маяком, лесом разноцветных мачт и изящной церковью Святого Георгия, в которой когда-то Ричард Львиное Сердце обвенчался с Беренгардой Наваррской. Выше города красовался могучий замок. А чуть в стороне виднелись другие горы, обязанные своим появлением предусмотрительности французского короля: там громоздились пирамиды бочек и горы зерна. Горы зерна зазеленели из-за дождей, но зелень эта надежно сохраняла все то, что находилось под ее покровом.
Правитель города встретил короля Франции и сопровождающих его знатных сеньоров с подобающими почестями и церемониями и проводил их в замок, куда в самом скором времени приехал и Генрих I, извещенный о прибытии долгожданных гостей почтовыми голубями: он желал лично отвезти дорогого брата из Франции в Никосию, столицу Кипра. Кроме Людовика с братьями роскошные корабли привезли Гуго IV, графа Фландрии, Гильома де Дампьера, Гуго V, графа де Сен-Поль, Рауля де Куси и еще одного безнадежно отчаявшегося, Гуго де Лузиньяна, графа Марш, недавно овдовевшего: он потерял женщину, которую любил всю свою жизнь и которую продолжал любить. Этой женщиной была Изабелла Ангулемская, ставшая королевой Англии и, потеряв трон, дважды посягавшая на жизнь короля Людовика IX и его матери. Трудно было представить себе человека более скорбного, чем этот немолодой уже рыцарь в черных одеждах. Незаживающую рану нанесла ему не только смерть жены, но и ее пренебрежение: она отвергла его, затворившись в аббатстве Фонтевро подле могилы своего первого мужа Иоанна Безземельного, жалкого государя, но все же коронованного правителя Англии, тем самым как бы вернув себе утерянную корону… Подобно Раулю де Куси, Лузиньян со своими рыцарями держался особняком, не замечая никого вокруг себя, отгороженный от всех отчаянием, которое отпечаталось на его изможденном лице и в лихорадочно горящих глазах. Всем в его дружине было известно, что, надев на себя плащ с крестом, он ищет только смерти и ничего, кроме этого… Короли Кипра приходились ему родней, но ему и дела не было до встречи. Он стремился дальше, в Сирию.
Корабли причалили под пение труб, запевших еще громче, когда рыцарское воинство стало высаживаться на берег. В порту сразу воцарились радостное оживление и суета: сеньоры созывали свои дружины, чтобы построить их в нужном порядке. Вместе с другими рыцарями Рено отправился к барже за своей лошадью, беспокоясь за ее состояние, но благородные животные прекрасно перенесли путешествие благодаря заботам добросовестных конюхов. Рено дал возможность Бурану размять ноги, а потом присоединился к отряду дома д’Артуа, который в тени гигантской пинии ожидал приказа выстроиться для торжественной встречи кардинала Эда де Шатору, папского легата, прибывшего на галере ордена тамплиеров, которая только что бросила якорь у причала. Рено встал рядом с Гуго де Круазилем и с Френуа, ставшим теперь его неразлучным другом. Он невольно услышал их разговор. Гуго сожалел, что больше не услышит пения дамы, приближенной королевы Маргариты. На Кипре они вообще не будут видеть дам, да и возможности послушать ее у них не будет.
– Да, она не чарует красотой, – говорил он проникновенным голосом, – но когда она поет, забываешь об этом. Ее пение уносит меня так высоко в небо, что мне трудно потом вернуться обратно на землю.
– Ну, по крайней мере, ты хотя бы останешься с нами, – усмехнулся Френуа. – Я согласен, что у нее чудесный голос, но почему она поет только по-провансальски? Разумеется, королеве Маргарите это нравится, но лично я предпочитаю наш добрый старинный французский язык!
– И французских поэтов. Но совершенно естественно, что дама Эльвира умеет слагать стихи только на провансальском… Кстати, мы даже не знаем, из какой она семьи. Все называют ее дамой Эльвирой, словно неведомо, какого она рода.
– Это потому, что род ее совсем не знатен. Благородная семья никогда бы не согласилась видеть свою дочь в подобном качестве.
– Как ты заблуждаешься, бедняга Френуа, завязнув по уши в своих жирных северных землях! Знай же, что среди сеньоров Юга певец-поэт считается благословленным богом, там им гордятся. Герцог Аквитанский был поэтом, и еще принц, только я забыл, какой именно. Чтобы стать придворной дамой королевы, нужно быть девушкой знатного рода!