Читать интересную книгу Невеста Нила - Георг Эберс

— Осквернил? — повторил юноша и его щеки вспыхнули. — Нет, то и другое осталось чистым, потому что мой отец никогда не лгал! Справедливость к каждому, даже к противнику, была основой его безупречной жизни. Благороднейшие люди среди язычников-греков преклонялись перед тем, кто умел находить великое и истинно прекрасное даже в своих врагах.

— И они были правы, потому что не знали истинной веры, — возразил патриарх. — В светской жизни каждый из нас может подражать им и теперь; но нельзя прощать тем, кто посягает на высокую истину, питающую христианскую душу. В особенности не должен способствовать лжеучениям тот, кто стоит во главе народа и рискует соблазнить единоплеменников своим примером. Твоему отцу следовало покориться только по необходимости, а он сделался союзником арабов и даже другом завоевателя Амру, что стоило мне немало горьких слез. Так поступил глава нашего бедного народа и совратил с истинного пути своих соотечественников. Многие тысячи отпали от христианства и сделались мусульманами, видя, что их мудрый, справедливый мукаукас действует заодно с арабами. Мне нужно было предостеречь от погибели несчастный народ, и потому я не побоялся, наперекор собственным чувствам, отказать в последней почести своему дорогому другу и лишить его христианского погребения, чего он вполне заслуживал своей добродетельной, справедливой жизнью, в смысле светской деятельности. Я все сказал; теперь ты должен забыть свою неразумную досаду и вполне искренне пожать руку, которую протягивает тебе еще раз блюститель чистоты душ.

Старец снова подал руку, но юноша опять лишь нерешительно прикоснулся к ней и, вместо того чтобы посмотреть церковному владыке прямо в лицо, в смущении опустил глаза в землю. Однако патриарх сделал вид, что не замечает этого, и крепко пожал ему руку. Потом он перевел разговор на убитую горем Нефорис, на упадок Мемфиса, на будущее Ориона и, наконец, упомянул о драгоценных камнях, пожертвованных церкви покойным Георгием. Беседа шла в мирном дружеском тоне; патриарх сидел в кресле мукаукаса и вполне естественно и непринужденно перешел от похвалы дорогому ковру к вопросу о крупном смарагде. Орион отвечал, что этот камень не принадлежал к числу пожертвованных, но Вениамин придерживался другого мнения.

Все пережитое Орионом с той несчастной минуты, когда он поддался искушению в таблинуме, пришло ему на ум при неожиданном обороте разговора. Однако его успокоила мысль, что ни мать, ни Сусанна, по-видимому, не проболтались о несправедливом приговоре на домашнем суде над мнимым похитителем смарагда. Мать Катерины, вероятно, умолчала о случившемся ради дочери, виновной в ложном показании. Однако ужасные обстоятельства дела легко могли дойти до ушей строгого старика; Орион не остановился бы ни перед какой жертвой, лишь бы злополучный изумруд был забыт. Он уклончиво отвечал, что камень затерялся, но за него будет выплачена церкви какая угодно назначенная Вениамином сумма, так как патриарх, может быть, пожелает употребить эту часть вклада на дела благотворения. Но владыка упорно настаивал на своем требовании, советуя Ориону отыскать смарагд, и заявил, что он смотрит на него как на собственность церкви, а в случае отказа выдать драгоценность, прибегнет к помощи закона. Ориону оставалось только обещать, что он примет все меры к отысканию сокровища, однако юноша сделал это против воли, с явным неудовольствием. Патриарх принимал все сказанное с видом благодушия, но к концу аудиенции переменил тон и строго сказал:

— Теперь я раскусил тебя, сын мукаукаса Георгия, и с чего начал, тем и кончу: тебе чужда добродетель христианского смирения, ты не сознаешь могущества и высокого достоинства нашей веры, ты чужд ее духу, который повелевает обращать на истинный путь заблудших грешников. Твоя прекрасная мать со слезами на глазах сообщила мне, какая пропасть разверзается у тебя под ногами: ты хочешь связать себя на всю жизнь с неверной мелхиткой. Кроме того, материнское сердце набожной Нефорис страдает за тебя еще по какой-то иной причине, которую она обещала открыть мне в церкви. Я разберу это дело по возвращении; но, говоря по правде, для тебя не может быть ничего хуже брака с дамаскинкой. Чего ты добиваешься? Только непрочного земного счастья; ты просишь руки еретички, дочери еретика; ты отправляешься на ту сторону Нила, в Фостат, как было вчера, и хочешь поступить на службу к арабам; но я, пастырь своего стада, не допущу того, чтобы последний потомок славных предков, самый богатый и знатный юноша среди якобитов, заразил своим примером тысячи людей. У меня достанет сил бороться с тобой. Покорись мне или я заставлю тебя плакать кровавыми слезами.

Патриарх ожидал, что Орион упадет перед ним на колени, но юноша только смотрел на него взволнованным, недоумевающим взглядом; тогда Вениамин продолжал еще с большим жаром:

— Я пришел сюда, чтобы вернуть тебя на путь истины, и потому настаиваю, требую, приказываю: уничтожь всякую связь с врагами своего народа и своей веры; вырви из сердца любовь к мелхитской сирене, грозящую тебе вечной гибелью…

До сих пор Орион молча, с поникшей головой слушал грозные увещевания церковного владыки, но при последних словах юноша потерял самообладание и резко перебил Вениамина:

— Я никогда, слышишь никогда не сделаю этого! Подвергай меня поруганию, если хочешь; я останусь тем, кем есть: верным сыном церкви, к которой принадлежали наши предки и за которую сложили головы мои братья. Я со всем смирением исповедую веру Господа моего Иисуса Христа, пролившего кровь за наше искупление и принесшего с собой заповедь любви в грешный мир. Я никогда не изменю своим единоверцам, но также не покину и ту, которая явилась передо мной, как посланница Божия, как добрый ангел, и научила меня понимать высокое значение жизни. Паулу любил также и мой покойный отец. Ты — глава церкви; требуй же от меня разумного, возможного, и тогда я постараюсь исполнить каждое твое желание, но в угоду тебе я не могу изменить своему слову; а что касается арабов…

— Довольно! — прервал выведенный из терпения Вениамин. — Отсюда я отправлюсь в Верхний Египет, и по возвращении ты дашь мне окончательный ответ. До тех пор я даю тебе время одуматься и еще раз говорю совершенно серьезно: забудь мелхитку. Твой брак с еретичкой невозможен, потому что он послужит греховным соблазном для прочих египтян. О твоих отношениях к арабам и о том, прилично ли тебе в твоем высоком звании поступать к ним на службу, мы поговорим после. Если ты в следующий раз сообщишь мне, что выбрал лучшую подругу — ведь тебе можно искать руки любой якобитской девушки, — то я буду говорить с тобой в другом тоне. Я предложу тебе свою дружбу и помощь; вместо проклятия ты получишь благословение церкви и милость Всевышнего. Твой земной путь сделается гладок, а за гробом будет ждать тебя вечное блаженство. И бедная мать воскреснет душой, когда ты одумаешься. Вот мое последнее слово: откажись от женщины, которая принесет тебе погибель!

— Я не могу, не хочу и никогда не сделаю этого! — твердо возразил Орион.

— Тогда мне остается дать тебе почувствовать всю тяжесть моего проклятия, если ты доведешь меня до крайности.

— Ты волен поступить, как желаешь, — отвечал юноша. — Но тогда я буду искать счастья и отрады в объятиях женщины, проклятой тобой, и по ту сторону Нила у справедливых и честных людей.

— Попробуй! — воскликнул патриарх. Его щеки пылали, глаза горели зловещим огнем, он сделал решительный жест рукой и твердой походкой вышел из комнаты.

XXVII

Орион остался один в кабинете отца; ему казалось, что налетевшая буря в один миг опустошила вокруг него вселенную, что враждебные силы готовы ниспровергнуть все то, чему он привык поклоняться с младенческих лет. Юноша вступил в неравную борьбу, отстаивая личную свободу и счастье. Рядом с грозной фигурой Вениамина в его воображении возник лучезарный образ любимой девушки и образ покойного отца, который как будто горел желанием защитить своего сына Орион перебирал в уме каждое слово, сказанное патриархом. Могущественный церковный владыка, непоколебимый ревнитель веры, точно издевался над неопытностью молодого человека. Он сначала выспросил и выпытал его, а потом уже приступил к тому, с чего следовало начать. Сын Георгия решил твердо держаться своей веры, быть истинным христианином, не поддаваясь, однако, влиянию властолюбивого патриарха. Убитая горем мать каким-то чудом не проговорилась Вениамину о предсмертном проклятии отца, а между тем такая страшная тайна была бы сильным оружием в руках врага. С глубоким состраданием вспомнил юноша о несчастной, одинокой женщине, и тут ему пришло на ум, что высокий посетитель отправился к ней с жалобой на сына и с намерением выпытать у нее то, что она не решалась высказать.

После ухода патриарха прошло уже несколько минут. Орион забыл проводить его, что было явным нарушением приличий. Последний представитель древнего рода упрекнул себя за это, провел рукой по растрепавшимся волосам и поспешил в виридариум. Здесь его подозрение подтвердилось: спутники патриарха стояли у дверей комнаты с фонтаном, где обыкновенно проводила время Нефорис. Вениамин как раз выходил оттуда; увидев юношу, он приветливо взглянул на него, как будто между ними не произошло ничего неприятного.