Я отдался моменту, наслаждаясь умом Инаны, как она наслаждалась моим умом. Когда наши тела и души переплелись, время из реки, текущей мимо, превратилось в ласковый океан, где мы плыли вместе, наслаждаясь каждым мгновением, словно это отрезок вечности. Инана укрепила бастионы моей души, сделала меня неуязвимее для зла и неизмеримо мудрее.
Вместе мы достигли душевной благодати.
Спустя вечность моя душа заговорила с ее душой.
– Я не хочу, чтобы это кончалось, Инана. Хочу вечно оставаться с тобой.
И услышал ее ответ словно из глубины моей души.
– Ты часть меня, Таита, и я часть тебя. Но в то же время мы разные и цельные существа, оба. У нас разное существование, в которое мы должны вернуться. У каждого из нас своя судьба, и мы должны ее встретить.
– Пожалуйста, не оставляй меня, – взмолился я.
– Сейчас я уйду. Мне пора.
Голос ее больше не смешивался с моим.
– Ты вернешься ко мне?
– Да.
– Где?
– Там, где будешь ты.
– Когда, Инана? Когда я увижу тебя снова?
– Через день, через год, а может, через тысячу лет.
Я почувствовал, как разворачивается ее тело, освобождают меня ее объятия, соскальзывают ее руки.
– Останься еще ненадолго, – умолял я, но она уже исчезла. Я сел. Недоуменно осмотрелся. И обнаружил, что лежу на своем ложе на дворцовой террасе. Я вскочил и побежал в опочивальню. Остановился посреди большой комнаты и посмотрел на дальнюю стену, в которой видел дверь в тайный сад. Двери не было.
Я медленно перешел через комнату и стал внимательно осматривать стену, проводя пальцами по ее поверхности, ища соединение двери с косяком. Штукатурка была гладкой, нетронутой. И тут я вспомнил слова Инаны:
«Ты должен знать, Таита, что у богов и полубогов все иначе. У богов все возможно».
Казалось, прошло много лет с тех пор, как я стоял на этом месте. Возможно ли, что во времени существует какое-то другое измерение, куда перенесла меня Инана? Даже если оно есть, в этом мире время могло замереть, пока я был с ней.
Пока я старался отделить явь от фантазии и правду от лжи, мой взгляд остановился на букете красных роз в огромной бронзовой амфоре посреди пола. Я наклонился и стал разглядывать цветы на колючих стеблях. Они были свежи, как когда я впервые их увидел.
– Их много раз могли обновить за мое отсутствие, – вслух сказал я. Потом посмотрел вниз. На мраморной плите лежала одна красная роза. Это я помнил. Вчера вечером я сорвал ее со стебля, желая насладиться ароматом, а потом бросил на пол, чтобы подобрали слуги.
Я наклонился, поднял цветок и понюхал. Он благоухал так же, как и когда я его срывал. Осмотрев его внимательнее, я увидел, что без воды он нисколько не увял и был так же свеж, как когда я сорвал его со стебля.
Провели ли мы с Инаной в божественном объятии всего одну ночь, а не целую жизнь, как я считал? Это не казалось мне возможным. Я стоял в раздумье, касаясь лепестками губ.
И услышал, как открывается главная дверь в мои помещения, какие-то неясные голоса говорят по-египетски.
– Кто там? – крикнул я, и мне ответили:
– Это я, господин.
Я узнал голос Рыжего. Мгновение спустя и сам он появился на пороге опочивальни.
– Где ты был? – спросил я.
– Ты сам приказал не будить тебя, пока солнце не поднимется над горизонтом, хозяин, – ответил он с плохо скрытым недовольством.
– Когда я сказал тебе это?
– Вчера вечером, когда отпустил меня.
Итак, я отсутствовал всего одну ночь. А может, вообще ничего не произошло. Может, все увиденное мною было сном, но я отчаянно надеялся, что это не так. Я уже тосковал по новой встрече с Инаной… если, конечно, она существует, а не выдумана мною. Узнаю ли я когда-нибудь ответ на эту загадку: выдумка или нет? Кто и что Инана?
– Я забыл. Прости, Рыжий.
– Конечно, хозяин. Но это я должен перед тобой извиниться.
Рыжего так легко умиротворить… Он хороший человек и нравится мне. Однако я строго напомнил:
– Не забудь, через пять дней мы уезжаем в Сидон. К этому времени ты должен быть готов к дороге.
– Я уже уложил большую часть наших вещей в повозку. И могу отправляться через час.
Каждый час последних пяти дней в Вавилоне был заполнен лихорадочной деятельностью. Последние встречи с Нимродом и его советом, заключение договоров между государствами; распоряжения относительно тех средств, что я пообещал и что должны были получить посланцы Нимрода в Фивах. Я был очень доволен, что не буду присутствовать, когда подписанное мною долговое обязательство на двадцать семь лаков предъявят фараону Тамосу.
Сверх всего этого в Вавилон прибыл посол Верховного Миноса, чтобы приветствовать мою миссию и вместе со мной вернуться на Крит. Он вместе со свитой отплыл из Кносса с флотилией боевых галер. Корабли он оставил в шумерском порту Сидоне и со своей свитой отправился по суше мне навстречу.
Звали его Торан, что в переводе с критского означает «сын быка». Этот мужчина в расцвете лет путешествовал с той пышностью, какая подобает представителю самого богатого и могущественного владыки на земле. Царь Нимрод отвел для его свиты целое крыло дворца. Просто чтобы накормить и развлечь гостей с Крита, Нимроду пришлось потратить большую часть полученных от меня трех лаков серебра. Он хотел поскорее спровадить Торана на его остров, и делал все, что в его власти, чтобы ускорить отъезд.
Вдобавок к красоте и величественным манерам Торан был одарен одним из проницательнейших умов, какие мне доводилось узнать. С первой же встречи мы почувствовали взаимное уважение, и почти сразу каждый из нас увидел достоинства другого.
Среди того, что нас роднило, было отвращение к варварам-гиксосам и ко всему хотя бы отдаленно с ними связанному. Я битый час обсуждал с ним постыдное беспричинное нападение гиксосов на минойскую крепость Тамиат и зверства, которые учинили гиксосы над захваченными критянами. Младший сын Торана был среди старших воинов, которых обезглавили после того, как они сдались.
Однако никто из нас не упомянул о трех больших критских триремах с сокровищами и о 580 лаках серебра, которое гиксосы украли у Верховного Миноса. Эти сокровища словно никогда не существовали. Я готов был поклясться перед всеми богами, что ничего о них не знаю.
Окончательно меня убедило в способностях Торана и его уме то, как превосходно он владел египетским языком, и то, что он прочел и изучил почти все мои трактаты. Он сказал, что считает мой трактат о морской войне и тактике гениальной работой и перевел на минойский язык многие мои стихотворения.
Только на второй день бесед мы затронули предполагаемый союз между нашими державами и как нам закрепить и упрочить этот союз. Эти беседы заняли еще три дня – мы проверяли ум и мышление друг друга; на четвертый день мы смогли подписать договор. Я подписал его и египетскими иероглифами, и минойским линейным письмом А.