Потом Неясыть и Вербу поселили в этом жилище. Его долго отмывали от того, что исторг его организм за эти дни, а потом снова привязали палки к ногам. Шаман Шаманов объяснил знаками, что палки не дадут ногам гнуться. Через месяц ноги должны зажить, тогда ему разрешат ходить.
Неясыть очнулся от воспоминаний и снова попил. Теперь ссать не хотелось. Но где же Верба? Что-то долго она сегодня. В другие дни она тоже дома не сидела, а постоянно была с жёнами Мекхаеля. Что-то делала, учила чужие слова. Она и его пыталась научить, но очень уж чужими оказались слова, неприятными для разговора. Хотя, Верба считала, что именно в этом сила Великих шаманов. Люди постоянно говорят правильные слова, поэтому теряют силу. А Великие Шаманы не размениваются на мелочь, они копят силы. Теперь Верба тоже копит силы. Но невозможно копить силу, когда говоришь языком настоящих людей. Поэтому Верба и сама учит язык Великих Шаманов, и заставляет Неясыть, чтобы он учил.
Но сегодня слишком уж долго её нет. В другие дни она приходила в вечерние сумерки, а сейчас уже темно – снег у выхода совсем перестал светиться. Неясыть снова откинулся на спину и расслабился. Но стоило задремать, как в обычные шумы вплелись голоса. Вскоре снег отразил огонь факелов. Отблески приближались. Пришлось снова сесть. Раз уж не получается встретить опасность стоя, то хотя бы сидеть при этом. Через несколько мгновений в жилище заскочила Верба. Она воткнула факел в снег у входа, чтобы не дымить внутри, и зажгла несколько световых палочек. Гладкие, из какого-то очень твёрдого, странно пахнущего жира, они светили очень ровно и очень долго.
– Готовься, муж мой. Сюда идёт Дух Зимы.
Рассказывая, она надела на него ту специальную тонкую одежду для дома, которую выдали шаманы. Неясыть постоянно её снимал – очень уж мешала с непривычки. А Верба каждый раз надевала, говоря, что в доме Великих Шаманов свои правила. Но сегодня она дала не ту одежду, которую Неясыть уже видел. Верба принесла особую яркую одежду – праздник ведь.
– Великий Шаман призвал Дух Зимы, чтобы тот уходил и пустил к нам Дух Лета. Готовься, надо задобрить его и его жён – духов снега.
– А чем задобрить? У нас ничего нет. Я давно не охотился. Нет ни красивых шкурок, ни перьев. Придётся отдать свой та́гынты́мын.
Неясыть нежно развернул свёрток из старой заячьей шкурки. В ней он хранил память о самых важных охотничьих трофеях: перья, когти, клыки, кусочки шкурок. Всё это на праздники вплеталось в волосы и подвязывалось к одежде. Немного подумав, он отложил три серых пера с широкими поперечными полосами:
– Знак Хранителя я не отдам!
Эти растрёпанные перья да облезлая шкурка зайца – то, что осталось от инициации во взрослую охотничью жизнь. Его первые трофеи.
– Не хочешь – не отдавай. Духу Зимы не нужны шкуры и перья. Это ведь дух. Шаманы Шаманов рассказали, что духам подношения нужны другие. Нужны красивые слова. Можно рассказать историю или спеть песню. Я уже спела песню выделки шкур и песню огня. А ты, наверно, спой песню охотников.
– У охотников много песен. Какую петь?
– Я не знаю мужских песен. Сам выбери. Я зову?
– Зови, – решился он.
Неясыть подумал, что для такого сильного духа, как Дух Зимы, нужна песня охотников на мамонтов. Он её слышал только один раз в детстве, но хорошо запомнил. Тогда охотники его рода добили большого длиннозубого и длинноносого зверя, который раненным лежал в степи. В тот раз даже стойбище разбили около такой большой добычи. Ели долго, пока мясо окончательно не протухло. Потом ушли.
– Ты не бойся. – Прошептала Верба. – Оказалось, что Дух Зимы страшный, но не злой.
Неясыть только фыркнул. А верба уже что-то громко сказала на языке шаманов. За входом послышался скрип шагов, кто-то страшно захохотал.
Первыми поднялись духи-женщины. До этого Неясыть не видел духов. Ведь только шаман может их видеть. Но ему сразу стало понятно, что это духи женского пола, и это духи снега: они носили белые одежды, которые блестели, как снежный наст под солнцем, а вокруг них кружились большие снежинки; лица их были полностью белыми, только губы и щёки оставались красными, как огонь, а глаза – чёрными, как сажа. Их надутые животы хранили ещё много снега, ведь до весны пока далеко. В руках они держали заснеженные еловые ветки.
Духи-женщины спросили что-то у Вербы, та кивнула, и они запели, повернувшись ко входу. Страшные тягучие и рокочущие слова слетали с ярко-алых губ и кто-то в ночи вторил им жутким смехом. Снаружи завопили и завизжали духи. Верба вся сжалась и задрожала от страха. Неясыть обнял жену и погладил плечи, успокаивая.
– Ты же сказала, что Дух Зимы не злой.
– Всё равно страшно, – пискнула та. – Дух Зимы не злой, но другие духи вон как страшно кричат!
Вот хохот и вопли духов приблизились. Из отверстия входа показался конец посоха. С него пыталась сорваться вьюга, но только бессильно вилась, то поднимаясь, то опадая. Потом показалась голова, а за ней и всё остальное. Синяя одежда блестела и переливалась всеми цветами, а на снежно-бледном лице выделялись яркие круги щёк и чернота глаз. Всё остальное закрывали густые седые брови и длинная белая борода.
***
Получилось шикарно, хоть и не так, как представляли изначально. Сценарий взяли стандартный для детских утренников. Много ли надо аборигенам? Показать им Деда Мороза. Пусть спляшут-споют для него и получат подарки. Только предварительно надо провести агитацию. Должны же неандертальцы узнать, кто такие Дед Мороз и Снегурочка. Первую правку в сценарий внесли женщины. Участвовать хотели обе. Поэтому число Снегурочек резко удвоилось.
Потом в ходе игры с Йв в испорченный телефон выяснилось, что в местном фольклоре присутствует некий Дух Зимы, которого шаманы как раз в это время удабривают всякими жертвами. Это наводило Михаила на мысли, что аборигены имеют вполне сформировавшееся мировоззрение не только о смене времён года, но и о днях летнего и зимнего солнцестояния.
Дед Мороз внезапно стал Духом Зимы. Но и это ещё не всё. При рассказе о внучках-снегурочках Йв задала закономерный вопрос: где родители снежных духов-женщин (по другому объяснить концепцию Снегурочки не получилось) и где жена Духа Зимы? Пришлось срочно переделывать внучек в жён. Так роли у девушек получались более одинаковые. А то сцепка жена-дочь, предложенная мужчиной, получалась несколько неравноправной.
Для костюмов снегурочек взяли простыни. Резать не стали, только немного подшили в виде балахонов с капюшонами и широкими рукавами. По всей площади нашили крохотные обрезки дождика и пластиковые снежинки. Снежинки тоже остались с советских времён, как почти все новогодние игрушки в доме. Чтобы актёров нельзя было узнать, лица раскрасили зубным порошком, замешанном на жире. Нарисовали ярко-алые губы и приложили свеклу к щёкам. Глаза жирно подвели чёрной тушью, взяв за образец макияж египетских жрецов – у них получались шикарные раскосые глаза.
Деду Морозу, то есть – Духу Зимы, наложили такой же грим, добавив только густые седые брови и длинную бороду. Брови сделали из ваты и наклеили поверх родных – клей ещё оставался после изготовления подзорной трубы. А борода завалялась среди других аксессуаров в виде дужек со светящимися рожками и снежинками на пружинках. Пока Ольга с Ириной переделывали простыни в балахоны, Михаил подготовил шикарный посох. Палка была богато увешана лохматой ёлочной мишурой и дождиком. Всё это ему пришлось долго и нудно подвязывать нитками – наклеивать жалко, потом не отдерёшь. Вместо стандартной шубы взяли длинный болоньевый плащ проводника. На него тоже нашили кусочки дождя и снежинки.
Наконец, всё к представлению было готово. Хотели позвать Йв, но тут Михаилу пришло в голову то, что неандерталка так и не знает, как же надо праздновать.
– Собрались, деловые такие. – Проворчал Дух Зимы. – А кто покажет аборигенам, что надо делать? Вряд ли девочка поняла, как всё должно происходить.
– Что предлагаешь?
– Придётся устроить чехарду. Сначала вы без костюмов зовёте Духа Зимы. Вы пляшете-поёте. Он дарит вам подарки. Потом зовёт жён и все вместе дарим подарок Йв... Нет... Или... Блин! Я не знаю. Я же хотел, чтобы, как всегда в таких представлениях – Снегурочка зовёт Деда Мороза. А сейчас не получается.