Читать интересную книгу Цесаревич (СИ) - Старый Денис

— Мой король, я правильно понимаю, что Вы собираетесь начинать новую войну, потому в этой связи и хотите поручить мне проработку дипломатических линий? — проявил свою догадливость, никогда не бывший глупым, министр, он уже давно видел грядущие пушечные залпы и кровь.

— Не только, мой ворчливый друг, не только, — король поставил бокал с немецким вином «оппенгеймер сактрагер» и предельно серьезно посмотрел на Подевильса. — Нужно подготовить обоснование оккупации Саксонии и, на всякий случай, Богемии. В Европе ни у кого не должно быть сомнений, что эти земли наши, а не этой…

Король хотел назвать Марию-Терезию «потаскухой», но даже у Фридриха, уже насколько похабного и скорого на язык, не получалось так приврать. Не императрица, но жена императора — именно так воспринималась Мария-Терезия, Фридрих все еще не признавал право женщин управлять страной. Нельзя не отнять, что австриячка была идеальной женой. Рожала, чуть ли не каждый год, любила свою семью, не имела никаких фаворитов в понимании постельных любимчиков. А вот Елизавету Петровну он бы назвал и еще более уничижительно, не говоря о вообще нравственно падшей маркизе де Помпадур. Ох, как злят короля эти бабы у тронов самых великих держав!

— Все исполню, мой король, — после паузы, когда король запнулся и задумался, сказал министр, вставая со своего стула и кланяясь.

— Это еще не все, мой ворчливый друг, — Фридрих замялся, всматриваясь в лица присутствующих, но решился. — Англия хочет обсудить союзные отношения. Они дают деньги за то, что мы не заримся на Ганновер, ну и подталкивая нас к тому, что и без них было бы неотвратимо — воевать. Что интересно, такой же союз англичане собираются подписать и с Россией [перед Семилетней войной действительно имел место политический казус, когда Россия имела союз с Англией, уже та имела союз с Пруссией, которая собиралась воевать с Россией, что была в союзниках с Австрией].

— Англичанам единственно сейчас что и нужно, так потеснить Францию в Индии и Америке. Они хотят развязать войну, чтобы французы завязли в сражениях и не могли отвлечься на колонии. Что же касается России, то она главный торговый партнер Англии: лес, пенька, воск, канаты, зерно, часть металлов — все везут из Московии. Разрывать такие отношения нельзя. Но получается казус и тут главное, как поведет себя Елизавета, — дал свой политический расклад Подевильс.

— Вот, господа, за что и люблю своего министра — все понимает! — король рассмеялся, казалось бы, и без причин, но три генерала искренне залились смехом. — Готовьте свои предложения, Генрих, ведите переговоры с англичанами, но знайте, что нам еще нужно два-три года для лучшей подготовки армии. А вот деньги, уже необходимы сегодня.

*…………*……….*

Измаил

22 мая 1750 года

Так называемое «наступление» османов началось восьмого мая. Ну как наступление — масса вооруженных людей стала перемещаться в направлении Дуная. Порядка в рядах войска султана было еще меньше, чем в армии, которая была уже разбита русскими в прошлом году. Сложно обучить войска правильному европейскому бою за полгода, в принципе невозможно, если до того солдаты и понятия не имели о такой службе. Особая сложность заключалась в дефиците опытных офицеров. Собирали воинство со всех уголков огромной империи, из-за чего обнаружились и другие проблемы: разобщенность отрядов, как и отсутствие четкого понимания использования этих разноэтнических ватаг, где каждый командир мнит себя независимым стратегом. Была и еще одна проблема — мало кто из османской армии образца этого года принимал участие в действительно масштабных сражениях, или взятии крепостей.

Но были у войска султана и явные преимущества. Это безумный фанатизм. По улицам османской империи, и не только, ходили толпы мусульман, которые рвали на себе одежду, занимались самобичеванием и клялись самыми смертными клятвами не отступать, биться до последнего и грызть зубами ненавистных русских гяуров [подобные явления описываются в реальной истории в период второй екатерининской русско-турецкой войны]. Такое преимущество можно было бы считать условным, так как в бою нужна холодная голова, однако, война против русских приобретала некий сакральный смысл, экзистенциальное сопротивление.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Уже к пятнадцатому мая нами были оставлены все крепостицы и населенные пункты на южном берегу Дуная. Еще ранее началась эвакуация мирного населения, которое изъявило желание бежать от турецкого ига. Повального «переселения народов» не случилось, большинство обывателей, пусть и были благосклонны к русскому воинству, но не решалось покидать обжитые места. Между тем, до пятидесяти тысяч человек сподобилось перебраться в Россию, при том, надеясь уже в ближайшем будущем вернуться в свои дома.

Это становилось проблемой, так как кормить такое количество людей, как и разместить их в молдавских селениях и городах, да и в Причерноморье, было очень сложной задачей. Пожелай они остаться в Российской империи, то тогда можно было и напрячься, выстроить временные бараки, раскошелится на приобретение провианта. Но тратить грандиозные суммы денег на временных гостей, при всем русском гостеприимстве, не рационально. Среди этих временщиков шла необходимая работа, скорее всего, получится часть из них уговорить осесть в Крыму и в районе будущего Николаева, ну или как еще назовется этот город. Одессу же я думал заселять частью караимами, иными евреями, да в противовес им, старообрядцами, что в будущем должны были показывать очень неплохую предприимчивость и трудолюбие.

— А задержим в Измаиле? — спросил я на крайнем военном Совете, когда уже решался вопрос о том, что пора цепляться за территорию и стоять намертво.

— Задержим, море, почитай наше, корабли могут заходить в Дунай и поддерживать гарнизон, как и снабжать, при необходимости. Выстоим, — резюмировал генерал Фермор, который был назначен командующим измаильской армией.

— Петр Федорович, и все равно, я не понимаю, зачем нам отказываться от ранешнего плана и не наносить рассекающие удары по туркам? — не успокаивался Румянцев, которому очень не по нраву пришлось то, что его корпус не станет наносить атакующий удар со стороны Ясс во фланг турок, а останется в Измаиле и рядом с ним, в Аккермане.

— Вынуждаешь меня, Петр Александрович, говорить то, что еще проверить нужно, но понимаю твои тревоги, — я замялся, решаясь. — Казаки вернулись с рейда сильно потрепанные, но кое-что можно сложить и понять. Я приказал эти данные не распространять, пока. Так вот, имеет место быть, скорее всего, — предательство! Турки знают о том, что мы собирались ударить со стороны Ясс в направлении Бухареста, там их сейчас главные силы и ждут того удара. Посему нельзя бить туда, где нас ждут подготовленные позиции неприятеля.

— Не верю, я, уж простите, в предательство, турки могли и сами подгадать удобство для атаки. Но то верно, Ваше императорское высочество, нельзя бить туда, где нас ждут, — вступил в разговор чаще осторожный в решениях Виллим Виллимович Фермор. — Но в Петербурге осведомлены об изменениях плана?

— Виллим Виллимович, под мою ответственность, да и решение сие было от Петра Салтыкова, он знает о турках на направлении Ясс и уже сам готовит оборону. А я еще раз сказываю, что разобраться нужно, откуда турки проведали сие. Казаки-егеря взяли у Бухареста языка — османского пашу, который много чего интересного рассказал. Они будут там стоять и ждать нашего удара, а после уже сами собирались идти на Яссы. Так что я уже послал туда Миниха в помощь к Салтыкову, дабы устроить укрепления — что успеют. Там же и стоять нужно. А бить супостата предлагаю тут, у Измаила с привлечением и тех сил, что собирались для удара на Бухарест.

— Но кто предал? — возмутился Румянцев. — Скоты!

— Разберемся, я уже послал Шешковскому вести, он разузнает, — ответил я, удивляясь вспыльчивости и мужицкой брани Петра Александровича.

Румянцев становился все более рассудительным и даже угрюмым. Та вольность и веселость, что была присуща ему ранее, испарялась после женитьбы. Да, его батюшка продавил-таки идею с венчанием полководца на княжне Галициной, от чего Петр впал в уныние. Екатерина Михайловна Голицына, дочь фельдмаршала Михаила Михайловича Голицына, была безумно влюблена в младшего Румянцева, чего не скажешь о Петре. Мой, надуюсь друг, не был впечатлен суженой. Да, красавицей ее не назовешь! Так что Румянцев становится все более угрюмым, но при этом не забывает задирать мадамам подолы при первом удобном случае, но вне службы [в реальной истории Румянцев виделся с женой только для зачатия детей, а после общался исключительно при помощи эпистолярного жанра, закидывая письмами, при том, что женщины у него были].