Болингброк был талантливым представителем английского Просвещения, ярким публицистом, оратором, политиком авантюристического склада, выдвигавшим смелую, хотя и крайне противоречивую программу. Свободомыслящий атеист, он ради карьеры и власти был готов поддерживать преследование диссентеров, только чтобы угодить торийским сквайрам и влиятельному англиканскому духовенству. Болингброк в конце правления Вильгельма поддержал акт, объявивший Якова III виновным в измене и требовавший от всех принимаемых на государственную службу клятвенного отказа от признания его права на престол. А в 1711 г. Болингброк решительно изменил свою позицию: чтобы не допустить возвращения к власти вигов, он шел на признание прав претендента, разумеется, на его, Болингброка, условиях.
В начале 1711 г. обострились распри между умеренными тори, готовыми, хотя и с колебаниями, в вопросах престолонаследия придерживаться закона 1701 г. и на этой основе договориться с вигами и крайним крылом торийской партии, в котором было немало скрытых якобитов.
Разногласия приняли форму личного соперничества Харли и Болингброка. Применяя испытанное средство - воздействие на Анну, в том числе и через ее фавориток, Болингброк пытался оттеснить от власти своего бывшего покровителя Харли, который еще недавно сам использовал этот козырь, когда сумел сбросить вигское министерство.
Как и в 1708 г., политический кризис усилился отчасти под влиянием событий тайной войны. В феврале 1711 г. разведка Харли перехватила письма, адресованные во Францию, которые говорили о намерении Болингброка включить в свою игру и претендента.
Еще до этого, в октябре 1710 г., шпионы Харли установили, что а Париж поступали сугубо секретные сведения о связях между английским правительством и французскими гугенотами. В частности, французским властям стало известно о попытках английских разведчиков расширить контакты с камизарами участниками крестьянского восстания на юге Франции, проходившего отчасти под религиозным знаменем. Двое из повстанцев были из-за предательства арестованы и подвергнуты мучительной казни - колесованию. Люди Харли попытались определить, каким образом происходило просачивание информации. Подозрения пали на так называемого маркиза Гискара - француза, жившего в Англии и давно связанного с британскими властями, в частности с Болингброком. По одним сведениям, он в прошлом был священником, изгнанным из Франции братом маршала Гискара, губернатора Намюра. Другие утверждали, что его подлинное имя де ла Бурли и что он сам присвоил себе титул маркиза.
В 1705 г. Гискару была поручена подготовка к высадке в районе Бордо 5 полков, навербованных из французских гугенотов, и 12 британских батальонов для помощи камизарам, с тем чтобы оттянуть часть войск Людовика XIV из Фландрии. План не получил осуществления: нужда в нем отпала. После победы Мальборо при Рамильи Лондон цинично оставил камизаров на произвол судьбы. Что касается Гискара, то он с полком, навербованным из иностранцев, участвовал в военных действиях в Испании и по возвращении в Англию получил пенсию в 500 ф. ст. Этого было мало для мнимого маркиза, привыкшего прокучивать деньги с любовницами; одну из них он даже делил с военным министром Болингброком. Наглый авантюрист, слонявшийся по столице с кинжалом и пузырьком яда в кармане, потребовал увеличения пенсии. В натуре Харли, несмотря на его преданность Бахусу, было немало от истового пуританина, тут он возмутился, и пенсия маркиза была взамен увеличения сокращена до 400 ф. ст. Тем не менее тот продолжал жить на широкую ногу, что, естественно, стало порождать толки.
Они были вполне оправданными. Убедившись, что английское правительство не склонно покрывать все его расходы, Гискар решил, что недостачу сумеет восполнить версальский двор, с представителями которого он вступил в преступную связь. А посредницей в своих шпионских занятиях маркиз вознамерился сделать герцогиню Дорчестер, бывшую любовницу Якова П. Эта высоченная тощая мегера не была лишена здравого смысла. "Кто бы подумал, что мы, три старые шлюхи, встретимся здесь", - громогласно заявила она позднее, когда на придворном приеме встретила Луизу де Керуаль, герцогиню Портсмутскую, фаворитку Карла II, и графиню Оркней, бывшую некогда метрессой Вильгельма III. Гискара, впрочем, интересовали не исторические воспоминания, а то, что муж его новой приятельницы граф Портмор был посланником в Португалии. В результате шпионские донесения Гискара отсылались с дипломатической почтой в Лиссабон и оттуда доставлялись его французским нанимателям. Связь "жащлась ненадежной. Даже у лорда Портмора вскоре возникли подозрения в отношении этих пересылавшихся через его миссию пакетов. Один из них был вскрыт, и шпионские занятия Гискара стали известны английскому правительству.
Несколько министров, собравшихся обсудить неожиданную новость, были встревожены, учитывая близость Гискара к не сдержанному на язык Болингброку. Шпион бывал при дворе и мог подготовить покушение на королеву. Харли все же настоял, чтобы Гискара сразу не арестовывали. Надо было установить, по каким еще каналам он передает свою информацию; предполагалось, что он направляет ее какому-то офицеру из армии Мальборо. Харли уведомил герцога о предательстве Гискара - было важно не допустить провала работавших на английскую разведку агентов из числа французских протестантов и установить фамилию офицера, обеспечивавшего пересылку донесений Гискара в Париж.
Расчет оказался верным. В феврале английские власти перехватили письма, адресованные британским офицером во Фландрию. В этих письмах излагались секретные сведения, известные только членам английского правительства. После этого Харли, скрывавший все дело от Болингброка, отозвал его в сторону, когда они находились в палате общин, и продемонстрировал ему шпионские донесения, написанные почерком, который был столь хорошо известен военному министру. Богохульные ругательства, которые отпускал при чтении этих депеш Болингброк, конечно, оскорбляли слух чопорного канцлера казначейства, но не настолько, чтобы стать причиной лихорадки, к вечеру уложившей Харли в постель. Это на несколько дней отсрочило решение судьбы Гискара и, кто знает, быть может, предоставило Болингброку время, чтобы принять меры предосторожности, разумеется, касавшиеся его особы.
Харли снова появился при дворе 8 марта. В этот день Гискар два раза пытался проникнуть в Сен-Джеймский дворец. В первый раз маркиза не пустила охрана, сочтя неподходящим его костюм. Гискар вернулся домой и сменил свой наряд, позабыв при этом переложить в карман надетого им камзола неизменные кинжал и пузырек с ядом. Харли увидел француза, когда тот шел к королеве. Туда же по просьбе Харли вызвали Болингброка и попросили написать приказ об аресте шпиона и обыске в его квартире. Гискара задержали в парке. Особенную ярость француза вызвало то, что приказ был отдан Болингброком. Они и до этого были близки к ссоре. Их общая фаворитка ожидала ребенка, и оба ее поклонника пытались предоставить друг другу честь отцовства.
Шпиона отвели в одну из дворцовых комнат. Спешно приглашенные министры приступили к допросу Гискара. При обыске у маркиза отобрали шпагу, но ему удалось незаметно спрятать лежавший в комнате перочинный ножик. На все вопросы Гискар отвечал неизменным "нет". Он даже с презрительной усмешкой отрицал, что предъявленные ему разведывательные донесения написаны его рукой. В конце допроса, когда вызвали стражу для сопровождения арестованного, Гискар неожиданно бросился к Харли и вонзил в него извлеченный из кармана перочинный ножик. Лезвие прошло около грудной кости. Министры в панике выхватили мечи, клерки, бросив свои записи, выбежали из комнаты, в которую ворвались стражники. Министрам удалось нанести преступнику три раны - все в спину. Болингброк от усердия даже сломал шпагу. Пришедший в сознание Харли просил, чтобы Гискару не причинили увечий. Он был нужен не мертвым, а живым: кто знает, что француз мог сообщить о Болингброке.
Ранение Харли оказалось не очень серьезным. Лорды, приступившие к новому допросу Гискара, не могли добиться ничего конкретною, к тому же маркиз туманно намекал на какие-то таинственные заговоры. Гискару обещали прощение, если он сделает полное признание. Он как будто был готов принять это предложение. Однако после этого ему, как утверждали, была принесена записка от Болингброка. Тот извещал своего бывшего компаньона, что это обещание - лишь ловушка. В ярости Гискар вскрыл раны и умер через несколько часов. Стоявшие у его постели министры тщетно рассчитывали услышать в последнюю минуту важные признания. Им повезло не более чем вигским лордам в случае с Грегом.
Поведение Болингброка вызывало толки - обращали внимание на то, что он хотел заколоть Гискара, когда француз ранил Харли. Обыск в квартире Гискара производился под контролем военного министра. Может быть, поэтому там ничего не нашли. Более того, Болингброк поспешил завладеть и теми письмами Гискара, которые были перехвачены людьми Харли. Военный министр распространял слух, что Гискар метил в него, Болингброка, и только случайно попал ножом в Харли. Поведение Болингброка, возможно, объясняется тем, что Гискар был в курсе связей своего высокопоставленного приятеля с якобитской разведкой.