– Делать мне больше нечего, – фыркнула лаборантка.
– Так что же?
Таня, не поднимая глаз от бумаг, осторожно положила карандаш на указательный палец и покачала его, как качели. Подвинула немного, добиваясь баланса.
– Почку, – спокойно сказала она.
Воцарилось молчание.
– Тань, ты серьезно? – негромко спросил Миша.
– Совершенно. У меня трансплантат. Поставили два года назад – помните, я отпуск брала по здоровью? Средний срок жизни у них, если от постороннего донора, – порядка девяти лет. Плюс-минус. Я бы очень хотела успеть. Трудно найти другой трансплантат, да и шансов на успех во второй раз меньше.
Таня говорила спокойно, и от этого ее собеседникам было еще жутче.
– Тань!.. – Денис едва ли не впервые за все время их знакомства перестал улыбаться.
– Не надо, ребята. Я с этим с десяти лет живу. Привыкла. Ко всему привыкаешь. Я бы не стала рассказывать, но все равно ведь придется, если… – Таня поднялась из-за стола и, обойдя остолбеневшего Дениса, молча направилась к двери.
Миша нагнал ее в коридоре у лестницы.
– Тань, я только хотел сказать, что мы успеем, непременно успеем!
– Я тоже так думаю, – кивнула девушка. – Время у меня еще есть. Было бы здорово перестать пить иммунодепрессанты, знаешь. Конечно, начинать с меня было бы неразумно: это слишком сложный эксперимент. Скорее всего, одну почку придется удалить, чтобы освободить место. И делать это под наркозом. Придется договариваться с клиникой, врачами. Да и вообще, мы ведь ничего подобного не пробовали на животных. В общем, мы пока явно не готовы отращивать новые внутренние органы, хотя неплохо было бы потрясти общественность таким результатом! – Таня улыбнулась. – Ладно, извини, Миш, я тут покурю. Ты иди, я скоро вернусь.
«Ты же не куришь!» – хотел было сказать Миша, но прикусил язык.
Таня стояла возле полок с дисками и с удовольствием смотрела на коллекцию программ, созданных за четыре года. Разумеется, тут были не только ее работы, но к большей части она, так или иначе, приложила руку.
За спиной, скрипнув, приоткрылась дверь.
– Танечка, – вкрадчиво произнес Деньжинский, – добрый день. Как продвигается работа?
– Спасибо, неплохо, – отозвалась Таня.
– Поздравляю вас! Мне говорили, вы диссертацию защитили? В добрый путь, в добрый путь!
Пожелание «в добрый путь» по поводу защиты докторской легко можно было принять за издевательство, но вряд ли оно было намеренным. Деньжинский, как-никак, пришел просить об одолжении. В последние два года почти весь институт неофициально пользовался появившимся в его стенах изобретением для всяческих несложных процедур. То зуб вырастить, то зрение улучшить. Исправление близорукости, впрочем, давало лишь временное улучшение: вскоре она возвращалась и быстро прогрессировала до прежнего уровня. Видимо, была заложена генетически. А вот дальнозоркость уходила если не навсегда, то надолго.
Елена Витальевна сперва хотела запрещать, но потом махнула рукой и только заставляла желающих подписывать соответствующие документы, оформляя бумаги как на добровольцев для экспериментов. Самой сложной операцией было сращение перелома – но уже через две недели пациенту сняли гипс к изумлению лечащего врача. До новой почки, конечно, еще не дошло, но Таня теперь и вправду не сомневалась, что они успеют вовремя.
– Зуб? – поинтересовалась Таня.
– Зуб, – кивнул Деньжинский. Таня протянула папку с бумагами.
– Заполните, пожалуйста.
– Ну, Та-а-а-нечка, – умильно протянул тот, – неужели это обязательно, между своими-то?
– Увы, Коленька, – злорадно улыбнулась Таня, наблюдая, как у собеседника исказилось лицо, – абсолютно обязательно. Заполняйте, я пока найду программу. Какой зуб-то?
– Верхний правый клык, Татьяна Сергеевна. – Иногда Деньжинский умудрялся понимать намеки.
Таня привычно потянулась за диском «Зубы». Вставила в дисковод, краем глаза глянула на склонившегося над бумагами Николая Семеновича и вдруг открыла папку с программами, над которыми работала вчера. Чуть помедлила, затем улыбнулась, и если бы Деньжинский видел эту улыбку, он, пожалуй, предпочел бы обратиться к стоматологу.
– Все, готово? – спросила она.
– Да, вот, пожалуйста.
– Здесь вы забыли подпись поставить. – Таня протянула неподписанный документ. Деньжинский скривился, но подписал и даже буркнул что-то вроде «извините».
– Садитесь, – кивнула на специальное кресло Таня, – надевайте шлем. Дайте, я проверю… Да, все в порядке. Закатайте рукав. – Она достала из шкафа банку с прозрачной жидкостью и одноразовый шприц, привычно набрала полкубика жидкости и быстрым плавным движением сделала укол в предплечье. Бросив шприц в урну, вернулась к компьютеру и запустила программу.
– Это займет около пятнадцати минут, – проговорила Таня, вставая. – Результаты – в течение недели.
Был вторник.
В пятницу, встретив Таню в столовой, Деньжинский покровительственно улыбнулся и шепнул, наклонившись к ее уху:
– Растет, почти уже вырос… Спасибо вам, милая, выручили…
А утром в понедельник он в ярости ворвался в лабораторию.
– Что это такое! Что вы себе позояете!
Таня, сидевшая с Машкой на руках, недоуменно подняла брови, а Миша и Денис вытаращили глаза. Рот Деньжинского был закрыт высоко намотанным шарфом, что придавало речи странноватый акцент.
Из кабинета появилась Елена Витальевна:
– В чем дело, Николай Степанович?
– Я уам сейщас покау, в щем дело! – угрожающе произнес он, снимая шарф.
Изо рта торчал, мешая челюстям сомкнуться, огромный, сантиметра в полтора длиной, клык.
– Что это? – холодно поинтересовалась Елена Витальевна. – Вроде для Хеллоуина рановато?
– Хеллоуин? Раноуато? Да я… я вам покау «раноуато»!
– Елена Витальевна, – вмешалась Таня, – я, кажется, понимаю. В прошлый вторник Николай Степанович предложил себя в качестве добровольца для одного из наших экспериментов. Похоже, что эксперимент не очень удачен, хотя результат неожиданный и любопытный. Необходимо задокументировать.
– Что значит неоыданный? – уже не так громко спросил Деньжинский, поняв, что его вопли никакого впечатления не производят.
– При опробовании новых технологий так иногда бывает, – пожала плечами Таня.
– Что значит – ноуых технологий? Уы же делали это мноество раз.
– Мы же научно-исследовательская лаборатория, а не зубоврачебный кабинет, – пожала плечами Елена Витальевна, – уж вы-то должны это понимать. Мы все время вносим коррективы, проверяем различные комбинации сигналов. В настоящее время пытаемся добиться большей скорости восстановления костных тканей. Я смотрю, нам это удалось, хотя и не без побочного эффекта.
– Поочного эуекта? – переспросил Деньжинский, с трудом стараясь придать себе грозный вид.
– Как видите. Впрочем, не переживайте. Мы понаблюдаем вас около месяца, после чего этот зуб можно будет удалить, а вам в порядке исключения вырастим новый – по прежней, проверенной технологии.
– Меяц?! Да я его заутра удалю!
– Простите, Николай Семенович, – Елена Витальевна приподняла брови, – это совершенно исключено. Вы же подписывали документы – значит, должны были читать. Нам необходимо исследовать данный побочный эффект. Разумеется, вы можете нарушить подписанное вами обязательство, не обращаться же нам в суд, но вряд ли в этом случае мы сможем выделить время и средства на то, чтобы вырастить вам другой зуб. Да и ваше участие в дальнейших экспериментах будет, как понимаете, исключено. Что же касается бытовых сложностей, то вы не волнуйтесь – мы обеспечим жидкостную диету, если понадобится, будем вводить глюкозу внутривенно…
После того, как за рычащим и истекающим слюной Деньжинским захлопнулась дверь, Елена Витальевна уточнила:
– Он все подписал, что положено?
– Да, – кивнула Таня. – Спасибо, Елена Витальевна.
– Пожалуйста, – начальница развернулась, и, следуя в свой кабинет, бросила:
– Только предупреждать же надо!
Таня улыбнулась, поглаживая Машку между ушами. Черными ушами в мелкий белый горошек.
Семен Каминский
Чистая душа
Вячеславу Павловичу так хотелось найти и крепко, навсегда, полюбить чистую душу – просто сил не было, как хотелось. И тут ему подвернулась Зиночка – случайно, совсем, случайно! – в компании у Гринбергов. Когда он пришел с «бутылью шампусика» (а вот и Вячик! да, это я, держите – итальянское!), Зиночка усердно помогала хозяйке расставлять большие сервизные тарелки на столе, и Вячик тут же обратил внимание на какой-то такой совсем беззащитный пробор в ее темных волосах и рассеянный, легонький, бледно-серый взгляд, почти всегда куда-то вниз.
«Она!» – екнуло у него… ну, где-то там, где всегда екает, когда… Короче, в конце вечеринки он стал активно пристраиваться к Зиночке, чтобы ее проводить, хотя такие решительные наступательные действия обычно давались ему с ба-а-льшим трудом. И пристроился, соврав, что живет «в той же стороне».