него, на этого облеченного властью человека, который сам когда-то был рабом, и понимает, какой довод на него подействует. — И еще есть контракт.
— А-а-а. — Он отстраняется. — А вот это уже печально.
Он отворачивается от нее и смотрит на море, на бесконечный синий простор и гору вдалеке.
— Прости, что перебил тебя, продолжай, пожалуйста.
Амара делает то, что он просит. Время течет, тени удлиняются, и, несмотря на свои заверения, что он заботится об ее голосе, Деметрий не двигается с места, пока Алексиос, ученый из Греции, не присоединяется к ним. Он прерывает чтение Амары, желая поговорить с Деметрием. Амара понимает намек и удаляется.
В своей комнате она садится на кровать. Прошло восемь дней с тех пор, как она покинула Помпеи. Она вытягивается на матрасе и обхватывает себя руками, томясь по объятиям Филоса. В этом доме Филос порой представляется ей чем-то эфемерным. Мысль о том, чтобы когда-либо жить вместе с ним, кажется смехотворной здесь, в Мизене, — это все равно что сон. От стука в дверь Амара вздрагивает.
— Кто это? — спрашивает она, боясь, что Деметрий передумал и решил преследовать ее и дальше.
— Юлия.
— Входи.
— У тебя слегка утомленный вид. — Юлия с размаху садится рядом с ней на кровать. — Надеюсь, Деметрий тебя не обидел?
По ее хитрому взгляду Амара понимает, что Юлия наверняка знала о его намерениях.
— Вовсе нет, он сделал мне роскошный комплимент.
— Надеюсь, ты его приняла? — Юлия буквально расцветает.
— Я не могу его принять.
Юлия цокает языком.
— Милая моя девочка, надеюсь, ты не лелеешь в своей головке какую-нибудь глупость вроде того, что надо хранить верность Руфусу. Моя мать была конкубиной, и позволь сообщить тебе, что верность не даст тебе совершенно ничего.
— На меня заключили контракт. Если я предам Руфуса, то лишусь свободы.
— Как это мелочно с его стороны! — возмущается Юлия. — И это притом что Плиний за тебя заплатил! Я и подумать не могла, что Руфус такой жулик. Мужчины порой такие сволочи.
У Юлии такой искренне расстроенный вид, что Амара смеется, но Юлия качает головой.
— Это не смешно. У конкубины в запасе не так много лет, чтобы устроить свою судьбу, а остаток жизни ей придется жить за счет того, что заработала. Если Руфус не согласился выплачивать тебе пенсию, как мой отец платил моей матери, то его поступок возмутительно эгоистичен.
— Не думаю, что он согласился на это.
— Тогда, я надеюсь, ты не будешь слишком рьяно отвергать Деметрия. Его можно уговорить еще немного потерпеть нынешнюю женщину, пока ты не освободишься. Ты же знаешь, все эти контракты, которые дают патрону власть над конкубиной, автоматически теряют силу, если он бросает ее.
— Но я живу у Руфуса всего несколько месяцев! — возражает Амара, думая не о своем патроне, а о Филосе.
— Руфус воображает, что любит тебя, и, поверь мне, подобные заблуждения очень быстро сходят на нет, — отвечает Юлия. — С другой стороны, человек вроде Деметрия будет более разумным в своих ожиданиях. Ты же не оттолкнула его? Я очень надеюсь, что ты не была груба.
— Конечно нет, — произносит Амара. — Я бы не осмелилась. Я просто сказала ему про контракт.
— Что ж, — говорит Юлия, хорошее настроение начинает возвращаться к ней. — После такого у него точно не останется иллюзий, будто ты маленькая наивная девочка. Может быть, это и неплохо. Он ненавидит истерики. Будем надеяться, что ты произвела на него достаточно сильное впечатление и он согласится немного подождать.
Кажется, Юлия даже представить себе не в состоянии, что Амара может отвергнуть Деметрия, что у нее могут быть другие планы на свою жизнь. От этой мысли Амаре не по себе.
— Ты очень добра ко мне, — говорит Амара. — Я не уверена, что чем-либо заслужила такое участие.
— Какая ты смешная! — восклицает Юлия, сжав ее колено. — Ты просто мне нравишься. Вот и все.
Амару трогает ее забота.
— Спасибо.
— К тому же ты меня заинтриговала. Проститутка, которая убедила Плиния — а не абы кого! — освободить ее и которую как будто совсем не трогает предложение одного из самых богатых людей во всей Кампании. Я хочу знать, в чем твой секрет.
Амара прекрасно понимает, что Юлия придет в ужас, если действительно узнает ее секрет, но, как обычно, скрывает свой страх и улыбается.
— Почему ты думаешь, что у меня есть секрет?
— Они у всех есть.
Во взгляде Юлии больше нет игривости, и Амара понимает: она сейчас не пытается что-то выведать, она имеет в виду себя.
— Я скорее завидую тебе и Ливии, — осторожно говорит Амара. — У вас так много общего, вы можете поделиться друг с другом. Мужчины редко понимают такие вещи.
Юлия встает и нежно целует Амару в макушку.
— Умная моя девочка, — шепчет она.
* * *
На следующий день Деметрий не беспокоит Амару и не ищет ее общества. С одной стороны, ей легче, с другой — и ей стыдно признавать это — она немного разочарована. Плиний предложил отправить ее домой, вскользь упомянув, что Руфус мог по ней соскучиться, и Амара, повинуясь чувству долга, согласилась. Она не сомневается, что идею подкинула ему Юлия, которая понимает, как опасно слишком сильно разжигать ревность Руфуса. От перспективы возвращения домой Амара испытывает настолько смешанные чувства, что сама не готова себе в них признаться. Когда она в прошлый раз оставалась у Плиния, то представляла, как будет в жить в одном из больших домов в Помпеях и купаться в роскоши, но на вилле в Мизене она узнала, что богатства и сопутствующие ему удовольствия не имеют границ.
Амара погружена в чтение, когда вдруг понимает, что кто-то стоит рядом с ней. Она поднимает голову, ожидая увидеть Деметрия, но это оказывается Секунд. Она окидывает взглядом сад, думая, кто отправил его сюда, и понимает, что они совершенно одни.
— Ты испугал меня, — говорит она.
— Простите меня. — Он садится рядом. — Я слышал, что вы уезжаете.
— Завтра. Мне не хочется уезжать, но Руфус будет по мне скучать. И у меня есть обязанности по хозяйству.
— Разумеется, — соглашается Секунд. — Правда, я уверен, что эконом вашего патрона обо всем позаботился. Напомните, пожалуйста, мне его имя. Красивый молодой человек, который был так добр, что составил мне компанию, пока адмирал обедал с вами. У него такие необычные серые глаза.
Тревога Амары только возрастает.
— Филос, — говорит она, не вкладывая в голос никаких эмоций.
— «Возлюбленный», — говорит Секунд, кивая. — Как я мог забыть. Ведь так «Филос» переводится с греческого, верно?
— Да.
— Он, кажется, способный малый, — беспечным тоном продолжает Секунд. — Исключительно немногословный, когда речь заходит о привычках его хозяина, как я и ожидал.