Читать интересную книгу Шоу в жанре триллера - Антон Леонтьев

Вокруг нас бегали полицейские, довольный Порох, осмотрев лежащего ничком на асфальте отца Сильвестра, заметил:

– Мертв! Так ему и надо! Михасевич будет доволен!

Девочка заворочалась. Я, прекратив пререкаться с профессором, на которого я, если честно, зла не держала и в глубине души восхищалась его смелостью и была признательна за наше с Настей спасение, опустилась на колени перед чумазой малышкой, облаченной только в розовые трусики и маечку с изображением Микки-Мауса. Грязные светлые волосенки свешивались Насте на лицо.

– Все хорошо, моя любимая, – зашептала я, прижимая к себе девочку. Та дрожала, как осиновый лист. Я крикнула профессору кислых щей: – Ну, чего встали, как будто у вас паралич конечностей! Живо одеяло! Ребенку ж холодно! Она босиком!

Несколькими секундами позже мне протянули байковое одеяло, я укутала в него девочку и поднялась с асфальта.

– Настенька, все в порядке, – с глупым видом твердил подоспевший Порох, гладя по голове девочку, которая сотрясалась в рыданиях. Он нежно погладил ее по голове, осторожно снял скотч со рта. Девочка заплакала во весь голос и уткнулась полковнику в плечо.

– Все в порядке? – передразнила я полковника. – А если бы вас маньяк похитил, держал черт знает где, а потом едва не убил, у вас все было бы в порядке? По машинам и в больницу! Ей нужен горячий куриный бульон и сладкий чай!

– Не плачь, не плачь, Настя, – вещал Порох, продолжая ее гладить. – Все позади!

Девочка подняла на него грязное измученное лицо, отбросила волосики с лица и прошептала:

– Дядя полицейский, тетя писательница, я не Настя!

Порох схватил ее за худые острые плечи, всмотрелся в лицо. Я охнула и вцепилась в руку профессора кислых щей.

Это была не Настя Михасевич. Это была другая девочка.

– Я хочу к маме и папе, – прошептала она и сползла на асфальт.

– Это не Настя Михасевич! – закричал Порох.

– Какое тонкое замечание! – взвилась я. – А что вы еще видите? Ребенка надо как можно быстрее доставить в больницу!

Полковник захлопал глазами и спросил с дрожью в голосе:

– Но где тогда Настя?

Профессор указал на труп священника и сказал:

– Он знал где. Но вы его убили.

А я, размахнувшись изо всей силы, закатила полковнику Пороху отменного «леща».

– Где моя дочь? – в который раз повторял Марк Михасевич. Было около трех дня, с улицы доносились крики, смех и музыка: народ вовсю отмечал День весны и труда.

Я зажала в руке чашку с кофе, хотя к божественному напитку так и не притронулась. Профессор кислых щей притулился на диване.

Бравый полковник Порох, на левой щеке которого расцветала лилово-багровая роза (я гордилась своим ударом!), опустив глаза, пытался донести до Марка и Юлианы страшную весть: Настя все еще не найдена.

– Мы найдем Настю, можете не сомневаться, – сказал Порох, я хмыкнула, полковник инстинктивно схватился за свою «розу».

– Не бойтесь, о вас я руки больше марать не буду, – прошипела я.

– Так где моя дочь? – спросил Михасевич. – Вы уверяли, что найдете ее. Когда – на турецкую пасху?

Его глаза были потухшими, похожими на две черные дыры. Он уже не был полон энергии и надежд. Понятовская, безучастная ко всему, обняв шкатулку с драгоценностями, замерла в кресле, уставившись в пустоту.

– Вы умудрились просрать все, что только можно было просрать, – проговорил Михасевич уставшим голосом. – Священника укокошили, а где моя кровиночка, так у него и не узнали.

Запала в голосе Марка не было; я понимала, что еще немного, и режиссер, известный своим железным здоровьем и выносливостью, упадет замертво.

Порох ничего не ответил. Я тоже не знала, что сказать.

Обычным голосом, как будто речь шла об обыденных вещах, Михасевич произнес:

– Тогда прошу всех убраться прочь. Всех! Фима, и ты выметайся, – кивнул он мне. – Мне и жене больше никто не нужен. Никто, кроме Насти!

Юлиана Понятовская вдруг подняла на меня взгляд. Две резкие морщины, сбегающие от крыльев носа к уголкам рта, старили актрису, глаза были сухие и подозрительно блестели. Уж не принимает ли она наркотики, мелькнула у меня мысль. В отличие от предыдущих дней она была одета безукоризненно, в одно из лучших платьев. Михасевич взял ее ладонь в свою руку, но Юлиана оттолкнула мужа, открыла шкатулку, начала перебирать драгоценности.

– Это ты подарил мне на свадьбу, правда, чудное колье, чудесные и такие редкие желтые бриллианты… Это я получила от тебя в медовый месяц… Это на день рождения… Этот рубиновый браслет, когда я стала лучшей актрисой… А это, – она вытащила нитку матового жемчуга. – Это…

– Юлианочка, не надо, – попросил ее Марк, но Понятовская словно не слышала его. Она подняла ожерелье, любуясь на него в лучах яркого майского солнца.

– Это ты подарил, когда родилась Настя. – Ее голос был ничего не выражающим. – Где она, Марк? Ей уже пора спать! Надеюсь, она не бегает по дому? У нее может начаться приступ, ты же знаешь!

– Знаю, – ответил убитым голосом режиссер и отвернулся.

Понятовская улыбнулась и посмотрела на Пороха:

– У Насти астма, поэтому мы и переехали к вам. Ей нужен чистый воздух. Ведь так, Марк? Марк! – она повысила голос. Интонации стали неожиданно визгливыми. – Марк! Почему Насти до сих пор нет! Я знаю, что вы скрываете от меня! Вы скрываете от меня, что она умерла! Ну, скажи, что Насти нет, Марк!

Михасевич подошел к ней и обнял ее за плечи. Понятовская вырвалась, вскочила, со всего размаху швырнула в стену шкатулку с драгоценностями. Сверкающие украшения раскатились по всей комнате.

Режиссер тихо сказал:

– Юлиана, успокойся, прошу тебя! – Затем он обратился мне: – Уходите, все уходите! Вы не поняли, что мы хотим остаться одни? Все вон!

Я нагнулась над шкатулкой. От сильного удара зеркало, вмонтированное в крышку, раскололось, и удерживавшая его стальная пластина выпала. За пластиной, под кожаной обшивкой, виднелось что-то плоское и серебристое.

Я выудила это нечто. Оно очень походило на… на носитель информации, который разыскивает приехавшая из Америки прокурорша!

– Все вон! – сказал Михасевич. – Нам никто не нужен. Ну, успокойся, Юлианочка, все хорошо, я с тобой…

Он гладил Понятовскую, как капризного ребенка, по голове. Та начинала затихать. Я подхватила компакт– диск. Им он не нужен. Им нужна дочь.

– Марк, – прошептала Юлиана, прижимаясь щекой к руке мужа, – а где Настя, Марк?

Я, таща за собой профессора кислых щей, вышла из гостиной, мы пронеслись через холл и выбежали из особняка.

– Где Настя, Марк? – было последнее, что услышала я, закрыв за спиной тяжелую дверь.

Марта свернула с узкой улочки и подошла к особняку Михасевича. Так и есть. Большой дом, такой стоит даже в этом провинциальном городке кучу денег. Она прибыла в Варжовцы утренним поездом из Экареста и с первого взгляда поняла, что здесь что-то не так. Эдуард Теодорович предупреждал ее насчет возможных осложнений, кто-то чинил Отделу препятствия, но ее это мало интересовало. Ей было приказано убить Марка Михасевича и уничтожить его дом. Это легко, очень легко. Диск, если он спрятан у Марка, сгорит вместе с домом.

Она запихнула в рот горсть лакричных тянучек из упаковки. Ей хотелось как можно скорее вернуться обратно, туда, где она чувствовала себя в безопасности. Хороший дом, жалко такой уничтожать. Рядом с особняком было припарковано несколько машин телевизионщиков, насколько Марта поняла, сквозь сон прислушиваясь к болтовне женщин в поезде, в Варжовцах зверствует убийца детей. Ей было все равно. Дети никогда не интересовали ее, они были ей противны, орущие существа, которым нужно уделять много времени и сил, а в итоге вырастают эгоисты.

Марта дожевала конфеты, свернула упаковку, затолкала ее в бездонный карман джинсовой куртки. Закрыла глаза, представляя себе, что около особняка вырастает из воздуха огромный багровый шар, пышущий жаром. Он летит через стекло в комнату, и начинается пожар, остановить который будет невозможно. Голова затрещала, в пальцах появилось характерное покалывание…

– Мне нужно немедленно переговорить с Даной Хейли, – сказала я профессору, когда мы вышли из особняка Марка. – Если я права, то вот этот диск – самая важная улика обвинения в процессе против Китайца.

– Прокурорша остановилась в отеле, – подсказал Черновяц. – Это в трех минутах ходьбы отсюда. Серафима Ильинична, разрешите мне проводить вас. И, кстати, пользуясь случаем, я хочу сказать, что вы – чрезвычайно смелая женщина! Вы не боитесь, что из-за этого диска… вас могут убить? Ведь, если я правильно понял прокуроршу, из-за него лишили жизни двух человек. Этот самый Китаец не остановится ни перед чем! Ведь в случае осуждения ему грозит смертная казнь!

Я вполуха слушала треп профессора. Убийца из Америки? Но откуда Китаец вообще может знать, что диск в Варжовцах? Хотя если об этом узнала Дана Хейли…

Я осмотрелась по сторонам. Так, на всякий случай. Ничего подозрительного. Пара журналистов, как дрессированные крысы, высунулись из припаркованного недалеко от особняка фургона, увидев меня и профессора. Опять будут приставать с просьбой об интервью! Несколько прохожих. Смешная полная особа в спортивном костюме и красной бейсболке, жующая что-то из цветной упаковки, – она замерла вдалеке, пристально разглядывая стену дома.