Читать интересную книгу Могильщик кукол - Петра Хаммесфар

Труда вскрикнула и начала жалобно стонать. Якоб посадил ее на ступеньки рядом с Беном и вырвал из его рук нож. И так стиснул зубы, что они хрустнули.

— Где девочка? — спросил он. — Где Бритта?

— Сволочь, — сказал Бен.

Якоб размахнулся и ударил его кулаком. И бил до тех пор, пока Труда не упала ему на руки. Ее жалобный стон перешел в визг:

— Прекрати! Прекрати, ты забьешь его до смерти.

— Это было бы лучше всего! — заметил Якоб.

Бен все еще сидел на ступенях. При каждом ударе он и без того израненной спиной налетал на острый край верхней ступеньки. Кожа на лице разошлась в двух местах. От левой брови вдоль виска потекла тонкая дорожка крови. Нос тоже кровоточил, губа была порвана. Якоб нашел, что теперь он похож на черта.

После того как он оставил Бена в покое и открыл входную дверь, часть Труды поднялась и проводила Бена на кухню, посадила его на стул, принесла чистый платок и взялась за дело, осторожно прикасаясь к рваным ранам тканью, смоченной холодной водой.

Как часто в течение всех этих лет ей приходилось обрабатывать его раны? Сколько шишек, ссадин и синяков принес он домой? Сколько ударов, пинков, укусов и царапин молчаливо снес?

Другая часть Труды осталась перед входной дверью, подняла с земли велосипед Бритты, села в седло и выехала со двора. И в то время как она с силой давила на педали, в то время как воздушный поток сдувал ей волосы с лица и охлаждал мысли, что-то внутри ее сливалось с рамой, шинами, рулем, глубже и глубже проникало в металл, резину и в прошлое, исследуя, что видел велосипед в последние часы. Кукурузу! Между спицами переднего колеса запутался кусочек высохшего листа. В беспомощной ярости и отчаянии Якоб его не заметил.

Часть Труды, стоявшая на кухне, спросила:

— Не хочешь позвонить в полицию?

— Нет, — сказал Якоб. — Теперь не имеет смысла. Если он поднял руку на ребенка, зачем мне позволять им сажать его за решетку?

Труда закрыла глаза и крепко ухватилась за край стола. Якоб проверил длинное лезвие ножа. Никаких следов крови, только несколько ржавых пятен. Он спрятал нож в карман брюк, поднялся по лестнице и выпустил из комнаты Таню, что есть силы колотившую в дверь. Вдвоем они вернулись в кухню. Якоб остался стоять у двери и с жестким выражением лица наблюдал за занятием Труды.

Таня, объятая ужасом, в два прыжка очутилась рядом со стулом, встала на колени, положила голову на ногу брата и стала гладить его по другой ноге.

— Мой бедный медведь, что они сделали с тобой?

— Отойди от него, — потребовал Якоб.

Девочка не тронулась с места, тогда Якоб подошел, дернул ее за руку, заставил подняться, затем оттолкнул в сторону и посмотрел на Бена.

— Если ты тронешь малышку, — с ледяным спокойствием чеканил слова Якоб, — если ты прикоснешься к ней хотя бы пальцем, мы оба с тобой отправимся в долгое путешествие.

Труда никак не реагировала. Таня закричала, дав волю своему негодованию, чего Якоб от нее никак не ожидал.

— Ты совсем рехнулся! Что за чушь ты несешь?

Якоб не реагировал. Он проверил рубашку Бена и штаны, внимательно осмотрел его руки. Они были не грязнее, чем обычно. И его складная лопатка лежала в подвале. Вечером, сопровождая сестру и Бритту Лесслер, он не взял ее с собой. Возможно, что он и пытался вынести ее в какой-то момент ночью, но все двери и окна были закрыты.

— Где девушка? — еще раз спросил Якоб.

— Друг, — гнусавым голосом, с опухшими губами и забитым кровью носом, прошептал Бен.

Таня без остановки ругала Якоба, требуя, чтобы он прекратил болтать глупости. А лучше бы занялся теми, которые избили Бена.

— Это он его избил, — безучастно сказала Труда. — Он всегда его жестоко избивал. Это только его вина. Сибилла тогда сказала: «Позли собаку — и получишь кусачего пса». Он сделал его злым.

Труда еще не успела закончить фразу, как Таня с кулаками набросилась на отца. В первое мгновение Якоб был настолько поражен, что даже не пытался ее удержать. Затем крепко взял ее за запястья, глубоко вздохнул и объяснил, чем он и множество других людей занимались в последние часы и что лежит снаружи перед входной дверью. Затем на некоторое время на кухне стало тихо.

Таня заплакала:

— Я должна была пойти с ней.

Затем она принялась упрекать Якоба:

— Почему ты не пошел с ней? Дядя Пауль не позволяет мне ходить одной.

Затем она сразу захотела отправиться к дяде Паулю, так как теперь он в ней нуждался больше. Но сначала она решила поговорить с Беном, чтобы узнать, что случилось с Бриттой.

— Где она? Ведь ты провожал ее.

— Сволочь, — еще раз пробормотал Бен.

Якоб с горечью кивнул:

— Ты сама слышишь.

На слова Якоба Таня не обратила никакого внимания. Может быть, она понимала брата лучше всех, так как у детей собственный язык и фантазии тринадцатилетней девочки нет границ. С дрожащими губами, широко распахнув глаза, она смотрела Бену в лицо. Затем внезапно обоими кулаками забарабанила по его груди и закричала срывающимся голосом:

— Почему ты не смотрел за ней лучше? Почему ты оставил ее одну? Теперь этот подонок убил еще и Бритту.

Труда привлекла ее к себе, взяла на руки и баюкала до тех пор, пока всхлипывания дочери не затихли. Якоб воспользовался моментом, чтобы проводить Бена наверх. Закрыл дверь на ключ. Ключ положил в карман, чтобы Труде не пришли в голову глупые мысли. Но Труда сейчас мысленно снова отправилась в путь на велосипеде. Сначала к кукурузе и обратно, мимо полей и садов. И еще раз повернуть. И снова и снова. Она даже не заметила, как Якоб взял дочь у нее из рук.

С тяжелым сердцем Якоб отвез свою малышку обратно в поместье Лесслеров. Он тотчас же хотел ехать дальше, чтобы помочь людям, продолжающим заниматься поисками. Но Антония, оставшаяся дома в надежде, что Бритта еще может вернуться, попросила Якоба задержаться, хотя бы на чашку кофе.

Якоб опустился в кресло, ощущая некоторый голод, а в теле усталость прошедшей ночи. Больше всего болели кулаки. Антония поставила завтрак на стол, подсела к нему с Таней. Она казалась такой спокойной, что Якоб просто не в состоянии был это понять. Ничто в ее голосе не выдало ни беспокойства, ни боли, когда она осведомилась, был ли Бен прошлым вечером и ночью дома.

Якоб только покачал головой, кусок встал ему поперек горла. Вместо него все, что ей было известно, отбарабанила Таня:

— Все было совсем не так, Антония. Бен пришел домой, когда родители как раз отсутствовали. Он закричал, но я не могла его впустить, потому что папа закрыл меня на ключ. Я сказала ему, чтобы он сел перед дверью, что он и сделал. Больше он определенно никуда не уходил. Он не сделал Бритте ничего плохого. Ты же знаешь его, он никогда нам не сделает ничего плохого.

— Да, — пробормотала Антония и кивнула. После небольшой паузы глубоко задумавшись, продолжила: — Как часто он здесь был, играл с вами. Всегда мягкий, даже если вы ему сильно надоедали. И если вы его прогоняли, он уходил. Возможно, она его прогнала. Все-таки Пауль сказал ей, чтобы она держалась от него подальше.

Наконец Якоб проглотил застрявший в горле кусок, выпил еще глоток кофе и осипшим голосом пояснил:

— Он притащил домой ее велосипед, Антония.

Кажется, она ненадолго, всего лишь на миг потеряла самообладание. Якоб не переставал ей удивляться. В какой-то момент ее лицо скривилось, словно от сильной боли.

— Поставь его в сарай, Якоб, — затем попросила она. — Или нет. Попытайся, может, тебе удастся заставить его привезти велосипед на то место, где он его нашел. Тогда у нас будет хоть какая-нибудь зацепка.

Был ли у Бена велосипед, когда он вернулся домой вскоре после десяти, Таня не знала. Услышав, что он кричит, она смогла только высунуться из окна. Ее комната, как и соседняя — Бена, располагалась на другой стороне дома. Он вышел из-за угла и снова ушел, когда она наказала ему сидеть перед дверью и ждать. Но сидел ли он там на самом деле всю ночь, Таня сказать не могла.

* * *

Велосипед Бритты Труда поставила в сарай с сеновалом тотчас же после того, как Якоб уехал. Пока еще никому не пришла в голову мысль искать у нее что-нибудь или беспокоить вопросами. Поэтому ей хватило времени, чтобы сжечь окровавленный рюкзак.

Негодование жителей деревни достигло точки кипения. Некоторые открыто говорили, что Бена, словно бешеного пса, нужно забить лопатами. Другие, заметив отсутствие Бруно Клоя, не обращая внимания на его сыновей, обсуждали, что пора принести веревку и выбрать покрепче сук, чтобы на нем вздернуть Бруно.

Все было почти так, как прежде. Тогда они тоже, только прикрыв рот рукой, проклинали Штернов и Гольдхаймов, сидевших в своих шикарных домах и вытягивавших у людей деньги из карманов продажей скота или велосипедов. Или, оставшись наедине, сплетничали о маленькой Кристе, с ее идиотской ухмылкой, которой не помог даже папа со всем своим огромным хозяйством и большими деньгами. Но ни одному человеку и в голову не пришло чернить перед Вильгельмом Альсеном или полицией маленькую Кристу, Штернов или Гольдхаймов.