Существовало множество рецептов пряников. Пресные пряники были светло-желтого цвета, тонкие и легкие.
Кислые, на заквашенном тесте, — толстые и тяжелые, темно-коричневого цвета, и напоминали коврижки.
Пеклись пряники в огромных печах, преимущественно на картофельной патоке с прибавкою меда, разных приправ и любимых в старину гвоздики и корицы; рисунки испещрялись разными ягодами.
Богатые обычно покупали кислые пряники, а бедные — пресные. Для богатых пеклись и специальные, дорогие пряники, так называемые одномедные, в которых было много меда.
Пряники очень любили раскольники. Они имели свои доски с рисунками и готовили пряники наряду с брагой, медом и мореным хмельным напитком, имевшим название м е д о к-в а р е н о к.
Голышев рассказывал, как мстёрские старообрядцы во время пребывания во Мстёре владимирского архиерея, поднесли преосвященному большой пряник на блюде, ходатайствуя при этом об устройстве во Мстёре единоверческой церкви.
Старообрядцы, отмечал он, исстари отдавали предпочтение пряникам: в деревнях, в некоторых селениях употребляли еще и пряничные орехи — испеченные из пряничного теста маленькие шарики или нарезанное маленькими кусочками тесто.
Такими пряничными орехами, по выходе замуж, молодая оделяла гостей.
Были среди резчиков пряничных досок не только ремесленники, а и настоящие мастера. Они старались увековечить свое имя и вырезали его в виде инициалов на пряничных досках. Например, вязниковский купец Петр Гагаев ставил на пряниках буквы П. Г. Другой вязниковский пряничник писал на прянике: «1824 года, месяца июня 5 дня резал вязниковский купеческий сын Иван Николаев Черникеев».
«Судьба старинных пряничных досок самая печальная, — отмечал Голышев, — и самые пекари почти уничтожились, а с ними вместе большие паточные заводы…»
В альбоме, кроме исторической справки о русских пряниках, помещены оттиски и рисунки старинных пряничных досок 1750, 1776 и 1781 годов, найденных в Вязниковском уезде.
«Атлас рисунков и старинных пряничных досок» был отпечатан всего в пятидесяти экземплярах, но принес Голышеву большую известность.
Центральная печать скоро откликнулась на издание:«Мы… должны ценить труд и энергию таких почтенных деятелей, как г. Голышев, которые не теряют свое время в праздности или пустоте провинции, а посвящают его собиранию и изданию интересных образчиков старинной нашей бытовой обстановки».
Но был в рецензии и яд: «…рисунки его должны исполняться несколько более умелою и художественною рукою. В настоящее время они обличают очень не великое умение рисовальщика, бросающееся в глаза незнание перспективы и тушевания…»
Под конец автор рецензии призывал Голышева посмотреть, «как подобные издания делаются заграничными любителями отечественной древности, как они ничего не приукрашивают, ничего не прибавляют и не изменяют, но также ничего не убавляют и не искажают…».
Рецензент не уразумел, что рисунки придуманы и сделаны не Голышевым, Голышев их только копировал с разваливающихся старинных досок.
«Убедившись в тщетности моих усилий достать в Петербурге и в Москве Ваши издания, любопытные и весьма интересующие меня, — писал Ивану Александровичу граф Путятин, — обращаюсь к Вам с покорнейшею просьбой известить меня, где оныя могут быть приобретены. Особенно желательно бы мне было сделаться обладателем оттисков с пряничных досок».
Великий князь Владимир Александрович за «новый труд по отечественной археологии» прислал Голышеву бриллиантовый перстень с изумрудом. «Его императорское высочество» великий князь Алексей Александрович пожаловал «за интересные в археологическом отношении труды» вызолоченным кубком с подносом. Великие князья Сергей и Павел подарили свои кабинетные портреты в бронзовых, вызолоченных, украшенных императорскою короною рамках, с подписью: «за поднесение атласа с пряничных досок».
Иван Александрович опять рассылал свое новое издание по знакомым и знатным людям бесплатно. Тихо-нравов давно советовал ему посылать свои издания, по экземпляру, в исторические журналы. «Но я полагал, что Для этого нужна особая протекция или близкие отношения и знакомство, — вспоминал Голышев, — а без того и другого боялся впасть в ошибку, подвергнуться строгой критике или насмешке над нашими жалкими и убогими умственными провинциальными выдумками… но как-то пришла минута, я по сообщенному мне адресу
К. Н. Тихонравовым препроводил на имя редактора «Русской старины» свои сочинения…»
Редактор петербургского журнала «Русская старина» Михаил Иванович Семевский быстро откликнулся:
«Я уже успел с ними ознакомиться и вполне признаю как их основательность, так и несомненную пользу д. я изучения отечественной старины. Труды, подобные Вашим, посвященные изучению местных древностей, бесспорно, должны лечь в основание всей науки отечественной археологии. Желаю Вам дальнейших успехов в почтенной деятельности Вашей».
А немного спустя «Русская старина» писала в своем обзоре «трудов по отечественной истории и археологии во Владимирской губернии»: «Исследователь старины своих родных мест, составитель «Атласа», побуждаемый похвальною любознательностью, обратил внимание на предмет, совершенно новый в области археологии: пряники в быту русского народа… Мысль сохранить в потомстве оттиск древних пряничных досок вполне счастливая…»
ГЛАВА 8 «Памятники старинной русской резьбы по дереву»
Дмитрием Александровичем Ровинским Голышев познакомился еще на первом археологическом съезде. Погодин, обозревая археологию России, упомянул Ровинского как автора «Истории русских школ иконописания до конца XVIII века», опубликованной в «Записках» императорского русского археологического общества. Иван Александрович заинтересовался этим ученым, друзья познакомили их.
Ровинскому было тогда уже сорок четыре года, но он только входил еще по-настоящему в науку. Москвич, он закончил Петербургское училище правоведения, вернулся в Москву, занимался профессиональной работой, стал губернским прокурором, потом сенатором, участвовал в ряде реформ, завоевал репутацию прогрессивного и гуманного человека, а на досуге занимался историей искусств и археологией.
Этому способствовала его дружба с историком, исследователем московских древностей Иваном Михайловичем Снегиревым, вместе с которым обходил Ровинский все московские урочища, научился от профессора Московского университета методам исследования старинных памятников.
Очень помогло гуманитарному самообразованию Ровинского прекрасное «древлехранилище» профессора Московского университета, историка Михаила Петровича Погодина, его родственника. В собрании Погодина было почти семьсот листов русского лубка, но сам он писал книги о другом, потому и предложил своему молодому родственнику заняться народными картинками. И советовал коллекционировать «именно русское, потому что его и не берегут, и не собирают». Вот почему Голышев — издатель лубка — заинтересовал Ровинского, но он тогда все свободное время отдавал работе «Русские граверы и их произведения с 1564 года до основания Академии художеств», и современные картинки были отложены до лучших времен.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});