И тут на меня несется сверху с винтовкой с примкнутым штыком власовец, на какие-то мгновения я просто оцепенел… У меня был в руке только пистолет ТТ, который я взял у нашего убитого офицера. Власовец не смог с первого удара заколоть меня, я удачно увернулся, и штык только пропорол мою шинель и поцарапал грудь, и он, вместо того чтобы сразу же нанести повторный удар и убить меня, вдруг застыл, видно растерялся, не мог понять, почему я не падаю, а я из пистолета власовцу точно засадил пулю в лоб. Он упал замертво, я еще посмотрел на него — здоровый детина, заросшее щетиной лицо. Какие-то секунды стоял как «в тумане» над трупом, а потом словно очнулся, вокруг шла рукопашная, такая рубка… Рукопашную мы выдержали, но с высоты оставшиеся немцы (или власовцы) просто выкосили пулеметами всех штрафников, тех, кто еще находился на скатах. Мы так и не взяли эту высоту, каких-то тридцать метров не дошли… А потом по скатам стала снова бить артиллерия, и наша, и немецкая… Живые стали в сумерках отползать к подножью, и собралось нас там всего восемь целых человек (те, кто вышел из боя без ранения)… Сколько из нашей роты получили ранения, я не знаю, но думаю, что таких было много, так как сам видел, как раненых в темноте вытаскивали санитары. Остальные штрафники — убитые и заколотые — остались навсегда на этой высоте… Нас отвели в лес, но после такого боя мы были уже не люди, а какие-то озверевшие… Мы орали друг на друга, еще долго не могли прийти в себя… Приехал старшина с полевой кухней, а кормить-то некого!.. Потом пришли два штабных офицера, выписали нам справки — «искупил вину» — и сказали, что с этими документами мы можем вернуться в свои подразделения… Я вернулся в свой полк, находившийся в то время в двухстах километрах от Белгорода. Командир моей стрелковой роты, старший лейтенант Вербицкий, еще удивился, мол, как это я остался в живых в штрафной роте.
Пичугин Иван Игнатьевич
Интервью Юрия Трифонова
В запасном стрелковом полку я сдружился с лейтенантом Воронцовым, который проживал на оккупированной врагом территории и после освобождения был призван в Красную Армию. Мы с ним дали клятву — если его призовут, а меня нет, то я иду добровольцем, чтобы мы вместе были на фронте, и он поступит так же. Кстати, во Владимире не хватало казарм для размещения всех учебных батальонов, хотя в них поставили трехъярусные нары, поэтому нас, офицеров и сержантов из числа инструкторского состава, решили разместить по квартирам у гражданских лиц в городе. Мы с Воронцовым решили жить у одной хозяйки. И как-то пришли в свою роту, где были командирами взводов. Видим, что наши солдаты играют в карты, в двадцать одно, или, как эту игру еще называли, в «очко». Естественно, карты мы у них отобрали, при этом одна нераспечатанная колода осталась. Ее мой товарищ себе в карман положил. А он дружил с одной семьей на любовной теме, сестра же его сердечной знакомой гадала, у нее было трое ребятишек, видная женщина, похожая на цыганку, так что гадание ей очень шло. Она одним своим видом очаровывала.
Из расположения роты решили зайти к знакомой Воронцова, на улице стояла хорошая погода, июль месяц, очень тепло. Когда мы зашли в дом, то натолкнулись на сестру-гадалку, которая разглядела у моего товарища нераспечатанную колоду и попросила ее отдать, чтобы погадать нам. Я не верил в предсказания до того момента, но после произошедшего, представьте себе, думаю, что предсказания возможны. Сестра сказала о том, что мы с другом буквально в ближайшие дни расстанемся. Мы улыбнулись только: как же так, дали клятву о том, что вдвоем пойдем на фронт. Гадалка только не смогла разглядеть, кто из нас окажется на фронте, я или он.
Буквально на следующее утро прибегает к нам в дом солдат и говорит, мол, собирайте вещи. В это время как раз намечалась Орловско-Курская дуга, наша разведка уже четко знала, что там начнется серьезное немецкое наступление. Так что нас в срочном порядке выстроили на плацу, готовимся к отправке на фронт, оркестр только начал играть марш «Прощание славянки», как к командиру полка подбегает адъютант, дает ему бумажку, после чего из строя вызывают пять человек. В том числе и Воронцову приказали выйти из строя, он со своим чемоданчиком остался в расположении запасного стрелкового полка. Нас же проводили на Орловско-Курскую дугу. В августе мы прибыли в резерв фронта в деревню Голощапово Плавского района Тульской области. До сих пор не могу понять, почему нас долго держали в резерве. Но в конце концов к нам начали приезжать «покупатели» из различных воинских частей, ведь в ходе ожесточенных боев выбило много командного состава. Стали предлагать, кому в зенитчики идти, кого в артиллерию звать или в минометные части.
Но я никуда особо не рвался. И тут приехали командиры штрафных рот. А когда мы стояли в резерве, то видели, как мимо проходили в сторону фронта строевые части, большинство солдат которых составляли или старички, или молоденькие хлюпики, а время от времени через деревню шли штрафники — морды здоровые, крепкие и сильные ребята. А тут еще приехавшие и рассказывать стали, какими правами и привилегиями обладают офицеры штрафных частей. Командир штрафной роты приравнивался по правам к командиру полка, всем офицерам регулярно давали отпуск, я, например, за время войны трижды приезжал домой. Конечно, штрафники и воевали на передовой, и часто гибли, но и поощрения офицерам были очень большими. Повышенный оклад, подчинение напрямую командованию армии или фронта. Мы были единственными воинскими частями, у которых имелись свои печати, на нашей, к примеру, указывалось: «275-я отдельная армейская рота действующей армии», так что я согласился пойти офицером в штрафники. Вот так в августе 1943 года меня назначили командиром взвода 275-й отдельной штрафной роты 3-й армии. В это время как раз бои за Орел шли.
Прибыв в часть, я увидел, что разные люди попадали в отдельные штрафные роты. Воры, бандиты, рецидивисты, прибывшие из тюрем и лагерей со своими традициями и законами, которые и здесь, на фронте, тем более с оружием в руках, забывать не собирались. Были и случайно оступившиеся, а порой и безвинно пострадавшие и оклеветанные люди. Попадались и вышедшие из окружения солдаты и сержанты, а также побывавшие в плену.
Присоединился я к роте в районе Орла. Наша штрафная рота состояла из четырех взводов, трех стрелковых и одного санитарного, и была прикреплена к 308-й стрелковой дивизии. Эта дивизия, сформированная в Сибирском военном округе, в городе Омске, находилась под командованием генерал-майора Леонтия Николаевича Гуртьева. Участвовала в Сталинградской битве, сражалась под Мамаевым курганом. Боевая часть. Ее бросали на самые опасные направления, а штрафников ставили на наиболее трудные участки.