в память. Тогда он казался сказкой, плодом чьей-то неуемной фантазии.
«Солнечный выброс — это когда завеса до такой степени укреплена силой прях, что может выпустить небольшой импульс, безопасный для живых и уничтожающий тварей», — говорил папа.
Мне захотелось попробовать. Очень. И пусть сил оставалось немного, но… почему бы и нет?
Я собрала остатки магии, закусила губу и выплеснула их, ударив еще раз и шепча слова старинного заклинания. Полотно под моими ладонями загудело, заискрило, а потом энергия хлынула такой волной, что меня едва не сбило с ног. Золотистый импульс вышел за пределы завесы на сто метров. Вроде не так много, но эффект получился впечатляющий. Те существа, которым не повезло оказаться в радиусе воздействия, тут же вспыхнули пламенем и с противным воем осыпались прахом. Да, оставались еще твари, но их было не так много.
«Моя работа закончена. Сил почти не осталось. На восстановление понадобятся дни. Но завеса укреплена и защищена. И это главное», — подумала я.
Я продолжала стоять на коленях, упираясь ладонями в грязь, и ждала.
Жалела ли я о своем поступке? Ни капли. Хотя и понимала, что это конец. Всему конец. Мой дар уже не спрячешь. Он перестал быть тайной не только для группы, но и для всех, кто стал свидетелем произошедшего. Алртон наверняка почувствует выброс, и теперь точно догадается, где меня искать.
«Столько лет скрываться и провалиться за пару месяцев до свободы», — мысленно хмыкнула я.
Глава 3
Однако сейчас я опасалась вовсе не грозящей мне золотой клетки. Имелось кое-что пострашнее. Я сидела в грязи, практически лишенная сил, и боялась открыть глаза и посмотреть в лица тех, кто за эти недели стал мне дорог. Как же мне страшно было увидеть в их взглядах презрение, осуждение, недоверие и злость.
Я ведь лгала им. Мало того, подвергала риску их жизни и жизни их близких. Сообщи я о даре раньше, скольких смертей они смогли бы избежать! Это была моя вина. Моя, и ничья больше. И этому не было оправданий!
Поэтому я и сидела, скрючившись и словно приговора, ожидая их слов.
Я слышала шорохи, стоны раненых и звук шагов, которые становились все ближе. Никаких голосов или вопросов. Да и какие здесь могли быть вопросы? Они шли ко мне, чтобы вершить суд и наказать лгунью и предательницу.
«Сейчас все решится», — обреченно подумала я.
Внезапно послышался топот. Кто-то бежал ко мне, хлюпая по грязи и снегу. Я сжалась еще сильнее. Но меня быстро подхватили и обняли, лихорадочно ощупывая с ног до головы и целуя куда-то в голову, щеки, висок.
— Ты как? — выдохнул Рейнер, убедившись, что я цела и невредима.
— Рейнер… — прошептала я и замолчала, не в силах вымолвить больше ни слова.
Чувства и эмоции, которые я держала внутри себя все это время, вырвались наружу. Слезы, боль и отчаяние закружили меня, словно в водовороте. Судорожно всхлипнув, я спрятала лицо на его груди и позволила себе побыть испуганной, слабой и глупой девчонкой.
— Тише… тише, Эда… ты молодец.
Он назвал меня настоящим именем. При всех. Ну и что? Какая разница? Подумаешь, еще одна ложь. Для остальных это не имело смысла.
— Эда — моя Единая. Та самая, которую обещала провидица. Мы были вынуждены скрывать правду из-за грозящей ей опасности! — выкрикнул Рейнер, готовый защитить меня от всего мира и даже от гнева собственных друзей.
— Давай на время оставим разговоры, — донесся спокойный голос Форвика. — Сейчас неплохо бы заняться раненными, сжечь тварей и разобраться в том, что сотворила твоя Единая. Ты бы отвел ее в сторонку, отваром напоил. Видно, что девчонка без сил.
Гроза миновала? Или просто ее отложили на время?
Я пока не знала.
Рейнер действительно отвел меня под дерево, где еще оставался чистый снег. Постелил какую-то тряпку. Не знаю, что это было, наверное, чья-то куртка или плед. Это меня не волновало. Послушно сев, я обхватила колени руками и замерла.
— Эда, тебе надо выпить настойку.
Я мотнула головой.
«Не хочу. Ничего не хочу. Все рухнуло».
Странно, но по этому поводу я не испытывала ни малейших угрызений совести. Даже радовалась. Такой камень с души упал. Я снова стала собой… ну или почти.
«Эда — пряха с сильным даром. Как же хорошо!»
Выпрямившись, я откинула голову назад и неожиданно даже для самой себя рассмеялась незнакомым, каким-то каркающим смехом, который почти сразу перешел в громкие рыдания. Шок миновал, и от содеянного меня накрыло откатом.
Однако долго находиться мне в таком состоянии не позволили. Кто-то подошел к нам. Я не увидела, скорее, почувствовала постороннее присутствие. А потом замах, легкий ветерок и… щеку обожгло от боли. Удар оказался такой силы, что голова дернулась, и в шее едва слышно хрустнул позвонок. Или, может, мне показалось. Но зазвенело в ушах знатно.
Зато истерики как не бывало. Схватившись за горящую от боли щеку, я распахнула глаза и с изумлением обнаружила возвышающуюся надо мной Кристу.
«Она меня ударила? Серьезно?»
— Полегчало? — любезно поинтересовалась соседка, сверкнув темным взглядом.
Я кивнула, продолжая все так же удивленно таращиться на нее.
— Видишь, все нормально, — взглянув на Рейнера, добавила она. — А ты переживаешь. Все хорошо с твоей Единой, реветь и смеяться она точно больше не будет. Так ведь?
Этот вопрос снова был адресован мне. И я опять-таки просто кивнула.
— Отлично. Так что, Рейнер, хватит тут стоять. Отправляйся к остальным, а мы тут сами справимся. И Ялина сюда позови. Нам понадобится его помощь.
— Хорошо, — нехотя согласился зимородок. Наклонившись, поцеловал меня в лоб, погладил по голове, как маленького ребенка, и тихо пообещал: — Я буду рядом. Ничего не бойся и не волнуйся, мы со всем справимся. Вместе. Я люблю тебя, Эда.
Наверное, он впервые это произнес вслух. Мы говорили о влюбленности, о чувствах, но никогда так открыто, легко и просто. И ответа от меня Рейнер не требовал. Просто подарил поцелуй и признание.
— Мы все рядом, Рейнер. Ничего с ней не случится, — досадливо поморщилась Криста. — А вот твоя помощь ребятам точно понадобится.
— Все хорошо. Иди, — вымученно улыбнулась я. — Я в порядке. Правда.
Рейнер ушел, а я наконец смогла набраться храбрости и посмотреть Кристе в глаза. Выглядела девушка немного пугающе. Смуглая кожа казалась неестественно бледной на фоне украшавших ее черно-красных разводов. Ну черное понятно: это была то ли грязь, то ли копоть. Но вот кому