Оттеснив художников-модернистов, в залы академий вступили железные когорты «подлинно народных» и «подлинно национальных» живописцев. Они рисовали, лепили, ваяли произведения, во-первых, понятные, во-вторых, жизнеутверждающие, в-третьих, соответствующие политике партии. То же происходило в литературе и музыке.
Новое искусство – в самом общем виде – делилось на два направления. Первое можно условно назвать «Гром партийного барабана». Это скульптура и живопись прямого действия. Если собрать эти творения в одном зале, то сразу возникает некое настроение, в котором оживает фанатическая готовность к самопожертвованию, к безоговорочному восхищению вождями, привычка обходиться двумя красками – белой и черной (красной) для обозначения добра и зла, маршировать под пение гимнов.
Второе направление можно было бы обозначить как «Запах родной почвы». Образцы этого простенького искусства обыкновенно выставляются в местных краеведческих музеях как воплощение солнечного, родникового, жизнерадостного искусства, противопоставляемого упадочническим поделкам модернистов. Идеализированные псевдонародные фигуры на фоне идиллических пейзажей.
Почему жесткая политическая система оказывала предпочтение такого рода искусству?
Во всяком случае, не потому, что советский или немецкий народ восхищался им. Холодный классицизм в архитектуре никак не мог вызвать восторг и энтузиазм, скорее рождал ощущение неуютности и безжизненности. Скульптуры мускулистых атлетов и крестьянок с серпами? Трудно представить себе человека, получающего удовольствие от их лицезрения. Живопись? Изображение пожилого человека, читающего партийную газету, портреты вождей или героев, полотна, рисующие фантастические деяния партии…
Никто, включая самих художников, и не считал их произведениями, способными доставить эстетическое наслаждение.
Такие картины писались по заказу, навязывались музеям, тиражировались, развешивались в служебных кабинетах и помещались в школьных учебниках.
Новые художники говорили о том, что продолжают традиции мировой живописи, и сами себя зачисляли в классики. Они от души издевались над модернистами, которые разбежались или сгинули. Модернисты в их представлении были аферистами и фокусниками, обманывавшими простодушного зрителя. И в наши дни популярный портретист считает настоящей живописью не «Черный квадрат» Малевича («это может нарисовать каждый»!), а изготовленный им по фотографии, привезенной адъютантом, портрет пятизвездного героя.
Убежденность в ничтожестве соперников была столь велика, что устраивали выставки модернистов специально для того, чтобы народ увидел всю глубину их падения.
Летом 1937 года в Мюнхене (потом и в других немецких городах) по личному указанию Гитлера была устроена помпезная выставка «германского искусства». Вождь почтил выставку своим присутствием и обратился к ее первым посетителям с приветственной речью. А напротив Дворца германского искусства в археологическом институте разместилась иная выставка – «выродившееся искусство».
Грандиозная затея! Немцы увидят картины, нарисованные какими-то дегенератами, сравнят с прекрасной живописью Третьего рейха и поймут, от каких несчастий их спас национал-социализм.
Казалось, план удался. Несколько миллионов побывали и во дворце, и в археологическом институте, одобряли новых художников, плевались, разглядывая мазню безродных космополитов, вырожденцев, благо все картины были снабжены нужными подсказками: «разоблачение души еврейской расы», «их идеал – кретины и проститутки».
Партийная пресса высоко оценила замысел вождя и отметила большое воспитательное значение выставки «выродившегося искусства». Макс Бекман, Марк Шагал, Отто Дикс, Василий Кандинский, Эрнст Кирхнер, Пауль Клее, Оскар Кокошка, Эмиль Нольде – на работах этих выдающихся художников XX века немецкому народу демонстрировали, к чему пришли те, кто оторвался от народа, не способен слышать голос крови, забыл о национальной идее.
Потом выставку закрыли, «жалкую мазню» выбросили, как любили выражаться пропагандисты, на свалку истории. Но выбросили, так сказать, метафорически, потому как на самом деле еще и заработали на «выродившемся искусстве», продав многие работы американским коллекционерам за большие деньги.
Американка Стефани Бэррон, специалист по немецкому искусству 20-30-х годов, пять лет искала экспонаты той самой выставки 1937 года и многие нашла. Она восстановила мюнхенскую выставку «выродившегося искусства», снабдив ее для контраста образцами официальной живописи Третьего рейха.
Только на этой выставке все поменялось местами. Современный зритель с изумлением взирает не на полотна модернистов, которые когда-то казались шокирующими или эпатирующими, а на «солнечные» и «родниковые» поделки нацистских живописцев.
И становится ясно, что модернизм, разрушительное, нигилистическое начало которого любили подчеркивать его недруги (как правило, бесталанные завистники), – на самом деле одна из вершин в истории европейского искусства. Модернисты признаны классиками, вошли в европейскую традицию, против которой при жизни они восставали.
В тоталитарных режимах модернисты и модернизм погибли. Не потому, что модернизм был обречен как тупиковая ветвь искусства, а в результате крестового похода против духовной и творческой свободы.
А как же прославленные и победительные современники модернистов? Художники, которых при жизни объявили великими? Напрочь забыты, канули в Лету. Да, что ни говори, а устроители тех мюнхенских выставок точно поделили живописцев между двумя залами. Вместе их выставлять было нельзя. Настоящая живопись не терпит соседства поделок.
Берлинский эксперимент
После Первой мировой началась своего рода эмоциональная революция, когда значение приобрели искренние чувства. Открылся мир чувственных развлечений. Любовь стала важнее брака.
Раньше юноши и девушки могли встречаться только в церкви или в гостях. Теперь они стали ходить в кино и на танцы, в молочные бары, кофейни, закусочные. Платили по-прежнему мужчины, женщины еще только начинали работать.
Ритуалы ухаживания упрощались. Но добрачные интимные отношения не поощрялись: из-за отсутствия контрацептивных средств и запрещения абортов.
Право голоса
После войны многое изменилось. Новый образ жизни прежде назвали бы аморальным. В те времена женщина в обмен на замужество, что было совершенно необходимо, потому что придавало необходимый статус, предлагала мужу абсолютную верность и покорность. Женщину учили подчиняться мужу и церкви: жизнь состоит из обязанностей, которые она исполняет. Жена рассматривалась прежде всего как мать, способная нарожать детей, и как хозяйка, обеспечивающая жизнь мужчины. Во многих религиозных семьях считалось, что супружеская постель – только для продолжения рода, а не для удовольствия. Это сильно раздражало мужчин и подрывало брак. Священники уговаривали молодых людей воздерживаться от секса и употребления спиртных напитков.
Первыми право голосовать женщины получили в Новой Зеландии в 1893 году, затем в Австралии – в 1903-м. Британские суфражистки сражались за свои права отчаянно. Взрывали почтовые ящики, перерезали телеграфные провода, устраивали в тюрьмах голодовки, отказывались платить налоги и штрафы. Поджигали дома депутатов, не желавших предоставлять англичанкам право голосовать.
Эмили Дэвидсон училась в Оксфорде, работала учительницей. Посвятила себя равноправию женщин. Ее сажали, она отказывалась от еды, ее насильно кормили – унизительная процедура. 4 июня 1913 года во время дерби она бросилась под лошадь, принадлежавшую королю Георгу V, которая ее буквально растоптала. Эмили умерла через несколько дней от полученных травм. На ее похороны пришли несколько тысяч женщин. Они прошли мимо Букингемского дворца в знак протеста.
Женщины в результате войны получили право работать – они заменили мужчин. Это был патриотичный поступок. Но и возможность прокормить себя и семью. Даже в Англии жили весьма скудно.
Английское лейбористское правительство в 1908 году оформило систему государственных пенсий. Тогда исходили из того, что средняя продолжительность жизни составит для женщин – 49 лет, для мужчин – 45. Первую систему придумал судовладелец и филантроп Чарлз Бут, который предложил платить 25 пенсов в неделю (в пересчете на сегодняшние деньги – 14 фунтов стерлингов) каждому, кто достиг 70 лет и живет в бедности. Чарлз Бут провел исследование, из которого выяснилось, что бедствует четверть населения Восточного Лондона.
Для получения пенсии и пособия нужно было доказать свою нищету. Люди навсегда запомнили инспекторов, которые приходили в их дома и, не скрывая своего пренебрежения, оценивали, что у них есть и сколько это стоит. После Второй мировой, в 1948 году, ввели всеобщую пенсионную систему. Без социальной пенсии многие бы просто умерли.