— Нету ни одной. Уничтожены ещё в русско-японскую войну.
— А образец почерка?
— Братья никогда не переписывались.
— Господин Митряев знает японский язык?
— Никак нет. Говорит, жена переводит.
— Наследство большое?
— Значительное.
Ицко был осторожен и старался скрыть то основное, ради чего он пришёл в контрразведку. Но подполковник хорошо знал таких людей. Он понимал, что не любовь к Семёнову или к японцам привела управляющего в его кабинет, а надежда поживиться, оторвать кусочек от наследства старшего Митряева. Оно должно быть богатым, не случайно младший Митряев бросил свои дела в Токио и приехал в охваченную пожаром Россию.
Чем больше говорил Ицко, тем любезнее становился подполковник. Дело начинало интересовать его по-настоящему.
Свиридов лучше других разбирался в военной и политической обстановке. Он не строил иллюзий и знал, что ни японцам, ни семеновцам не удержаться в Забайкалье и на Дальнем Востоке. Рано или поздно, но их обязательно вышвырнут из России. И он готовился к безбедной обеспеченной жизни где-нибудь в Китае.
У атамана Семёнова под Читой стоял всегда готовый к вылету аэроплан с драгоценностями. У многих высших офицеров были специальные вагоны, в которых хранилось награбленное добро. Подполковник Свиридов аэроплана не имел, а вагоны считал опасной бессмыслицей.
Наступление красных могло быть неожиданным и таким стремительным, что некогда будет думать о вагонах. Свиридов хранил один небольшой чемодан, куда постепенно складывал крупные купюры в твёрдой иностранной валюте. Чемодан пока не был наполнен, и превращённое в деньги наследство купца Митряева могло туда вместиться. Лишь бы японцы не помешали. Младший Митряев — из Токио. Кто знает, какие у него там связи?
Это опасение подтвердилось. Контрразведка работала быстро и чётко. Ицко ещё находился в кабинете Свиридова, когда с телеграфа вернулся капитан с длинным мотком бумажной ленты. На ней в том же порядке, в каком были заданы вопросы, следовали ответы, которые подполковник счёл нужным прочитать вслух:
— «Первое. Личный друг генерала Оой. Второе. Выехал с дочерью в Читу с десятидневной остановкой на станции Хайлар в Маньчжурии. Третье. Овчарка. Светло-серая. Чако».
Ицко позеленел и сник. В ушах снова прозвучал приятный баритон подполковника: «Пожалуйста, приводите в исполнение… Только прошу вас — подальше от города». Но ничего страшного не произошло.
— Вижу, что все совпадает, — произнёс Свиридов. — А собака?
— И собака, — пролепетал управляющий. — Овчарка… Чако… Но… но не светло, а просто серая…
— Простите меня, но очень уж это тонко. Вам она кажется серой, а кому-то светло-серой. Восприятие цвета индивидуально и зависит от освещения.
— Что же… Как же мне теперь? — еле шевеля губами, спросил управляющий.
Свиридов молчал. Он не хотел ссориться с генералом Оой, который командовал японскими оккупационными войсками и мог сместить не только подполковника Свиридова, но и самого Семёнова. И все-таки управляющий вселил в подполковника смутное недоверие к Митряеву. Стоило ли сразу отказываться от этого дела?
Свиридов думал, а управляющий переживал страшные минуты. Наконец он не выдержал:
— Вы… вы отпустите меня?
— Что за вопрос! — воскликнул подполковник. — И вот вам мой совет: будьте внимательны к мелочам… Ну, а вход к нам, как вы убедились, всегда открыт…
Капитан вывел Ицко на улицу, а Свиридов долго сидел за столом и смотрел на опустевшее кресло. Подполковнику, как и управляющему, было жалко расставаться с мыслью о наследстве купца Митряева. Но подступиться к нему трудно, хотя и возможно. Если в Читу приехал подлинный Митряев, то надо дать ему возможность распродать все имущество, а затем… Затем — привычная для контрразведки операция. Митряев исчезает вместе с деньгами, а генерал Оой получает очередное донесение о зверствах забайкальских партизан, осмелившихся похитить его личного друга.
Если же это не Митряев, а советский разведчик, то ещё лучше. А как это проверить? Подключить к делу японскую разведку? Но можно ли тогда рассчитывать на пополнение чемодана?
Свиридов позвал адъютанта.
— Установите, пожалуйста, наблюдение за домом Митряева.
— Круглосуточное?
— Нет. Днём не надо. Будем считать, что Митряев умный и осторожный человек…
ПОДРУЖКИ
Они были очень разные и все-таки дружили. Варя — толстенькая, пухленькая девочка, завистливая и злая, вся в отца — хозяина самого большого в Чите трактира. Нина — дочь священника, задумчивая, добрая и застенчивая. Она никогда не приходила к подружке в трактир — боялась шума и пьяного гомона. Они встречались где-нибудь около церкви, ходили вместе купаться на речку или забирались на колокольню и подолгу смотрели сверху на город.
С колокольни хорошо был виден и дом Митряева. Во дворе всегда бегал пёс. Часто выходила девочка в модном платье, в лёгкой широкополой шляпе.
— Знаешь, кто это? — спросила как-то Варя. — Мне папа говорил. Это дочка одного богача из Японии… А мама днём и ночью думает, как бы их заполучить к себе!
— Заполучить? — не поняла Нина.
— Да! Чтобы они столовались у нас.
— А зачем?
— Какая ты смешная!… Выгодно — они же богатые!… Вам хорошо — церковь одна, никакой конкуренции! Они, наверно, самые дорогие свечи покупают?
— Они у нас ещё ни разу не были, — ответила Нина.
— Вон она! Вон! — крикнула Варя. — Погулять вышла… А платье опять новое! Сколько их у неё!…
Мика не предполагал, что за ним наблюдают с колокольни, но он уже привык держать себя в руках даже тогда, когда, казалось, никого поблизости не было.
Обмахиваясь японским веером, он погладил подбежавшего Чако и сел на скамейку у флигеля. Ему было скучно. Отец не брал его с собой и не рассказывал, куда ездит. Мика ничего не знал и удивлялся: если так работают все разведчики, то лучше и не быть разведчиком. Страху много — толку мало. Они уже который день торчат тут, в Чите, а ничего пока не сделано. Хоть бы произошло что-нибудь необычное!…
Чако, спокойно сидевший у ног Мики, вдруг коротко прорычал и сорвался с места. Сразу же у ворот кто-то испуганно завизжал. Мика оглянулся. Визжали две девчонки, а Чако мчался к ним огромными скачками. Сейчас набросится и разорвёт! Забыв обо всем, Мика сунул в рот два пальца и пронзительно свистнул. Чако резко остановился, проехал на задних ногах по земле, обиженно проскулил и неохотно вернулся. Мика уже осознал свой промах: так свистят только мальчишки. Он разозлился и на себя, и на этих девчонок, из-за которых произошла грубая ошибка. Но тут же он допустил и вторую: как о штаны, вытер пальцы о голубое шёлковое платье. Чувствуя, что совсем выбился из колеи и делает все не так, как надо, он грубо спросил у девчонок:
— Вам кого?
Нина попятилась, но Варя взяла её за руку и поклонилась.
— Мы хотели познакомиться с вами, только собаки боимся.
— Она не тронет! — пробурчал Мика. — А познакомиться — это можно. Меня зовут Мэри.
Он присел, как учила тётя Майя, и обмахнулся веером. Ему и в самом деле было жарко.
Девчонки тоже назвали себя. Варя — громко и важно, Нина — чуть слышно.
— Как хорошо вы свистите! — воскликнула Варя. — И собака вас слушается превосходно!
— В Японии все хорошо свистят! — ляпнул Мика и подумал, что опять получилось плохо. Но врать — так врать! И он продолжал: — Там даже совсем могут не говорить: просвистят — и все понятно! — Он вытянул губы в трубочку и засвистел: — Фи-фу-фи-фи-фу…
— Что же вы сказали? — спросила Варя.
— Я сказал… Тьфу! Отвыкла от русского!… Я сказала: очень приятно видеть вас! Идёмте!
Девочки радостно заулыбались, а Мика яростно размахивал веером и ругал себя за эту оговорку. Они подошли к флигелю и сели на скамейку.
— Какая чудесная вещь! — прощебетала Варя, зачарованная ярким веером.
— Дарю! — Мика сунул веер ей в руку и спросил у Нины: — А тебе подарить?