Затем Филиппа опять оказалась около дома миссис Чадвик, она поднялась по ступенькам крыльца, затем вверх по лестнице в свою комнату, не замечая ни насквозь промокшей одежды, ни хлюпающих туфель, и где-то внутри ее рождался вопрос: «Почему? Почему? Почему?»
Филиппа проснулась от того, что зубы ее стучали. Да и все ее тело сотрясалось так, как будто ей было холодно, однако она чувствовала, что вся горит.
Оглядевшись, поняла, что находится в своей комнате, в своей кровати и на ней ночная сорочка, но совершенно не помнила, как попала сюда. На полу увидела свою смятую одежду – блузку и юбку, в которой она шла рассказать Ризу о радостной новости, и еще увидела маленькую записную книжку в обложке с цветами на своем письменном столе рядом с курсовой работой по истории. И подумала, что по этому предмету провалится.
Она не знала, сколько времени пролежала, ее продолжало знобить, причем так сильно, что она испугалась.
Она помнила, как долго бродила под дождем, но не помнила ничего о Ризе. То, что она увидела, открыв дверь его комнаты и войдя в квартиру… Нет, она не будет думать об этом.
Она вся горела. Ей была очень плохо.
А затем ее тело свело судорогой.
Миссис Чадвик приготовила себе миску этого нового кушанья под названием «Калифорния Дип», без которого сейчас не обходится ни одна вечеринка, положила себе изрядную порцию, добавив в миску жареной картошки. Удобно усевшись в свое любимое кресло, положив ноги в мягких пушистых шлепанцах на табуретку, она увлеченно смотрела свою любимую передачу «Я люблю Люси». Люси только что произнесла: «Рики, ты невыносим», и Рики только что произнес: «Это ты невыносима, а я как раз выносим», когда ей показалось, что около двери послышался какой-то шум.
Миссис Чадвик считала себя очень современным человеком: ее телевизор имел дистанционное управление, при помощи которого она могла приглушить звук, лишь коснувшись определенной кнопки, что она и сделала. Она прислушалась, но слышен был лишь шум дождя, который вот уже три дня изводил Южную Калифорнию, однако потом ей показалось, что она слышит еще какой-то звук. Казалось, что кто-то очень тихо стучит в дверь.
– Кто там? – спросила она, недовольная тем, что ей помешали. Никто из жильцов не осмелился бы потревожить ее во время «Люси», даже если она смотрела повторы.
Слабый стук все продолжался, наконец со словами «О Господи!» она встала и пошла посмотреть, что там такое.
Там стояла Филиппа в одной ночной сорочке, белая как мел.
– Миссис Чадвик, – сказала она чуть слышно, – мне плохо.
Затем она подняла руку, на ней была кровь.
– О Боже! – воскликнула хозяйка. Она подхватила Филиппу, поскольку та готова была рухнуть на пол, и отнесла ее в комнату. Помогая Филиппе войти в спальню, она увидела кровь на ее сорочке и на полу.
– Господи, дитя мое! Что случилось? – воскликнула она.
Филиппа заплакала.
– Он умер, – сказала она. – Он застрелился. Если бы я пришла туда на минуту раньше, я бы спасла его. Это я во всем виновата.
Не вполне понимая, о чем она говорит, миссис Чадвик уложила ее на кровать и подняла рубашку. Увидев кровь, она сказала:
– Я вызову врача.
Но Филиппа с неожиданной силой схватила ее за руку и попросила:
– Нет, пожалуйста, не надо! Врачи все регистрируют.
– Милая, но у тебя выкидыш!
– Пожалуйста. Не вызывайте врача. Я не" хочу, чтобы была заведена карточка… насчет этого…
Миссис Чадвик ненадолго задумалась и затем неохотно согласилась, что, возможно, это одна из ситуаций, где женская тайна должна быть сохранена. И засучив рукава, принялось за работу. Всю ночь во время всего мучительного процесса, который протекал совсем как роды – со схватками, кровотечением и всем остальным, миссис Чадвик не отходила от Филиппы. Но, уважая желание Филиппы, она не вызвала врача, поскольку все шло нормально. Если бы ситуация вышла из-под контроля, телефон был под рукой.
Но в конце концов все закончилось, и миссис Чадвик собрала все полотенца в большой пластиковый мешок и крепко его завязала. Затем она вымыла Филиппу, облачила в свою собственную фланелевую сорочку и уложила спать. А сама задумалась о жизни, которая так не похожа на то, что показывают по телевизору. Затем вернулась в гостиную, увидела, что солнце уже разбросало свои лучи по мебели, и впервые за долгие годы задумалась о том, как бы сложилась ее жизнь с мистером Чадвиком, если бы их ребенок не умер.
Когда на следующий день Филиппа открыла глаза, она первым делом спросила:
– Это был мальчик или девочка?
– Это невозможно определить, дитя мое, – ласково сказала миссис Чадвик, окуная кусочек поджаренного хлеба в яйцо и протягивая его Филиппе. Это был просто комочек. Его даже ребенком назвать нельзя.
– Миссис Чадвик, – сказала Филиппа, наконец-то впервые за долгие часы пришедшая в себя. – Я не смогла помочь Ризу. Он не воспринимал меня всерьез.
– Не разговаривай, милая, ешь. Филиппа отвела руку миссис Чадвик.
– Нет, я должна сказать вам. В школе, где я училась, была девочка – бедняжка Мышка, – она хотела изменить свою внешность и чуть из-за этого не ослепла. Потом еще была Фризз, которая ненавидела свою внешность, верила другим девочкам, что у нее безобразные волосы. Даже Эмбер, которая ненавидела себя до рвоты за то, что такая жестокая.
Миссис Чадвик кивнула, хотя и не совсем понимала, о чем толкует Филиппа.
– А теперь Риз, – продолжала Филиппа. – Он ненавидел себя тоже. Я пыталась заставить его посмотреть на мир по-другому, чтобы он оценил себя, принял себя таким, каков он есть, но он видел только смерть. Он был обречен. Я не могла пробиться к нему.
– Я уверена, что ты сделала все, что могла, милая.
– Помогите мне встать, пожалуйста, – попросила Филиппа.
Она подошла к окну. Ослепительно яркий утренний свет заливал Голливудские холмы. Филиппа подумала, что, наверное, родилась где-то поблизости: в ее школьном деле место рождения было указано «Голливуд». Может быть, ее настоящая мать все еще живет где-нибудь здесь, совсем недалеко, и сейчас тоже смотрит на залитый солнцем и умытый дождем город.
– Риз не воспринимал меня серьезно, частично из-за того, что я толстая, – сказала она. – Он называл меня пухлой куропаточкой, ребенком с молодой душой. Никто не воспринимает всерьез толстушек. – Она повернулось к миссис Чадвик. Но я собираюсь все изменить. Я думаю, мне придется это сделать, если я хочу влиять на людей и каким-нибудь образом помогать им. Таким, как Мышка, и Фризз, и… – Ее голос осекся. – И Риз, которых еще много в этом мире. Я собираюсь похудеть, чтобы люди меня слушали. Я должна стать кем-то значительным в этом мире. И я никогда больше не буду толстой.