Эрлих был горазд на кощунственные аллегории. Он даже зафиксировал (мы об этом говорили) последнюю минуту жизни Есенина в своем стишке «Шпион с Марса» (1928): «Но, когда последний человечий// Стон забьет дикарской брани взрыв, //Я войду, раскачивая плечи,// Щупальцы в карманы заложив». Не так ли картинно входил Вольф Иосифович в камеру пыток, где перестало биться сердце русского мученика?..
Без настоящего отступления история фальшивого стихотворения «До свиданья…» будет несколько отвлеченной и недосказанной. Стихотворение это вызвало недоумение уже у очевидцев последствий трагедии. Художник Василий Сварог, рисовавший мертвого поэта, не сомневался в его убийстве и назвал восьмистишие «странным». Выражали недоумение и другие современники.
Чего только не писали о загадочной исповеди! Одни, ссылаясь на Устиновых, адресовали ее Эрлиху, другие — Николаю Клюеву, третьи — литературоведу Виктору Мануйлову, четвертые… — и каждый по-своему умничал, не сообразуясь с элементарным здравым смыслом. А он подсказывает, — неужели перед «гробовым исходом» у Есенина не возникало других помыслов. и порывов, кроме как поэтически раскланяться с неназванным дружком? Неужели ему более не с кем и не с чем было проститься? Почему, допустим, его предсмертные слова (предположим это) обращены не к дорогой его сердцу истерзанной России, не к его последней любви, актрисе Августе Миклашевской, наконец, не к Богу — сегодня доказано, что он — автор дерзкого «Послания "евангелисту" Демьяну [Бедному]», направленного в защиту Иисуса Христа (см. далее). Масштабы поэтического мира и личности Есенина настолько огромны, что невозможно поверить в эту частную бытовую скороговорку.
Почему-то все писавшие о стихотворении «До свиданья…» не заинтересовались важнейшим исходным фактом: листок с «кровавыми» строками был передан в Пушкинский Дом 2 февраля 1930 года «через Г. Е. Горбачева», которому, в свою очередь, так называемый оригинал «подарил» литератор Владимир Измайлов. Последний, гласила молва, сразу же после смерти поэта побывал в гостинице и взял «на память» прощальное откровение.
Не стоит подробно говорить об Измайлове, малоизвестном беллетристе, влачившем тогда полуголодное существование и вряд ли подозревавшем о навязанной ему роли посредника. А вот на личности Горбачева остановимся подробнее, так как он выступал одной из ключевых фигур «англетеровского» злодеяния (полезно об этом напомнить).
Георгий Ефимович Горбачев (1897–1942) — заметный литературный критик 20-х — начала 30-х годов. Неистовый «красный Белинский», выносивший приговоры вульгарно-социологическою толка. Недавно в наши руки попал его «Личный листок» (под грифом «ЦК РКП(б-в). Учетно-распределительный отдел», 12 окт. 1925 года). «Дело» это хранилось за семью печатями. Извлечем из него вчера еще «совершенно секретное».
Горбачев родился, по его словам, «вне брака». «Имени и фамилии мать (акушерка О. Ф. Ладыгина. — В. К.), — признается он в «Автобиографии», ~ не называет. Усыновлен мужем тетки, штабс-капитаном морской артиллерии Е. П. Горбачевым». Рос без матери.
Безродным явился на свет, таковым и остался, если говорить о его отношении к судьбе России, всегда остававшейся для него мачехой.
Через пень-колоду окончил историко-филологический факультет Петроградского университета. В 1917-м примкнул к группе межрайонцев-интернационалистов во главе с Юрием Лариным (Лурье), отцом будущей (с 1934 г.) третьей жены Н. И. Бухарина. В начале июля того же года Горбачев был арестован. «Сидел (в «Крестах». — В. К.) вместе с Крыленко», — горделиво сообщал он, подчеркивая свою близость с позже известным ревтрибунальцем и прокурором. В сентябре был освобожден Керенским под денежный залог. Указывал, что после революции работал воспитателем детской колонии в Пермской губернии, во что невозможно поверить, — скорее, всего, выполнял какое-то секретное поручение.
В 1919-м стал большевиком по рекомендации политического авантюриста Константина Аршавского (Сырки-на) [по некоторым данным, причастен к «делу Есенина»] и Ивана Москвина, партийного дельца и масона советского времени (кстати, хорошо знавшего журналиста Устинова).
Горбачев сделал быструю карьеру комиссара — от учителя политграмоты до заместителя начальника Политуправления Петроградского военного округа и уполномоченного политотдела 7-й Армии. Принимал участие в подавлении Кронштадтского восстания (1921).
Рано занялся преподавательской работой: 25-летним уже поучал слушателей Военно-политической академии, позже преподавал и в других вузах. Критик-публицист крайне вульгарного толка, печатался в таких изданиях, как «Интернационал», «Солдат», «На страже», «Красная звезда», «Горн», «Красная газета», и других. Активный рапповец и заметный воитель «Литературного фронта».
Нередко обращался к поэзии Есенина, называя его «типичным деклассированным интеллигентом (вернее полуинтеллигентом, так как он был малокультурен)» («Современная русская литература», Л., 1928, стр. 53). Характеризуя позицию ленинградского журнала «Русский современник», стремившегося в пределах дозволенного сохранять национальные традиции, потешался над этим изданием (скоро закрытым) и над замученным поэтом: «Есенин мог бы предложить назвать этот журнал <…> «Гостиницей.:.» для убоявшихся большевизма, марксизма, пролеткультуры». («Два года литературной революции…» Л., 1926, стр.159). Рьяно поддерживал миф о «есенинщине», целя прежде всего в культуру русского народа.
Его ближайшие единомышленники и друзья — критик Г. Лелевич (Калмансон) и поэт А. Безыменский (при наездах в Москву Горбачев останавливался в его квартире), органически не терпели Есенина и постоянно нападали на его творчество при жизни, хулили его память после смерти.
В 1927 году, когда Троцкого изгнали из партии, «погорел» и Горбачев. Позже его не раз восстанавливали и вновь исключали. Протоколы таких партпроработок нам известны. В одном из протоколов (1928 год) сказано, что он «… давал адреса к Зиновьеву и Троцкому», то есть поддерживал нелегальные контакты со своими политхозяевами и кормильцами. Противостояние троцкистов и сталинистов тогда серьезно обострилось (вплоть до применения оружия). Из горбачевского досье № 416191/7: «Был раза 2 или 3 на квартире Зиновьева на 11 — й роте, однажды давал адрес и [пароль] для прохода туда оппозиционерам из ЛГУ».
Теперь, когда портрет Горбачева впервые прояснился, поступление в 1930 году в Пушкинский Дом оригинала стихотворения «До свиданья…» вряд ли можно рассматривать как обычный канцелярский акт — тем более в то время он исполнял обязанности заместителя директора Института новой русской литературы (ИНЛИ — именно так) — формальным его главой числился Луначарский. Отсюда резонно заключить: Горбачев таким образом, «на всякий случай», спрятал листок с «есенинским» стихотворением. Кстати, полагаем, рукопись стихотворения «До свиданья…» Вольф Эрлих не только не держал в руках, но и в глаза не видел. Ему, сексоту ГПУ на побегушках, не могли доверить столь опасно-сомнительный документ. «Красная газета» печатала элегию по копии (не исключено, в передаче по телефону), и тогда-то под ней появилась дата: «27декабря». Попутно не лишняя деталь: вдень поступления листка с «есенинскими» строками в ИНЛИ Эрлих находился в Ленинграде, что доказывается его сохранившимся письмом к матери в Ульяновск.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});