Читать интересную книгу Лжеправители - Анна Корниенко

Пациентка вела себя очень сдержанно, говорила с явным восточным акцентом. Она наотрез отказывалась назвать свое имя, возраст и профессию; во время бесед всегда была очень напряжена. Заявлять что-либо официально больная не желала, лишь признавала, что пыталась покончить с собой, отказываясь назвать причину произошедшего.

В клинике в Дальдорфе неизвестная провела полтора года. Она могла часами сидеть молча или лежать на кровати, уткнувшись лицом в покрывало, не отвечая ни на какие вопросы. Первые слова, которые она произнесла, были бессвязной немецкой фразой: «Ничего, несмотря ни на что». Это было ответом на вопрос врачей: надо ли сообщить о ее местонахождении родственникам? Иногда пациентка, неожиданно оживляясь, заводила разговоры с медсестрами и больными. Она много читала, в основном газеты на немецком языке, и производила впечатление хорошо образованной женщины.

Поскольку ее имя узнать так и не удалось, в документах она стала значиться как «фройляйн Унбекант» (от немецкого слова «неизвестная»). По утверждению одной из сиделок, больная понимала вопросы, обращенные к ней по-русски, но отвечать не могла, что впоследствии дало возможность предположить, что ее родным языком был какой-то другой славянский, скорее всего польский язык. Правда, сведения о том, говорила ли новая пациентка по-русски и понимала ли этот язык, сильно расходятся. Некоторые свидетели тех событий показывали, что слышали, как неизвестная говорила по-русски четко и правильно.

Однажды в палату, где находилась странная пациентка, кто-то принес журнал с фотографией членов царской семьи. «Фройляйн Унбекант» это очень взволновало. А когда сиделка указала на одну из дочерей царя и заметила, что та могла спастись, неизвестная поправила ее: «Нет, не та. Другая».

К тому же существуют свидетельства о том, что неизвестная так говорила о германском императоре и наследнике престола, будто была с ними лично знакома. Кроме того, вскоре стало очевидным, что больная склонна к откровенному фантазированию. Стоит отметить также полное нежелание девушки фотографироваться. По свидетельствам очевидцев, ее чуть ли не силой приходилось усаживать перед камерой.

Одна из свидетельниц рассказывала, что спустя несколько дней после того, как больная взяла в руки иллюстрированный журнал, она в приступе откровенности рассказывала о том, что во время Екатеринбургского расстрела «главарь убийц», размахивая револьвером, подошел к Николаю и выстрелил в упор. И о том, что горничная «бегала с подушкой в руках, пронзительно крича».

Возможно, толчком к созданию образа самозванки послужила соседка Андерсон по палате, прачка Мария Пойтерт, страдавшая, как принято считать, манией преследования. Ей постоянно казалось, что за ней кто-то подсматривает и ее обворовывает. Также госпожа Пойтерт рассказывала о себе, что, будучи портнихой, поставляла платья фрейлинам российского императорского двора. Было ли это фантазией – выяснить не удалось.

22 января 1922 года Мария Пойтерт выписалась из клиники, но, оставшись глубоко убежденной, что под видом «фройляйн Унбекант» скрывается одна из дочерей российского императора, начала упорно искать тому доказательства. Исследователи не без оснований предполагают, что, не возьмись за дело энергичная госпожа Пойтерт, никакой Анастасии-Андерсон и в помине бы не было.

Менее чем через два месяца Пойтерт встречается во дворе Берлинской православной церкви с бывшим капитаном императорского кирасирского полка М. Н. Швабе и рассказывает ему о своих предположениях. Ей удается уговорить капитана посетить странную пациентку и постараться установить ее личность.

8 марта 1922 года Швабе в сопровождении своего друга инженера Айнике посетил в Дальдорфской клинике неизвестную и показал ей фотографии вдовствующей императрицы Марии Федоровны. По воспоминаниям самого капитана, больная ответила, что эта дама ей не знакома.

По словам же самой Анны Андерсон, ситуация выглядела совершенно иначе. Впервые якобы потеряв всякую осторожность, больная вскричала, что на фото изображена ее бабушка.

Для того чтобы рассеять все сомнения и избежать возможной ошибки, Швабе уговаривает госпожу Зинаиду Толстую, ее дочь, а также капитана кавалерии Андреевского и хирурга Винеке посетить вместе с ним неизвестную еще раз. По воспоминаниям Швабе, госпожа Толстая и ее дочь долго разговаривали с больной, показывали ей какие-то иконки и шептали какие-то имена. Больная не отвечала, но была взволнована до слез. Рассмотреть ее внешность посетителям так и не удалось: она упорно закрывала одеялом лицо. Швабе вспоминал, что Андреевский назвал больную «ваша светлость» и это, видимо, произвело на нее особое впечатление.

Несмотря на все старания, так и не добившись ответа от странной пациентки, посетители ушли, причем госпожа Толстая и ее дочь остались убеждены, что перед ними была великая княжна Татьяна.

Значит, великая княжна жива! Но кто – Татьяна или Анастасия? Эта невероятная новость молниеносно распространилась среди русских эмигрантов, и 12 марта 1922 года больную посетила баронесса София Буксгевден. Ее мнение считалось особо важным, так как она была одной из последних, кому довелось встретиться с семьей низложенного царя. Баронесса рассталась с Романовыми буквально за полтора месяца до расстрела. Сама Анна Андерсон впоследствии вспоминала об этих визитах более чем сдержанно.

Баронесса отметила, что при встрече незнакомка проявляла робость и недоверие, не отвечала на поставленные ей вопросы и лишь пыталась закрыть лицо руками и одеялом. Тем не менее баронесса, убежденная, что перед ней великая княжна Татьяна, страдающая амнезией от шока и пережитых бед, попыталась пробудить ее память, показывая больной иконку с датами правления Романовых. Ту самую иконку, которую подарила ей императрица Александра в присутствии великой княжны Татьяны.

Мария Пойтерт, в свою очередь, принесла больной фотографию царской семьи и, тыча пальцем в императрицу, требовала у Анны признания, что эта женщина – ее мать. В качестве последней попытки она вложила незнакомке в руки Новый Завет на русском языке, переплетенный в цвета российского флага. Это ни к чему не привело.

Тогда госпожа Буксгевден обратилась к незнакомке на английском языке, который великая княжна Татьяна отлично знала. Странная пациентка Дальдорфской клиники из сказанного, похоже, не поняла ни слова, но наконец открыла лицо. В связи с этим вывод, сделанный баронессой Буксгевден, был категоричным: несмотря на то что верхняя часть лица незнакомки и напоминала лицо Татьяны Николаевны, все лицо в целом не производило того же впечатления. Когда позднее баронесса узнала, что Андерсон, к тому же выдает себя даже не за Татьяну, а за Анастасию, то утратила к самозванке всякий интерес.

Тут стоит заметить, что великая княжна Анастасия едва ли знала с десяток немецких слов и выговаривала их с неимоверным русским акцентом. Претендентка же свободно говорила именно на этом языке.

Сама Анна Андерсон уже много позже, видимо вжившись в образ, объясняла свое поведение тем, что узнала баронессу с первого взгляда и постеснялась показаться собственной придворной даме в том плачевном состоянии, в котором она в тот момент находилась.

Следующей посетительницей таинственной пациентки стала баронесса Мария фон Кляйст, жена бывшего полицмейстера. 22 марта 1922 года она добилась у руководства больницы разрешения поселить девушку у себя. К своему невероятному удивлению и ужасу госпожа фон Кляйст, придя за незнакомкой, увидела, что та вырывает у себя волосы и зубы. Некоторое время спустя Анна Андерсон объяснила это тем, что зубы все равно шатались после удара прикладом в лицо, полученного в Екатеринбурге. Что же до волос, то комментариев не последовало.

Впоследствии, когда этим странным делом заинтересовался придворный преподаватель великих княжон Пьер Жильяр, он зарисовал расположение зубов «госпожи Чайковской». В итоге француз пришел к выводу, что недостающие зубы никак не могли быть выбиты ударом: в этом случае их не хватало бы лишь в каком-то одном месте. У больной же они отсутствовали то через один, то через два и так далее по всему ряду.

В течение нескольких дней претендентка жила в доме у Кляйстов. Так как незнакомка продолжала упорно скрывать свое имя – или действительно не помнила его после перенесенного шока, – барон и баронесса фон Кляйст предложили именовать ее Анной. Это имя и осталось за ней в истории.

Проникшись к баронессе доверием, Анна рассказала, что у нее есть сын, оставшийся в Румынии, и что ребенка всегда можно будет узнать по белью с императорскими коронами и золотому медальону. Через два дня, видимо приняв окончательное решение, фройляйн Анна делает наконец сенсационное заявление. Незнакомка объявляет себя великой княжной Анастасией, младшей дочерью российского императора Николая II.