и, если бы не мое вмешательство, вообще бы прогнали или даже убили. Сарак тогда поступил несправедливо, и должник это запомнил. Ему за счастье будет насолить мужу. Все равно ему тут жизни нет. 
— И он сможет в одиночку вывезти меня отсюда?
 — В одиночку — нет. Но у него маленький отряд из таких же, как он. Им тут всем очень тяжело. Они промышляют тем, что подвизаются помощниками в набегах. С того и живут. Но им редко перепадает хорошая добыча. За ними же рода не стоят, некому защитить, вот и кидают лишь подачки.
 — А сами они чего не ходят?
 — Рады бы ходить, да увы, не могут. Для степи их отряд мал, за Дунай им тем более хода нет. Если сунуться в леса — люди мужа их убьют по возвращении.
 — Если они помогут мне, то им вообще сюда дороги не будет. Сарак не простит. Да и никто иной.
 — Судя по тому, что я слышала, Фарн благоволит твоему зятю как родному сыну. Мой должник охотно примкнет к нему со своими ребятами.
 — Ты думаешь, что мой зять сможет прокормить отряд наймита?
 — Их всего пять человек, и они не притязательны. Здесь перебиваются чем могут. Порой голодают.
 Мила прошлась немного по маленькому, тесному шатру.
 Молча.
 — Ты, я смотрю, не рвешься на свободу. — усмехнулась сестра покойного мужа.
 — Я не понимаю, зачем это нужно тебе. — чуть помедлив, ответила Мила. — Мы виделись лишь один раз. Гостяту ты особо не жаловала, считая трусом. А тут раз — и ради меня рискуешь головой. Беромир как-то сказал, что если ты не понимаешь выгоды того, с кем имеешь дело, то, скорее всего, тебя пытаются обмануть.
 — А ты разве ее не понимаешь? — криво усмехнулась визави.
 — Нет.
 — О том, что отряд мужа разбили люди Беромира уже известно в стойбище раса[2]. Это восстание, моя дорогая. Открытое. Учитывая угрозу гётов, оно выглядит тревожно и даже опасно. Сараку придется отвечать за это. Возможно, головой. Арак же… он лично зарежет моих детей, нежели даст им что-то унаследовать. Они в его глазах грязные полукровки.
 — И при чем тут я?
 — Понимаешь… Я уже отправил к стойбищу раса своего человека, который должен кому надо шепнуть на ушко, что, дескать, это Арак подставил мужа и спровоцировал восстание. И это будет правдой. Разве нет?
 — Как будто твой муж не знал о набегах и не получал своей доли с продажи рабов. — холодно произнесла Мила.
 — Но он никогда не доводил до восстаний. Он брал в меру. Даже на промыслы смотрел сквозь пальцы. А вот Арак увлекся. Жадность глаза застит.
 — Может и так. Но, зная ваши нравы, рас отрубит головы им обоим. Одному, за то, что натворил, а второму — за то, что не уследил.
 — Пусть так, — кивнула эта женщина, — но мои дети унаследуют имущество отца. Если же во всем окажется виноват муж — мы все сгинем. И ты, и я, и мои дети.
 — И все равно — я не понимаю, при чем? Зачем тебе меня спасать?
 — Если ты вернешься домой и мне удастся все уладить, то, быть может, я сохраню жизнь и мужу. В случае же твоей казни Беромир точно будет мстить. А помня о том, что его словно бы Фарн поцеловал — мне страшно даже представить тот тарарам, который он тут устроит.
 — Ты, что его боишься? — удивилась Мила.
 — Ходят разные слухи о том нападении. Кто-то болтает, что он собрал всех мужчин шести больших родов и повел в набег. Но это сущий вздор. Я разговаривала с выжившими воинами мужа, что ходили в тот поход. Беромир навалился посреди ночи, умудрившись не вспугнуть коней. Подобное сотворить толпой попросту невозможно. Значит, он вышел только со своими учениками. Сколько их? Два десятка?
 — Два десятка и один.
 — Это многое меняет, — скривилась сестра покойного мужа. — Два десятка юнцов нападают на отряд опытных воинов в шесть десятков и обращают их в бегство. Да еще и нанеся страшный урон. Тебе это не кажется странным?
 — Беромир умеет удивлять, — пожала плечами Мила.
 — Вот пускай и удивляет языгов. Так ему и передай. Нам их пастбища пригодятся. А еще лучше ромеев. Хочет ходить в набеги? Собирает под свою руку мужчин шести больших родов да идет с ними куда-нибудь за Дунай. Вернется с добычей, даст нам долю, и все будут только счастливы.
 — Насколько я знаю зятя, дело совсем не в набегах. Он аж в лице меняется от продажи в рабство родичей. Убивать готов за такое.
 — Подумаешь, неженка выискался, — фыркнула сестра мужа. — Ты о его голове лучше подумай. И о дочери своей. И о внуках. Ежели рас осерчает, зятьку твоему никакой Фарн не поможет…
  Мила задумалась, уставившись куда-то в пустоту за собеседницей. В ее словах был резон. Она, правда, не верила, что рас простит Сарака. Это ведь помылить только — данники на них, на роксоланов в набег успешно сходили. Ну, строго говоря, не совсем так. Но преподнесут ему это именно в этом разрезе. И реагировать он станет соответствующе. Но интересный поворот событий…
 — Арак в стойбище? — наконец спросила Мила.
 — Отъехал на место нападения.
 — Муж тебе этого не простит.
 — А он не узнает. — усмехнулась она…
  До самого вечера Мила себе места не находила. Хотя старалась держаться спокойно и больше лежать отдыхая. И даже пытаясь поспать. Но получалось плохо.
 Уже в сумерках полог открылся, и вошедший незнакомый мужчина, бросил тюк с сарматской женской одеждой и произнес:
 — Одевайся и жди.
 После чего исчез.
  Женщина не стала долго ломаться и быстро переоделась. Собрав заодно свои вещи в тугой узел. Специально, чтобы ничего не растерялось.
 Но не успела она дух перевести, как вернулся недавний незнакомец и вывел ее наружу. Подсадил на коня. И они поехали в составе маленького отряда, того самого, о котором говорила сестра покойного мужа. Мила при этом находилась в центре. Ездить верхом она не умела хорошо, вот они ее и окружали, чтобы скрыть от любопытных глаз эту «корову», зачем-то забравшуюся на лошадь. Ведь сарматка, не умеющая ездить верхом, выглядела что рыба, не способная плавать.
 Было тихо.
 Все занимались своими делами и не обращали