Читать интересную книгу Исповедь королевы - Виктория Холт

Казалось, люди уже забыли о той преданности, которую демонстрировали мне после рождения дофина. Памфлеты появлялись с пугающей быстротой, и королева всегда была в них центральной фигурой. Мне было непонятно, почему господа сочинители избрали своей мишенью именно меня. Думаю, это случилось потому, что я не была француженкой. Французы ненавидели Екатерину Медичи не из-за ее плохой репутации, а потому, что она тоже не была француженкой. Они называли ее «итальянкой». А я теперь стала «австрийкой».

Появилась популярная книжонка под названием «Les Amours de Chariot et Toinette»[99]. Она рассказывала о моей предполагаемой любовной связи с графом д’Артуа. С тех самых пор как я приехала во Францию, мое имя всегда упоминалось в паре с ним.

Как-то раз король в своих личных апартаментах нашел брошюру под названием «Vie Privee d’Antoinette»[100], это свидетельствовало о том, что у меня были враги в самом дворце. Один из них, должно быть, и положил туда упомянутую брошюру.

Я отказывалась читать подобные пасквили. Все это казалось мне таким абсурдным! Любой человек, который знал меня, просто посмеялся бы над ними. Тогда я еще не понимала, что мои враги намеренно выставляли меня в таком нелицеприятном виде, и, кстати, очень многие люди верили, что в жизни я действительно такая порочная и безнравственная, какой меня изображали в пасквилях.

По-видимому, считалось, что один из этих памфлетов я сочинила сама, потому что он был написан от первого лица. Этот литературный опус был еще глупее остальных, потому что просто смешно даже предположить, что, если бы я в действительности была виновата во всех преступлениях, которые мне в нем приписывались, я стала бы публично исповедоваться в них да еще позволила бы, чтобы мою исповедь напечатали и распространили.

«Екатерина Медичи, Клеопатра, Агриппина, Мессалина! Мои преступления превосходят те, что совершили вы! И если память о ваших бесчестных деяниях все еще заставляет людей содрогаться, то какое же возмущение может вызвать жестокая и похотливая Мария Антуанетта из Австрии!.. Жестокая королева, неверная жена, погрязшая в преступлениях и разврате!..»

Прочитав этот памфлет, я рассмеялась и разорвала его, посчитав, что никто не воспримет это всерьез.

Но этот позорный документ под названием «Исторический очерк о жизни Марии Антуанетты» распродавали и переиздавали снова и снова, и даже сейчас, когда я пишу эти строки, он все еще находится в обращении.

Как я не могла понять тогда, что было множество склонных верить всей этой клевете обо мне? Единственный способ, которым можно было разоблачить все эти памфлеты как смешные и лживые, какими они и были в действительности, заключался в том, чтобы вести спокойную жизнь и быть бережливой.

А что же сделала я? В негодовании удалилась в Малый Трианон! Это был мой собственный маленький мирок. Даже сам король мог приехать туда не иначе, как по моему приглашению. Он уважал это мое право и со всей серьезностью ждал, когда я его приглашу. Луи получал большое удовольствие от этих визитов, потому что для него, занятого решением сложных государственных проблем, такие наезды в Малый Трианон были и в самом деле удовольствием, ибо позволяли на время избавиться от церемоний и утомительных бесед с государственными деятелями.

Если мы не были заняты постановкой спектаклей, то играли в детские игры. Наша любимая игра называлась «Descampativos» и чем-то напоминала игру в жмурки. Один из игроков должен был выйти из комнаты. Когда он или она выходили, все остальные с головы до ног закутывались в простыни. Потом того, кто был снаружи, приглашали войти. Все мы по очереди касались его, а он должен был догадаться, кто мы такие. Смысл этой игры заключался в том, что приходилось платить штраф, и эти штрафы постепенно становились все более дикими. Все, что мы делали, описывалось в памфлетах с большими преувеличениями и представлялось читателю как нечто вроде римских вакханалий. Другой нашей любимой игрой была игра под названием «tire en jambe», которая заключалась в том, что все мы садились верхом на палки и сражались друг с другом. Все это положило начало множеству конных игр. Хотя король любил бороться и играть в грубые игры, к нашим играм он почему-то не имел расположения.

Много времени у меня отнимал мой сад. Я постоянно планировала и заново перепланировала его, потому что хотела, чтобы он как можно меньше походил на тот, что был в Версале, и чтобы он выглядел естественным. Как ни странно, оказалось, что устроить такой сад стоит дороже, чем сад с симметрично расположенными газонами и фонтанами, которые стали такими популярными при Людовике XIV. Растения для моего сада привозили со всего мира. Чтобы создать натуральный ландшафт, пришлось привлечь к работе сотни садовников. Я хотела, чтобы в моем саду был ручей, бегущий по лугам, но там не оказалось родника, из которого он мог бы брать свое начало.

— Вы даже не можете достать воду! — кричала я. — Но это же просто смешно!

Пришлось проводить воду по трубам из Марли. Говорили, что этот маленький ручей в Трианоне заполнен не водой, а чистым золотом. Через ручей перекинули простые деревенские мостики, в саду соорудили пруд с островком, причем все это должно было выглядеть так, будто создано на этом месте самой природой.

Стоимость этого великолепия ошеломляла, но я никогда не придавала этому значения. Цифры не вызывали у меня ничего, кроме зевоты. Я даже не знала точно количество нулей в цифре, выражающей стоимость моего сада. Зато я непрерывно думала о том, как еще можно было бы усовершенствовать мой маленький мирок. Мне пришло в голову построить деревню, ведь никакой сельский пейзаж не может быть совершенным без людей. Я решила, что в этой деревне должны стоять домики — восемь домиков, настоящие маленькие фермы с настоящими людьми и животными. Я вызвала мсье Мико, одного из самых известных наших архитекторов, и рассказала ему о своих планах. Эта идея привела его в восторг. Тогда я попросила художника мсье Юбера Робера поработать вместе с мсье Миком. Им предстояло построить для меня восемь небольших фермерских домиков с соломенными крышами и даже с кучами навоза рядом. Эти домики должны были быть очаровательными, но в то же время естественными.

Оба художника с энтузиазмом взялись за осуществление этого проекта, не считаясь с расходами. Они постоянно предлагали различные усовершенствования, и совещания с ними доставляли мне величайшее удовольствие. Фермерские домики должны были выглядеть точь-в-точь как настоящие. В некоторых местах у них даже должна была быть видна обсыпавшаяся штукатурка. Трубы же предполагалось сделать так, чтобы ни у кого не вызывало сомнения, что через них идет дым.

Распорядок дня на этих фермах тоже должен был быть естественным, а для этого не годились никакие искусственные приемы или дополнительные расходы.

Когда дома были готовы, я просто заселила их семьями, которые сама выбрала. Естественно, не составило никакого труда найти крестьян, которые счастливы были поселиться там. Так что у меня появились самые настоящие коровы, свиньи и овцы. На фермах делали настоящее масло. Мои крестьянки стирали белье и развешивали его на изгородях для просушки. Ведь все, как я говорила, должно было быть настоящим.

Вот так был создан мой Hameau[101]. Мой театр обошелся мне в сто сорок одну тысячу ливров. В то время я не давала себе труда подсчитать стоимость моего хутора, а позже я уже не осмеливалась сделать это.

Но как я была счастлива там! Я даже одевалась совсем просто, хотя Роза Бертен уверяла, что добиться настоящей простоты гораздо труднее, чем вульгарности, и что это, естественно, стоит гораздо дороже.

Одетая в простое муслиновое платье, я бродила вдоль ручья или сидела на покрытом травой высоком берегу, устроенном так искусно, что никто не стал бы долее сомневаться в том, что он испокон веку находился на этом месте. Иногда я ловила рыбу, которую потом готовили для меня, ведь в моем ручье водилась рыба, как это и должно было быть в сельской местности. Иногда я доила коров. Но перед моим приходом пол коровника обязательно убирали, а коров чистили щеткой. Молоко стекало в фарфоровую вазу, помеченную моей монограммой. Все это приводило меня в восторг и очаровывало. Коровам на шею привязывали маленькие колокольчики, и мы с моими фрейлинами водили их за собой на синих и серебряных лентах.

Я была очарована всем этим. Иногда я собирала цветы, приносила их домой и сама расставляла. Затем я совершала прогулку мимо фермерских домиков, чтобы посмотреть, как идут дела у моих милых крестьян, и убедиться, что они живут естественной жизнью.

— По крайней мере, люди на моем хуторе довольны, — говорила я с чувством удовлетворения.

Мне казалось, что это очень хорошо и оправдывает те огромные суммы денег, которые все еще продолжали тратиться на этот хутор, ведь я постоянно вела в нем работы, чтобы сделать его еще более красивым, и искала новые способы усовершенствовать его.