Читать интересную книгу "Повесть о Предславе - Олег Игоревич Яковлев"

Болеслава, – узнала Предслава.

– Сведала, стало быть, княгинюшка. – Пленник зло усмехнулся. – Ну что ж. Привет приехали передать тебе от нашего князя, да ентот вот евнух нам помешал.

– Я понял, о светлая госпожа! Эти люди должны были тебя похитить и умчать в Польшу! – воскликнул Халкидоний. – Это псы князя Болеслава!

– Спасибо тебе, друг! – поблагодарила княгиня евнуха. – Коли б не ты, везли б меня ныне к Болеславу в гости. Да, беспечной стала, забыла, как в краковской темнице сиживала. – Она вздохнула. – Ну что ж. Поспешим во дворец. Там и порешим, как с сим ляхом быть.

Она пришпорила иноходца и быстрой рысью поскакала к берегу Влтавы. Халкидоний спешил следом, не отставая, сзади него страж с копьём в деснице сопровождал возок с пленником.

Нежданное нападение заставило Предславу вспомнить о недавнем полоне.

«Выходит, Рыжий не ошибся, приставив ко мне этого человека. Оказывается, Халкидоний отважен и обладает недюжинной силой. Почитай, с четверыми управился! Кто б мог помыслить!» – подумала она, проникаясь уважением к этому огромному полному человеку с бесформенным потным лицом.

– Вот видишь, сколь опасны лесные тропы и пущи! – выговаривал ей после Рыжий. – Правильно я сделал, приставив к тебе верного человека! Этот евнух многих стоит! И охранит, и присмотрит, и в любом деле поможет! Награжу его, непременно награжу!

Предслава сидела за столом в горнице, шёлковое платье облегало её тонкий стан, распущенные волосы, перехваченные на челе полукруглым серебряным обручем, струились по плечам. Рыжий смотрел на неё и облизывался, как собака. Ему всё никак не верилось, что эта женщина – его жена. Надо же, какая красавица! Тотчас бы увести её в ложницу да завалить! Но придётся потерпеть, подождать до ночи. С дочерью князя Владимира нельзя поступать, как с дворовой девкой.

– Больше я не отпущу тебя из города без надлежащей охраны, – говорил он. – Да и по посаду нечего тебе, княгине, шататься днями, да ещё с ребёнком. Кстати, наш мальчик сегодня играл со мной. И я отмечаю, что у него довольно крепкая рука. Даст Бог, вырастет добрый воин. А Болеславу за нынешнее дело я отомщу! Клянусь тебе, София! Сегодня же пошлю к немцам гонца, приведу швабов, вместе с ними пойду на Моравию и вымету оттуда последнего кастеляна! А потом ворвусь в ненавистный Краков и разрушу до основания проклятый Вавельский замок!

Рыжий брызгал слюной от ярости. Не выдержав, он вскочил на ноги и забегал по палате из конца в конец, повторяя грозно:

– Разрушу! Изведу! Отплачу! Искрошу!

Предслава смотрела на него с тихой грустью.

«Боже ж ты мой! Кто мне достался в мужья! Но я сама выбрала! Выбрала из двоих злодеев! Невелик был выбор!» – Ей стало тяжело, противно, гадко смотреть на развевающуюся бороду Рыжего, на его сверкающий злобой зелёный глаз, на уродливое кривлянье и дрожащие длани.

Испросив позволения, она ушла в свои покои.

…Ночью Рыжий явился к ней, устало повалился на ложе, стиснул в объятиях. Она отдалась ему, с равнодушием исполнив в очередной раз роль супруги. Удовлетворив плоть, Рыжий тотчас уснул, уткнувшись лицом в подушку лебяжьего пуха. Покой содрогнулся от его громкого храпа. Предслава потрясла его за плечо, заставила повернуться на бок.

– Робёнка разбудишь! – прошептала она, толкая сонного князя кулачком в ребро.

Рыжий промямлил в ответ что-то неразборчивое и натянул на голову одеяло из беличьих шкурок. Он снова заснул, а Предслава, взяв в руку свечу, босая и растрёпанная, поспешила в смежную детскую светлицу, в которой находился Конрад.

Трёхлетний малыш крепко спал, широко разбросав в стороны руки. На кошмах в углу удобно устроилась нянька-холопка. Предслава заботливо укрыла сына, улыбнулась, умильно глядя на его полураскрытый ротик, и, погасив свечу, отступила посторонь, в темноту.

В ту ночь она как-то особенно остро ощутила, что вот теперь у неё есть семья – муж, сын – и жить она должна ради них. В прошлом остался отчий дом, своя жизнь была у сестры, у братьев, оставшихся в далёкой Руси, была и ушла, обжигая душу страстью, любовь, та, что бывает один раз в жизни. Её же грядущая судьба – она понимала – неразрывными узами связана с этой маленькой гористой страной, в которой будет расти, крепнуть и набираться разума её сын. И ей надо быть сильной, волевой, упрямой, чтобы одолеть врагов, которые готовы разорвать её новую родину в клочья, а саму её превратить в жалкую безответную пленницу. Иной судьбы, иной жизни княгиня София-Предслава отныне не хотела, да и не представляла себе.

…Наутро дворский объявил ей, что приехал отряд воинов из Венгрии, который доставил в Прагу захваченного в плен Володаря. Крамольник был в её руках, и ей, Предславе, предстояло теперь принять трудное решение.

Глава 54

Володарь со связанными за спиной руками и занемевшими ногами, которые также стягивали твёрдые ремённые путы, лежал на крытой соломой телеге. Ввалились щёки, клочьями торчала в разные стороны каштановая борода с проседью, волосы на голове были всклокочены. Жалкие лохмотья покрывали тело.

Почти два года провёл бывший воевода в холодной вонючей яме в угорском Араде. Кормили его скудно, бросая сверху через железную решётку чёрствые хлебные лепёшки и спуская на верёвке кувшин с затхлой, неприятно пахнущей водой. Отвык Володарь от солнечного света, редкий луч достигал даже в ясный день его утлого узилища. Сидел, выл от отчаяния, как загнанный зверь, как волк, которого поймали и посадили на цепь, засунули в жалкую собачью конуру. На смену отчаянию и злобе пришло чувство безысходности. Тупо, лениво, закрыв глаза, часами полусидел-полулежал узник на свалявшейся соломе, стараясь забыться. И тогда возникали в воспалённом мозгу его видения: то Киев, охваченный огнём, представал перед ним, то вдруг видел он глаза Предславы, наполненные ужасом и гневом, а то с обнажённой саблей врывался на крепостную стену ненавистный Айтонь. Или вдруг появлялся толстый надменный Болеслав, он крупными глотками пил хмельной мёд, кряхтел, с трудом поднимаясь из-за стола, а вокруг него шляхтичи орали во всю глотку:

– Слава королю!

Поначалу и не понял Володарь, взаправду ли вытащили его княжеские слуги из ямы или кажется ему, что усаживают его на телегу, вяжут по ногам и рукам и везут по широкому полю. Слёзы катятся из глаз, а солнце светит, опаляет несчастного узника, и воздух, чистый свежий воздух вольного простора дурманит ему голову. Володарь зажмурился, не поверил, но когда вновь открыл глаза, то всё та же телега, запряжённая тройкой статных лошадей, несла его по шляху мимо крестьянских хуторов и грозных величественных замков ишпанов. А