Читать интересную книгу Путь слез - Дэвид Бейкер

Вскоре все набили животы щедрыми вальденскими подарками и, завернувшись в одеяла, расположились на сухих ветках поваленного дерева. Мария свернулась клубочком сзади Петера. Старик поманил Карла:

– У меня для тебя есть еще одна подсказка, если желаешь.

– Не знаю, – поморщился Карл, – наверное, я никогда не разгадаю твою загадку.

– Тогда тебе надо узнать еще одну подсказку на сон грядущий, а? Готов?

Карл повел плечами.

– Отлично.

Зажжется росинки слезаНа зелени листа,Но вот растает, и тогдаКуда умчит она?

Карл снова пожал плечами.

– Я никогда…

– Терпение, отрок. Вот еще:

Забыт ребенок на земле,Но не забытый он!В какой твердыне, в глубине,Раздастся его стон?

Карл напрягся и простонал, плотно сжав веки. Он прошептал про себя все подсказки, и тряхнул головой.

Петер улыбнулся.

– Я подумаю над твоей загадкой, ежели ты обещаешь поразмыслить над моей. А теперь пора спать. Кто знает, что ожидает нас на рассвете?

Глава 17

Отражение в воде

 Менестрель

Что сейчас за месяц? – однажды утром спросил Карл, позевывая и приготавливаясь выступать в поход.

Петер потер красные со сна глаза.

– Ежели судить по встрече с французскими друзьями, на дворе начало сентября. А что?

– Разве ты не говорил, что твой день рождения приходится на конец августа?

– Ах, да. Так и есть. Точнее двадцать седьмое число самого приятнейшего месяца августа.

Чуть поодаль от них Мария собирала хворост и услышала их разговор.

– Но папа Петер, почему ты не сказал нам? Мы ведь так и не пожелали тебе особых благословений в твой день рождения.

– О малышка, забудь об этом.

– Как так, святой отец, – добавил Отто, – ведь дни рождения должны быть необычными, особенно, когда у тебя их было так много!

Все рассмеялись.

– Хорошо сказано, сын мой, – ответил Петер. – Ибо это был мой семьдесят седьмой год, и я надеюсь, последний.

– Позволь спросить почему? – вмешался Карл.

– Правду сказать, однажды в Милане один еврей поведал мне, что семь – число совершенства. А сейчас у меня на счету две семерки, так стоит ли стремиться к большему? – он откинул голову и задорно хмыкнул.

Вил приказал крестоносцам поторапливаться с завтраком и продолжать путь. Так что, согрев руки над огнем и с трудом сжевав скудный паек из черствых сухарей, юные воины прилежно свернули одеяла, склонили головы для привычной утренней молитвы Петера и зашагали, размеренно и решительно, как всегда.

Отряд взобрался высоко в горы и с каждым шагом приближался к скалистому заснеженному перевалу чрез Гримзель, который должен вывести их к реке Роне и далее, к землям Ломбардии. После нескольких часов утомительного подъема Вил остановил крестоносцев и обозрел местность, которая ждала их впереди.

– Смотри, Петер, туда… там… над гребнем сильный снегопад, а оттуда, глянь, какие тяжелые серые тучи надвигаются на нас.

– Сильные у тебя глаза, юноша, зоркие. Нужно найти укрытие. Немедленно.

Вил с тревогой взглянул на грозное небо и ласково посмотрел на вздрагивающих крестоносцев. Губы Марии посинели и дрожали. Она осунулась и побледнела, – как и все ее спутники. Уверенно упершись кулаками в бока, словно желая придать себе мужества, предводитель велел следовать за ним против ветра, который пригибал их к земле. Верные подопечные безмолвно подчинились, жалостливо сбившись в одну кучку. На разреженном ледяном воздухе их выдохи превращались в густые теплые клубы пара. Шквал ветра со снегом больно бил им в замерзшие лица.

Небо сгустилось и казалось низким. Снег шел, не переставая, весь день. К вечеру путники оказались в весьма затруднительном положении. Вил приказал остановиться, и вглядывался сквозь сумерки, пытаясь отыскать проходимый путь.

– Если бы только эти п-п-проклятые тучи ушли куда-нибудь, – простучал зубами Вил. – Мы смогли бы ид-д-дти при свете л-л-луны, и найти н-н-ночлег.

Отряд молчаливо ожидал распоряжений Вила. Они сгрудились плотной стайкой, чтобы обороняться от ветра. Петер прошептал на ухо упрямому проводнику:

– С-с-сын мой, мы в серьезной опасности. Снег уже доходит нам до колен, а детские ноги утопают в нем. Если так пойдет дальше, у самых маленьких может статься и обмо-мо-морожение. Нам не из чего развести костер – оба ведра лопнули… ни хвороста, ни углей… у нас м-м-мало еды…

– По-твоему я слепой? – огрызнулся Вил. – В твоей старой голове есть хоть одна умная мысль?

Петер плотнее закутался в одеяло и натянул капюшон на самые щеки. Со всех сторон из-под полуприкрытых век на него смотрели детские глаза в надежде, что его осенит спасительная идея. Пурга усиливалась. Подозвав Вильгельма поближе, старик прошептал:

– Я слыхал про с-с-скандинавов, которые однажды сбились с пути, и к-к-корабль викингов разбился о с-с-скалы. Они вс-с-се промокли и едва ос-с-стались в живых, но без огня и к-к-крова. Г-г-говорят, они вырыли пещеру в с-с-снегу и легли тес-с-сно друг к другу. Так они с-с-спрятались от ветра и… с-с-согрелись… М-м-может и мы поступим так же…? – неуверенность в голосе выдала сомнения Петера.

Карл пробрался ближе к ним и слушал.

– Но, Петер, – захныкал он, – мы не можем…

– Хватит! – гаркнул Вил. – Ничего другого нам не остается.

Вил прокричал план остальным. Крестоносцы не верили свои ушам и стояли неподвижно, будто бы ожидая чего-то иного.

– Вы что, оглохли? Делайте что сказано. Н-н-начинайте рыть прямо здесь, – указал он на наносную груду снега с подветренной стороны и швырнул Отто к зубчатой гряде. – Копай… Всем копать… и быстрей.

Дети нехотя стали голыми руками копать нору, пригоршнями выбирая снег из дыры в снегу. Снег с новой силой стал вгрызаться им в лица, а Вил все пинал и колотил товарищей, дабы они копали глубже и глубже. Но больше всего их подстегивал пугающий рев ветра, и спустя короткое время крестоносцы вырыли достаточную норку и дружно повалились внутрь.

Пока они неуютно тормошили соседей, стараясь устроится поудобней, Петер успокаивал их:

– О, мое малое стадо. Тише, тише, успокойтесь. Ailes klar.

Его голос умиротворял. Даже в кромешной темноте ему удавалось ободрять и успокаивать тревогу.

– Мы все сейчас похожи на маленькие печки, не правда ли, – продолжал Петер. – Верно, мы маленькие печки с большими сердцами, – он усмехнулся, но дети угрюмо молчали. – Ладно, ладно. Каждый из нас похож на бурдюк с горячей водой. Ежели мы теснее прижмемся друг к дружке, наверное, произойдет чудо, на которое мы все так надеемся.

Как выводок птенцов сидели в своем снеговом гнезде семнадцать детей и один старик, как одно большое шерстяное покрывало, безмолвно и без малейшего движения. Но скоро слова Петера стали сбываться. Детям стало так тепло, словно они попали домой, каждый на свою постель, и укрылись стеганым маминым одеялом. Они почувствовали себя в безопасности и безмятежно засыпали. Где-то там бушевала буря, занося мир снегами, а дети мирно спали, пока сквозь стены пещеры не забрезжил рассвет.

Над горной рябью заблистало утреннее солнце и залило снег красно-розовым сияньем. Горные вершины молчаливо смотрели себе под ноги, на заснеженную тропу, и терпеливо ожидали, когда же крестоносцы выберутся из своего снежного кокона. Дети стали беспокойно ерзать: сказывалась непривычность места для ночлега. Мария оказалась в самом центре общей кучи и проснулась первой.

– Мне жарко, – пожаловалась она. – Мне жарко и нечем дышать!

Рядом тормошилась Анна, зажатая в тисках тел. Она проснулась с криком на устах.

– Выпустите меня отсюда! Быстрей выпустите меня отсюда!

От ее визга стали просыпаться остальные дети, непонимающе озираясь вокруг себя. Они мало что могли различить в мутном свете, но стало ясно, что за ночь их пристанище замело, и вход плотно прикрыт толщей снега.

– Я не могу дышать! – снова пискнула Мария.

– Я тоже! – закричал Отто, который принялся расталкивать и распихивать навалившихся на него крестоносцев.

– И я! – добавил чей-то сдавленный голос.

Разношерстный комок стал панически шевелиться и корчиться: дети отчаянно бились о стены ледяной могилы. Петера так сильно придавили лицом к снеговому потолку, что он не мог вымолвить и слова. Вил лихорадочно лягал и бил кулаками по льду, пока, наконец, не протаранил стену ногой. Дети вывалились из пещеры прямо на свежевыпавший снег.

Петер вышел последним: он полз на животе, помогая себе дрожащими руками. Какое-то время он лежал неподвижно, затем с трудом поднялся на неуверенные ноги, – как цыпленок, который только-только вылупился из яйца. Он стоял и морщился от яркого солнца. От медленной широкой улыбки сосульки, которые свисали с его всклоченной бороды, стали одна за другой падать, что вызвало целый взрыв хохота. Страх прошел, на душе у всех стало спокойно.